Искры - Михаил Соколов

Леон усмехнулся, сказал:

— Ничего, Борис, станем и мы вальцовщиками. Вот только бы подучиться малость.

После работы Леон опять смотрел, как катают железо, и забыл, что хотел зайти к Ольге. Неожиданно за его спиной раздался сильный голос молодого прокатчика Сергея Ткаченко:

— Вальцовщиком хочешь стать? Каждый день смотришь…

— Не прочь бы, дело интересное, — ответил Леон.

Ткаченко обвел пальцем вокруг своей шеи, потом ткнул себя в живот, спрашивая: не боязно? Леон отрицательно качнул головой.

Домой они пошли вместе. Разговаривали сначала о заводе, о «потехах» Суханова, потом Ткаченко стал расспрашивать Леона, откуда он, где работал до этого. Леон рассказал о работе на шахте, однако умолчал о том, что был рассчитан за участие в стачке. На прощанье Ткаченко сказал:

— Присматривайся пока-что, а там я подучу немного тебя, и со временем станешь вальцовщиком.

С этого дня жизнь у Леона пошла веселей. Всякую свободную минуту он старался использовать для того, чтобы еще и еще раз понаблюдать за работой прокатчиков, подолгу задерживался возле станов после гудка. Ткаченко охотно показывал ему все приемы работы вальцовщиков, учил, как выходить из опасных положений, и Леону постепенно открывались секреты прокатчиков. Однажды он около получаса поработал за подручного у обжимной клети, подавая Ткаченко болванки.

— Ну как? — спросил Ткаченко, когда прогудел третий гудок и пришла ночная смена.

— Ничего… жарко очень; но работа интересная. Мне нравится.

— Значит, будешь вальцовщиком. Только смотри, магарыч не ставь никому, тут есть любители.

— Вихряй уже намекал.

Леон спрятал в карман синие очки, что подарил ему Ткаченко, убрал длинные клещи и пошел к бочке с водой.

— Тебе везет, парень, — сказал умывающийся тут же старик с седой бородкой, дед Струков, газовщик на печах, — гляди, и в подручные выбьешься.

— Мне во всем «везет», папаша, — отозвался Леон, — с хутора — вывезло, с шахты — вывезло, теперь вот к вам привезло.

— Это что ж, Илья-пророк так об тебе хлопочет? — пошутил дед Струков, паклей вытирая руки.

— Судьба.

— А-а, ну тогда так. Она всех только и знает, что «вывозит», больше ей и забот об нас нету. А ты плюнь на нее, хуже не будет.

Домой Леон теперь всегда ходил вместе с Ткаченко. В этот день Ткаченко спросил его:

— Ты по вечерам чем занят бываешь, Леон? Зашел бы когда, перебросились бы в картишки с ребятами.

— Не люблю картишки эти. На руднике надоело смотреть на них. Книжки я читаю, в библиотеку записался.

— А какие книжки, если не секрет? — допытывался Ткаченко.

— Романы больше. Вчера с Ольгой повесть писателя Куприна «Молох» читали: ну, прямо как про сухановский завод, — ответил Леон.

«Разбитной, кажись, шахтер. Надо его непременно показать Ивану Павловичу», — подумал Ткаченко и пригласил:

— А ты наведайся ко мне. Можно с Ольгой этой твоей. Мы тоже кое-что почитываем.

Леон почувствовал: что-то неспроста начал этот разговор Сергей Ткаченко, однако расспрашивать ему не хотелось. Но Ткаченко сам предупредил вопросы:

— Ребята знакомые у меня бывают. Борис Лавренев, напарник твой, частенько заглядывает, — и, оглянувшись, тихо добавил: — Про жизнь рабочую читаем, про то, какой она должна быть.

Леон понял: на заводе существует кружок. И, не задумываясь, ответил:

— Хорошо, Сергей, я приду с Ольгой.

Ткаченко сообщил, что в воскресенье ребята собираются у Бориса Лавренева, и просил обязательно приходить.

2

В субботу после смены Леон зашел в доменный цех к Ольге. Она работала на камнедробилке, возле эстакад, под которыми лежали горы известняка, руды, кокса. С тех пор как Леон ушел к Горбовым, Ольга стала как будто избегать его. Сегодня он сам пришел к ней. Высокий, стремительный, с худощавым лицом и черными усиками — он сдержанно улыбался, а подойдя к эстакаде, сбил со лба небольшой черный картуз и весело крикнул:

— Здорово, девчата! Не перемолотили еще камень свой?

— Не камень, а известняк, — поправила его Ольга.

— И не наш, а хозяйский, горло заткнуть бы им тому хозяину! — сказала высокая девка с землисто-серым длинным лицом.

— Что это вы такие сердитые? Мало платят?

— А то много? Ваш брат по девять гривен получает, а мы — по шесть. На тарань только и заработаешь… — И девка сказала такое слово, что Леон только покачал головой.

