Логово зверя. Исход зверя. Укрощение зверя - Василий Головачев

– Ничего с ней делать не надо, хотя ваша врачиха стала агентом эмиссара Морока в Москве. Не по своей воле, конечно. Она и сейчас не понимает, что делает. Потом я освобожу ее от чужой программы, а пока делайте вид, что ни о чем не догадываетесь. Жаль ее…

Илья снова зачерпнул воды в ладонь, жадно выпил, выпрямился, чтобы поблагодарить волхва, но его рядом не оказалось. Илья чертыхнулся в душе, но тут же с усмешкой позавидовал способностям Евстигнея. Старику не нужен был никакой вид транспорта, так как он владел тем способом преодоления пространства, который люди называли телепортацией, одновременно не веря в ее существование.

– А где дед? – встретил Пашина вопросом Серафим, уже переодетый в запасную рубашку и штормовку, с замотанной бинтом головой. На его лицо в шрамах и царапинах, обработанных йодом, страшно было смотреть.

– Ушел по делам, – меланхолично отозвался Илья, отвечая на тревожный взгляд Владиславы успокаивающим жестом, поискал глазами Анжелику. – Где наш врач?

– Зачем она тебе? Или тоже хочешь получить укол в задницу от столбняка?

– В лес пошла, – добавил Гнедич, также разрисованный пятнами йода, – по надобности.

– Ах ты, мать честная! – Илья двинулся было к лесу, но опомнился, медленно вернулся к костру, протянул к нему руки и закрыл глаза, наслаждаясь входящимв ладони теплом. Прием этот назывался аарти и служил для повышения энергетики организма человека. Действовал он безотказно в любых условиях, и Илья еще помнил, как он удивился, когда узнал, что для срабатывания аарти достаточно даже пламени свечи.

– Она сейчас придет, чего волноваться, – сказал Серафим, озадаченный поведением начальника экспедиции. – Позвать? Могу и сходить, если тебе невтерпеж.

– Не надо. – Илья подержал ладони над костром еще немного и налил из котелка себе в кружку ароматного чаю. Все молча смотрели, как он это делает: не торопясь, основательно, сосредоточенно.

– Ты уже никуда не спешишь? – не выдержал Серафим.

Гнедич тоже смотрел на Илью внимательно, с беспокойством в глазах, но молчал. Только Владислава понимала своего друга и смотрела на него иначе, с заботливой нежностью и верой.

– Завал начнем разбирать завтра, – проговорил наконец Илья. – Возможно, у нас появятся помощники.

– Кого ты имеешь в виду?

– Часов в семь мы с Владиславой попробуем поискать помощников в деревне, – не ответил на вопрос Тымко Илья, – а вы начнете работать в подземелье. Вернемся – присоединимся к вам.

– Дед не подсказал, где надо искать Валерию? – с любопытством поинтересовался Юрий Дмитриевич.

– Подсказал.

– Давай не темни, говори, – рассердился Тымко. – Не тяни кота за хвост.

Илья допил чай, чувствуя, как по телу разливается волна приятного тепла, глянул на ждущих ответа товарищей.

– Она в храме.

Ответом ему было изумленное молчание, затем фонтан красноречия Серафима, смысл которого сводился к сакраментальному вопросу: откуда ты знаешь?

– Правда, что это тебе сказал дедушка? – тихо спросила Владислава.

Илья кивнул.

– Тогда Валерия Никитична действительно находится в храме. Дедушка никогда не говорит того, чего не знает.

– Дед-всевед, – фыркнул Серафим. – Как он может знать то, свидетелем чего не был? Но допустим, что он прав. Где стоит этот хренов храм? Где вы будете его искать? А Грома кто выручать будет – Пушкин? Может, он уже тоже сидит в храме?

Илья промолчал, не желая раньше времени раскрывать тайну исчезновения Антона. Сам того не ведая, Серафим угадал ситуацию, но Анжелика этого не должна была знать. Ее следовало держать в неведении относительно планов Пашина до последнего момента, чтобы она не смогла предупредить тех, на кого работала.

Илья вздохнул. Было противно и тягостно думать о том, что придется и дальше вести себя с Анжеликой так, будто ничего не случилось. Не помогало даже понимание всей подоплеки происшедшего: Анжелика, по сути, была ни в чем не виновата, ее нашли и запрограммировали слуги Морока вопреки желанию и воле.

– Ложитесь спать, – сказал Илья непререкаемым тоном. – Я подежурю до утра.

– В три часа ночи я тебя сменю, – заявил Гнедич, направляясь к палаткам, и в этот момент Илья почувствовал «электрическое» шевелениеамулета на груди, глянул на Владиславу и по ее беспокойному взгляду понял, что к лагерю приближаются чужие люди.

«Лодки!» – осенила его догадка. Илья поманил Юрия Дмитриевича пальцем, сказал вполголоса, ворочая угли костра веткой:

– Возьмите карабин, инфраочки, звуковой сканер и лесом обойдите поляну. Выйдите к берегу и ждите.

Гнедич достаточно времени проработал в службе безопасности, чтобы оценить обстановку правильно, поэтому вопросы задавать не стал и отреагировал, как надо. Широко зевнул, потянулся и побрел к палаткам, громко проговорив:

– Разбудите меня, когда придет время дежурить.

Тымко, не поняв, что происходит, хотел было, как всегда, бурно прояснить ситуацию, но Илья его опередил:

– Молчи! Возьми второй карабин и сделай вид, что ищешь Анжелику. На поляну не выходи, следи за лесом и жди сигнала.

Серафим понимающе оскалился, до него дошло, что начинается какая-то боевая игра. Он несколько раз позвал Анжелику, потом взял карабин под мышку и направился к лесу, ворча под нос угрозы в адрес неосторожных врачей. Илья проводил его взглядом, вылил из ведра остатки воды и подал Владиславе.

– Иди к лодкам, не торопись. Набери воды и возвращайся. От костра не отходи, что бы ни происходило. Поняла?

Девушка кивнула, сжимая кулачки и отвечая на взгляд Ильи храбрым взглядом. Он не удержался и поцеловал ее в губы, с дрожью в душе понимая, как она ему дорога. Владислава улыбнулась, взяла ведро и, напевая что-то под нос, зашагала к берегу озера. Илья дождался, пока она скроется за кустами на спуске к отмели, пересек поляну следом за Серафимом, но далеко углубляться в лес не стал, вошел в состояние боевой пустотыи неслышимой тенью метнулся в обход поляны, к берегу озера, чтобы подойти к лодкам с другой стороны.

Он успел застать Владиславу, прекрасно игравшую роль беззаботной девчонки, посланной за водой, на берегу, прячась за кустарником, бесшумно приблизился к песчаной косе, на которой лежали лодки, и замер, обращаясь в слух. Надо было снять моторы, пришла здравая мысль, потом все мысли отступили, и Пашин стал частью тишины, частью природы, ощущая каждый ее вздох, каждое живое шевеление, каждый звук.