Мать Сумерек (СИ) - Машевская Анастасия

— Богиня живет вот здесь, — и коснулась рукой худенькой детской груди.

— А когда я туда поеду? Ты же говорила, я смогу сама все там посмотреть?

— Ты сможешь. Однажды ты будешь заботиться обо всем том острове, а пока будь хорошей принцессой, люби папу, деда и брата, Лиадала.

— А ты? — погрустнел ребенок. — Тебя я тоже хочу любить.

Шиада не смогла ответить и просто прижала маленькое тельце к своему плечу так крепко, как смогла. Потом отстранилась от девочки и поднялась на ноги.

— Отец, — кивнула она Удгару, и они обнялись тоже.

— Я провожу тебя, — Агравейн опередил жену с прощаниями и подал руку. Шиада вложила свою, и Агравейн, подтянув Шиаду ближе, приобнял за талию.

Король и королева вышли из парадной залы, где всегда прощались: с Шиадой перед отъездом на Ангорат, с Агравейном, перед его отбытием к Ургатским племенам в степи, с ними обоими, когда королевская чета выезжала всем двором с посещением двенадцати княжеств. И как обычно всякая торжественность спала, уступив место напряжению.

Вокруг этой поездки Шиады на Ангорат было особенно много ссор. Они шли в молчании по коридорам с регулярно расставленной стражей. По твердости пальцев на талии и поверх ладони, Шиада без всяких жреческих умений понимала, насколько Агравейн зол и обижен. Чтобы рождение Лиадалы не стало поводом для сплетен, он раз за разом ездил на Ангорат с ней и в роковую ночь очередного летнего солнцестояния почти собственноручно отдавал Шиаду Артмаэлю. С тех пор он все сердцем, до горячности возненавидел обоих. И вместе с тем, не мог отказаться от Шиады несмотря ни на что.

Ребенок, зачатый якобы королем и королевой на Ангорате в Нэлейм, мгновенно был признан священным, и Агравейн принял девочку, как свою. Девчушка была хорошенькой, смышленой, и не знала никакого другого отца, кроме короля Архона. Она с чистым сердцем подходила к Агравейну, раскрывая ручки в крохотном объятии, забиралась к нему на руки или на колени. А раньше, когда едва-едва начинала ходить, с широкой и почти беззубой улыбкой Лиадала нетвердо перебирала ножками по направлению к огромному мужчине, который, проникшись, сгибал-разгибал пальцы в призывающем жесте. Совсем рядом с «отцом» она обычно падала и, чтобы не свалиться окончательно, смеясь, хваталась мелкими ручонками за толстый ширококостный палец Агравейна. Тогда он её и полюбил. Когда увидел, что этой крохе для того, чтобы стоять на ногах, достаточно просто держать его за палец.

Супруги шли молча. Агравейн тяжело дышал и поджимал губы. Потом не выдержал и, оглядевшись, резко дернул на себя, развернув жрицу лицом.

— Зачем ты едешь туда? — Агравейн навис, как возмездие Богов. — Зачем, Шиада? — прошипел он, больно встряхнув.

Он не хотел, чтобы стража, расставленная чуть поодаль от места, где они замерли, стала свидетелем семейной склоки, но сдерживаться не было сил.

Шиада давно не злилась на подобные выпады Агравейна и привыкла к синякам от его хватки, которые нередко возникали после ночных утех в порой весьма неожиданных местах. Руки у Агравейна и впрямь сильны, и сам он, весь, как есть в его недюжий рост, чудовищно силен. Шиада почти примирилась с этой мыслью. Ведь именно такой воин и должен стоять во главе веры, которую она хранит.

— Таков уговор, Агравейн, — попыталась она объяснить мягким тоном. — Агравейн, — позвала снова, ласково погладив мужа по щеке свободной рукой. Тот одернулся, как от раскаленного железа.

— У тебя уже есть от него дочь! — болезненно, почти со слезами в голосе прошипел Агравейн. — Зачем, Шиада?! — сдавил её руку еще сильнее, так что Шиада сцепила зубы.

Агравейн облизнулся и, не удержавшись, прижал Шиаду. Вплотную, сжимая обеими руками тонкую талию и узкие плечи. Согнулся в три погибели и поцеловал рыжую макушку.

