Твердыня тысячи копий - Энтони Ричес

Смаргивая слезы, Клодия блеклым взглядом проводила его руку, когда Дубн принялся доставать кошель, чье содержимое изрядно отяжелело за последние дни: давали о себе знать плоды энергичных усилий Третьей центурии, когда те взялись собирать пожертвования по всей своей когорте. При этом отнюдь не лишней оказалась репутация, заработанная в ходе отчаянного броска на север, чтобы вызволить докторшу. А когда разлетелись еще и слухи про тронутого умом сотника из ауксилиев, число злопыхателей резко пошло на убыль. Те же, кто упрямо пытался колоть хабитянам глаза былым позором, вскорости очутились перед стеной из жестоколицых легионеров, готовых любой ценой постоять за свое доброе имя.

Клодия развязала тесемки и поглядела внутрь мешочка. Солидная горсть золота слегка просветлила ее черты.

– Мужа этим не заменишь, но хотя бы жизнь у тебя чуточку легче станет. Да и время свободное появится… чтобы… э-э…

Почувствовав смущение Дубна, Клодия взяла в руки его ладонь, заставляя умолкнуть.

– Спасибо, центурион. Спасибо. Вы все очень добры. Я уже несколько недель как знаю, что он погиб, потому что ала вернулась в крепость без него… но теперь наконец-то известна правда, так оно всегда лучше. Скажи, а ты и твои люди… вы еще долго здесь пробудете? Я бы хотела показать свою благодарность… не знаю, купить вам что-нибудь выпить…

Дубн поднялся и, глядя на женщину с высоты своего немалого роста, мягко покачал головой.

– Да нет, спасибо, мне все-таки с рассветом уходить на восток. А этих ребят, кстати, ждет новый командир, моя же когорта должна успеть до зимы пересечь море. Будем укреплять оборону в германской провинции… если я ничего не перепутал. В общем, извини, пора бежать: неровен час, без меня якорь поднимут.

Он поклонился и покинул тесную каморку, на улице взглядом собрал своих парней и отвел их в казарму. Там, вернувшись в офицерское крыло, зажег одинокий светильник и скинул доспехи, когда в дверях появился тессерарий Тит с масляной плошкой в одной руке и баклагой вина – в другой.

– Я тут подумал, не пропустить ли по чарочке. Не возражаешь?

Дубн махнул в сторону единственной на всю комнату табуретки, с усталым вздохом присел на кровать и, благодарно кивнув, принял наполненную чашу. Офицеры сделали по глотку. Помолчали. Затем Тит поднял свою чашу.

– За тебя, сотник! За твою упертость, без которой не было бы нашей Третьей центурии! Ты, может, и солдафон первостатейный, но без тебя как без рук.

Дубн молча отсалютовал чашей.

– Коцидий свидетель, я сейчас ляпну глупость… Знаешь, я вроде как буду скучать по вашим немытым рожам, трусы несчастные.

Он откинулся на стену и ухмыльнулся, ожидая ответа. Тит слегка поморщился, однако кивнул, вновь поднимая чашу.

– И мы тебя нет-нет да помянем. Известным словцом. Вообще, надо сказать, жизнь много теряет, когда тебе уже не орут в ухо и не заставляют бросаться с мечом на все, что шевелится.

Дубн снисходительно фыркнул.

– Да ты со своими ребятами еще ничего не видел! У нас в когорте есть один сотник по имени Ото, так он без слов укладывает прямым в челюсть, стоит только покоситься в его сторону. Именно один из его парней разжился золотой гривной, а когда Ото об этом прознал, то в пять секунд чуть ли не в лепешку расплющил.

Упала долгая тишина. Оба не отрываясь смотрели в свои чаши, на недопитые остатки.

– Слушай… Возьми нас с собой, а?

Дубн встрепенулся, выбитый из раздумий. Вздернул бровь на неожиданную просьбу Тита и, язвительно хмыкнув, ответил, не скрывая насмешливых ноток:

– Ну еще бы. Подумаешь, перетащить сорок семь легионеров в Германию. Да вас неделями никто не хватится…

Он запнулся, что-то прочитав в глазах тессерария, и когда заговорил вновь, в голосе уже слышалось нечто среднее между изумлением и уважением.

– Погоди-ка, ты серьезно?

Тит отмолчался, только лицо пошло пунцовыми пятнами от неловкости.

– Мать честная, он и впрямь не шутит… Ты сам-то понимаешь, что хочешь перевестись туда, где платят на семьдесят денариев в год меньше, чем у вас в легионе, где служат на пять лет дольше и где всегда известно, кого именно пошлют разгребать дерьмо, если встанет выбор: легионер или второразрядный солдат, сиречь ауксилий… Ты бредишь?

Тессерарий смущенно поерзал на табуретке.

– Да все это ясно… Просто в последние недели показалось, что мы наконец-то стали частью чего-то нового, чего-то важного. Впервые за долгое-предолгое время почувствовали себя настоящими солдатами.

Он умолк, заметив, что центурион уставился на него с выражением, близким к благоговейному ужасу. Дубн потряс головой, словно сам себе не веря.

– Это все же наяву? Ты и впрямь хочешь показать нос лучшей работе в армии, заместо этого попытав счастья среди деревенщины в солдатских обносках? И ждешь, что командование легиона скажет: «Ну конечно, трибун Скавр, забирай у нас полцентурии и вези куда хочешь!» Даже ваш легат – вроде неплохой, кстати, мужик – даже он вряд ли сможет оправдать такое решение в глазах вашего нового примипила, не говоря уже про префекта гарнизона, чтоб ему пусто было. Тут, знаешь, надобно…

Он вдруг прервал сам себя, настороженно положив голову набок.

– Слышишь?

Действительно, откуда-то доносились возбужденные голоса, и Дубн через пару секунд расцвел, махом осушил чашу, поднялся и пошел к двери. Тит не отставал, держась за его плечом. На площадке между двумя казармами собралась разъяренная толпа из доброй дюжины солдат, вооруженных кто палками, кто тренировочными рудиями. Завидев на крыльце Дубна, их предводитель шагнул вперед, грозя тунгру учебным мечом.

– Ты! Ты сломал челюсть одному из моих людей! Так что теперь мы сломаем тебе обе!

Дубн расправил широченные плечи, покрутил головой, разминая шею, и пару раз напряг бицепсы, разгоняя кровь по жилам, после чего вышел на середину.

– Что ж, я не против поквитаться за то, что преподал урок хороших манер кому-то из твоих недоумков, но если вы собрались это делать не с голыми руками, я уложу половину в лазарет на месяц. Желающие – в очередь.

Шагнув вперед, вровень с ним встал Тит и бросил уголком рта:

– Слышь, если мы с ребятами подсобим, возьмешь нас с собой?

Дубн вскинул ладонь, останавливая сердитого кавалериста, и властным тоном скомандовал:

– Обожди минутку, декурион! Тут мой тессерарий что-то лепечет…

Петрианцы кипели от злости, но так и не отыскали в своих рядах смельчака, кто первым набросился бы на сурового центуриона. Пришлось им обмениваться негодующими взглядами, пока сотник, надломив бровь, негромко беседовал с начальником караула.