— Да-а… Востер у тебя язык, — недовольно проговорил он и строго добавил — да дурной голове достался.

Ольга отчитала долговязую девку, сказала:

— Ты хоть бы при парне язык попридержала. Стыдно слушать.

Леон достал кисет. Скручивая цыгарку, с легкой насмешкой бросил:

— Мы, хуторские, таким подол на голове завязывали.

Девчата и Ольга засмеялись, а девка блеснула злыми глазами.

— Сатана, а не парень. Хотела бы познакомиться с таким.

Леон бросил на нее насмешливый взгляд и, подмигнув Ольге, отошел в сторону. Ольга последовала за ним.

— Пойдем домой вместе, — сказал Леон. — Я подожду тебя за воротами.

Ольга вернулась к подругам, начала проворно бросать камень в дробилку. Движения ее были быстры, легки, будто в ней прибавилось силы. Девка посмотрела, как она ворочает тяжелые глыбы, сказала:

— Такого короля подцепить — можно и гору своротить.

— А тебе кто мешает завести себе такого же короля? — спросила Ольга.

Долговязая, худая девка опустила голову и ничего не ответила.

Вскоре раздался оглушительный рев гудка.

На работу встали девчата ночной смены, и Ольга пошла домой Шла рядом с Леоном и мучительно думала о том, почему вдруг он вспомнил о ней и не постеснялся зайти. Скучно ли ему стало, или дело какое есть — не понять. Одно было ясно Ольге: зря, совсем зря она сердилась на Леона и — как сказать? — быть может, сама повинна в том, что он как-то отдалился от нее. Она вспомнила слова долговязой подруги и усмехнулась. «Да, хороший Леон. Мой Леон… Если не сейчас, то когда-нибудь, а все равно будет мой, мой!» — радостно думала Ольга.

Леон заметил ее улыбку, спросил:

— Ты о чем-то, должно, хорошем думаешь, что смеешься.

Ольга вызывающе посмотрела в глаза ему, ответила звонко, задорно:

— Думаю…

— Значит, о хорошем думаешь, раз смеешься.

— О хорошем.

Леон чувствовал: Ольга рада, что они опять идут вместе, и поймал себя на мысли, что и ему приятно идти рядом с ней. Он взял ее за руку и рассказал о своем разговоре с Ткаченко.

Дома Леон умылся, переоделся и сел на скамейку. Жена Ивана Гордеича, Дементьевна, налила ему борща в глиняную зеленую чашку, положила несколько ломтиков черствого, слегка цвелого хлеба, но Леон не ел, а думал об Ольге. Как ему вести себя с ней? «Сказать про Алену, про то, что я думаю жениться, — неловко. Не говорить — тоже нехорошо», — рассуждал он, не зная, как поступить.

Думы его нарушила Дементьевна:

— И об чем ты закручинился? Ешь, а то борщ остыл.

Она сидела на скамейке, разминала в чугуне гнилую вареную картошку, и от этого в комнате был такой запах, что Леону и есть расхотелось. Искоса посмотрев на старинный чепец на голове хозяйки, он подумал: «Суетится, как будто у нее целый двор скотины. А у самой коровенка да кабан — и все хозяйство». И ответил, садясь за стол:

— Жениться думаю, мамаша.

Дементьевна живо поинтересовалась:

— Уж не на Ольге ли, случаем? Я сама все хочу тебя надоумить, да не посмею, истинный господь. А уж невеста — тебе под стать.

Иван Гордеич тихо сидел под образами и, водрузив очки на большой нос, сосредоточенно читал, не обращая внимания на разговоры жены и харчевника. Но, когда Леон сел за стол не перекрестившись, он мягко упрекнул его:

— Э-э, вот это уж не по-моему! Перед едой надо молиться, сынок.

— Я тоже приметила, — тотчас подхватила Дементьевна, — ленится руку поднять, богу молитву сотворить.

— Это вам так кажется, мамаша, — усмехнулся Леон.

Иван Гордеич внимательно посмотрел на него поверх очков. Он был человеком грамотным, любил читать про «жития святых» и, когда читал, требовал, чтобы в хате была тишина, чтобы Дементьевна не занималась стряпней, а слушала святое слово. Но сейчас Дементьевне было не до этого, потому что во дворе у порога визжал кабан, и Иван Гордеич читал про себя.

Обед у Горбовых состоял из борща, заправленного салом, и вареной на завтрак и теперь поджаренной картошки. Но сегодня Дементьевна подала и квашеного молока, и Леон был доволен обедом. Когда он встал из-за стола, Иван Гордеич опять заметил, что он только помахал рукой у лица, как, бы крестясь, и спросил:

— Леон, ты не хочешь послушать про жития святых отцов? Вот Дементьевна управится, я буду вслух читать. Да и побеседовать мне хотелось с тобой.