Добрые люди - Артуро Перес-Реверте

– Такое впечатление, что я пропустил что-то важное, – замечает Брингас.

Никто не рассеивает его сомнений. Внимание дона Эрмохенеса по-прежнему приковано к адмиралу.

– Мы столько времени провели вместе, – с горечью говорит библиотекарь. – И оказывается, есть вещи…

Он не заканчивает фразу, голос его дрожит от огорчения. Брингас смотрит то на одного, то на другого, и любопытство его с каждой секундой возрастает.

– Можете объяснить мне, черт бы вас подрал, о чем вы?

– Дон Эрмес только что узнал, что я масон, – говорит адмирал. – Точнее, был им некоторое время.

Аббат застывает с открытым ртом.

– Вы?!

– Давняя история. Дело было еще в юности… Мне довелось пожить в Англии. Потом я познакомился с морскими офицерами, масонами.

– Ах, вот оно, значит, как. – Брингас засовывает палец под парик и энергично скребет череп. – Я восхищаюсь вами, сеньор!

– С чего бы это? – Дон Педро равнодушно пожимает плечами. – Юношеская глупость… Дань моде, как и у всех остальных. Ничего серьезного.

– Но вас посвятили и все такое?

– Да, разумеется. Посвящение я прошел в Лондоне. Затем в Кадисе подтвердил инициацию – это было уже с друзьями из обсерватории Армады.

Брингас облизнул языком пересохшие губы, чуть ли не дрожа от возбуждения.

– Так, а потом?

– А потом ничего особенного. Я же сказал, все это было всего лишь увлечением. И со временем оно иссякло. Сейчас все уже в прошлом.

– Однако с послом эта штука подействовала, – настаивает дон Эрмохенес, который все еще страдает.

– Не может быть! – Брингас прямо-таки подскакивает от удивления. – Так вот почему он вам…

Дон Педро кивает.

– Посол – масон, это очевидно. Или был таковым. По крайней мере, к другим масонам он относится с симпатией. Я подумал, что на это и следует сделать ставку. И все получилось, как я рассчитал.

Аббат разевает рот от изумления.

– Вы хотите сказать, что все это было спланировано? И вы таким образом обработали самого герцога де Аранду?

– Ах нет, что вы, – с несвойственным ему сарказмом вмешивается дон Эрмохенес. – Просто он использовал секретный код. Знаете, все эти тайные знаки, которыми они обмениваются друг с другом.

Адмирал примирительно машет рукой.

– В наше время их знает каждый, и даже ребенок мог бы изобразить нечто подобное. Так или иначе, у меня получилось.

– От вашей самоуверенности я лишился дара речи, – упрекает его дон Эрмохенес.

– Это был всего лишь выстрел вслепую.

– Однако он обошелся им в тысячу пятьсот ливров, – уточняет Брингас. – Притом речь шла о герцоге де Аранде, который экономит больше, чем турецкий султан на катехизисе… Вы многим обязаны своему другу, дон Эрмохенес.

Однако библиотекарь продолжает упорствовать.

– Меня это нисколько не радует. – Он утыкает подбородок в грудь. – Не за такую цену.

– Цену?

Повисает неловкое молчание, нарушаемое лишь гулкими голосами книготорговцев под арками. Снаружи по-прежнему идет дождь.

– Я многое могу понять, адмирал, – говорит дон Эрмохенес. – Но масонство вне моего разумения. Даю вам слово.

– Почему же? – любопытствует адмирал.

– Оно запрещено двумя папскими буллами. И наказывается отлучением от причастия.

– Поэтому вы недовольны? Вы не шутите?

– Ни в коем случае.

– Веская причина, чтобы стать масоном, – отзывается Брингас.

– Не говорите чепухи, – выходит из себя дон Эрмохенес. – Франкмасонство пагубно и для церкви, и для государства. Оно лишает человека послушания Богу и монарху.

– Об этом послушании можно много чего сказать, – заявляет Брингас.

Не обращая на него внимания, дон Эрмохенес поворачивается к адмиралу.

– Не представляю вас на всех этих секретных собраниях при свете канделябров, где обсуждают Великого Архитектора и прочие нелепости.

Дон Педро смеется. Смех у него искрений, беззлобный.

– Сдается мне, вы слишком много внимания уделяли трудам падре Фейхоо.

Уязвленный библиотекарь моргает.

– Единственное, что я читал – «Часовой против франкмасонства» падре Торрубиа.

– Еще лучше. Я не сомневаюсь, что есть ложи, страдающие различными излишествами. Однако в той, к которой принадлежал я, все было гораздо проще. Одни предпочитают встречаться с друзьями в кофейне, другие выбирают ложу. Моя ложа представляла собой что-то вроде английского клуба: там были и военные, и вполне обеспеченные деловые люди, и парочка аристократов… Говорили о книгах, о науке, о братстве образованных людей, которое выше наций и флагов. Атмосфера была довольно приятная. А оккультизм был скорее игрой.

Но дон Эрмохенес не сдается.

– А все эти клятвы и заговоры?

– Глупости все это. Сплетни, которые распускают простецы и старые девы. – Адмирал указал на себя пальцем: – Разве я похож на человека, который собирается расшатывать троны или алтари или использует средневековые магические ритуалы?

– Да, но в ложах полно фанатиков, – настаивает библиотекарь. – Это люди крайних взглядов и разрушительных устремлений.

– Таких можно встретить всюду, дон Эрмес… И в ложах, и вне их. Но уверяю вас: тайный мировой заговор – не более чем миф.

Они снова умолкают, глядя на дождь. Дон Педро улыбается, погрузившись в воспоминания.

– В любом случае, я уже очень давно не имею с ними ничего общего. Сегодня все это лишь забавное воспоминание.

– Которое неожиданно пришлось вам на руку, – замечает Брингас.

– Все воспоминания таковы… Все, что мы прожили, так или иначе идет нам на пользу. Исключение составляют лишь фанатики и дураки.

Паскуаль Рапосо убирает руку с бедра полураздетой блондинки, сидящей у него на коленях, и одним глотком опустошает стакан.

– Открывай еще одну бутылку, Мило.

Оттолкнув женщину, которая досталась ему на этот вечер, Мило, пошатываясь, поднимается на ноги, достает из корзины, стоящей на столе, бутылку и откупоривает ее, напевая какую-то игривую песенку.

– Держи, приятель, – говорит он, наполнив стаканы.

Полицейский заходится пьяным хохотом, женщины ему вторят. Вот уже несколько часов оба приятеля развлекаются с ними в борделе на Шоссе-д’Антен, в районе на севере города, пользующемся дурной славой.

Победу празднуют по всем правилам: хорошее вино, добрая стряпня, широкая кровать и две девахи приемлемой наружности, и все это за тридцать ливров. Праздник есть праздник.

– За успех, – говорит Мило, поднимая стакан. – За тысячу пятьсот ливров!

– Слишком много болтаешь, – упрекает его Рапосо, искоса поглядывая на женщин.

– Не беспокойся. Им можно доверять.

– В жизни не видел шлюхи, которой можно доверять.

Женщина, сидящая у него на коленях, недовольно шевелится, услышав знакомое слово. Рапосо жестко и холодно смотрит ей в глаза.

– Да, ты все верно поняла, – говорит он. – Putain… Salope…[98] Все вы шлюхи – и ты, и шалава, которая тебя родила…

Оскорбленная женщина делает попытку встать и тянется за платьем. Рапосо хватает ее за волосы и обездвиживает.

– Не будешь сидеть смирно, я тебе голову оторву. Свинья.

Мило подливает еще вина, произносит несколько фраз на жаргоне, который Рапосо едва понимает, и обстановка разряжается. Женщина, сидящая на коленях у Рапосо, смягчается и в конце концов снова хихикает.

– Что ты им сказал?

– Что мы им набьем золотыми монетами одно место.

Рапосо мрачно смотрит на приятеля.

– Нет, все-таки сегодня ты слишком много болтаешь.

– Успокойся, дружище, – хохочет полицейский. – Мы на моей территории. И с нами хорошие девочки. Они умеют молчать, особенно если ты не скупишься.

Рапосо недоверчиво ухмыляется, рассеянно поглаживая груди женщины, сидящей у него на коленях. Он думает об академиках: как просто оказалось отобрать у них деньги! Но какие шаги предпримут они дальше? В том, что касается денег, дело выглядит завершенным. Выглядит, мысленно повторяет он, снова и снова произнося про себя это слово. Сейчас предстоит выяснить, покинут ли адмирал и библиотекарь Париж или останутся в городе, пытаясь раздобыть книги каким-либо иным способом. Однако Рапосо не представляет, что это может быть за способ. Тысяча пятьсот ливров на дороге не валяются. Сейчас задача состоит в том, чтобы в ближайшие часы не терять их из виду, и агенты Мило позаботятся об этом.

– Сделай лицо попроще, приятель, – говорит ему полицейский. – Дело сделано. Разве нет?

– Про такие дела точно никогда не знаешь.

– Что верно, то верно. Но академикам твоим придется несладко.

– Все равно: точно все никогда не знаешь.

– Насчет «не знаешь» касается, мой дорогой, тебя одного. Мне-то кое-что известно.

– Да? И что же?

– А то, что завалю-ка я еще раз эту чертову потаскуху ногами кверху и засажу ей хорошенько сзади и спереди. С твоего позволения.

– Это пожалуйста…

– Смотри хорошенько и учись!

Рапосо выпивает еще вина. Блондинка засовывает ему в ухо теплый мокрый язык, шепотом приглашая присоединиться к первой паре, но он с досадой спихивает ее с колен. Чертовы академики не выходят у него из головы. Что они теперь намерены предпринять? Инстинкт нашептывает ему, что дела обстоят вовсе не так просто, как кажется. И дело не сделано, несмотря на заверения Мило. Адмирал Педро Сарате, этот долговязый худой тип, который так ловко орудовал шпагой на Елисейских полях, а до того хладнокровно палил из пистолета в разбойников, напавших на них в лесу у реки Риасы, не из тех, кто сдается без боя. Несмотря на свой возраст. Мысль о том, что, потеряв деньги, они тем самым выбывают из игры, кажется Рапосо ошибочной. А он не любит совершать ошибки, особенно когда ему платят деньги за то, чтобы он их не совершал.