— Ты же знаешь, как я слаб перед тобой, — шепнул он.

— Агравейн, — нежно позвала женщина, обхватив могучую мужскую талию в ответ.

— Не уезжай, — попросил король. — Разве мало было того, что я отдал тебя ему четыре года назад?

Шиада отстранилась.

— Агравейн, хватит об этом, — подобных разговоров она выслушала немало. — Я еду не к Артмаэлю, я уезжаю на обряд Наина Моргот и потому, что срок Матери Сумерек непременно обязана проживать на Ангорате. Нелла предупредила об этом с самого начала.

— Нелла, Нелла, — Агравейн разозлился. Он отпустил жену и зашагал туда-сюда. — Всегда ты слышишь только её приказы! А если она скажет тебе вступить в Нэлейм, ты ведь непременно послушаешься, так? — он подлетел к Шиаде и снова навис, пугая одним видом.

Шиада вздохнула.

— Каждый год, Агравейн, происходит одно и то же. Прекрати уже закатывать эти сцены. В конце концов, ты всегда находил, в чьих объятиях утешиться в мое отсутствие.

— А не должен был! — гаркнул Агравейн и, снова схватив Шиаду за плечо, тряхнул.

Шиада клацнула зубами.

— Клянусь, любовь к тебе оказалась самым непростым испытанием, — призналась жрица.

— Тебе ли на это жаловаться! Я все время вынужден помнить о том, что делю жизнь не с женщиной, а с жрицей!

— Не ты ли просил этого у храмовницы? — Шиада вскинула голову, чтобы хоть немного сократить расстояние между ними. — И не потому ли она была против, чтобы мы жили как супруги, что я — жрица? Агравейн, знаешь почему жрицы не вступают в брак? Кроме меня, конечно, — усмехнулась Шиада.

— Обещаны Богам? — эту байку король выучил давно и накрепко.

— А почему мы обещаны Богам?

Этот вопрос был новым и застал Агравейна врасплох.

— Потому что жрицы не способны сделать счастливым никого из людей.

Шиада выдернула руку из хватки мужа, ощущая, как саднит там, где он хватал. Отвернула лицо. В тени дворцового перекрытия, в коридоре, было видно, сколько печали затаилось и в черных, и в янтарных глазах. Любовь неизменно оказывается испытанием, когда к ней примешивается требование собственности.

— Пойдем, — позвал король, подав руку. Бессмысленно ссориться. Сколько раз он уже скандалил, даже угрожал. Шиада все равно всегда уезжала на священный остров к осени. С той только особенностью, что чем больше он настаивал, чтобы королева осталась в Аэлантисе, тем чаще просыпался в страхе, что именно сейчас Шиада сбегает вместе с дочерью из дворца и уже — бесповоротно. Когда любишь того, кто обладает силой, неизменно приходится с ней считаться.

Они достигли конца коридора и выбрались на свет парадного крыльца. Эскорт из королевских гвардейцев и великолепный белоснежный конь лучшей архонской породы уже ожидали. С появлением королевской четы все сопровождающие королеву охранники склонились в молчаливом почтении. Агравейн подвел жену к скакуну. Поцеловал, не скрываясь: он всегда и всем показывал, как важна для него эта женщина. Обнял.

— Я люблю тебя, Шиада, — шепнул.

— Я тебя тоже, Агравейн, — все печали обострялись — и прятались в углы перед осенней разлукой из года в год. — И ты еще не знаешь, но от тебя у меня уже тоже есть дочь.

Агравейн отстранился и с немым вопросом всмотрелся в лицо жрицы из-под насупленных бровей: что?

— Спроси лекарей или отца. В конце прошлой недели они подтвердили. Я убеждена, что это девочка, и она твоя. Уже почти два месяца как твоя.

Агравейн всмотрелся еще внимательнее: нет, Шиада никогда не стремилась ему врать. Или вообще кому бы то ни было врать. Он взял в ладони женское лицо, ища в нем глазами ответы на вопросы, которые вихрем ворвались в голову: почему она ничего не сказала сразу? Почему отец все скрыл? Неужели Шиада, выносившая за свою жизнь троих, поняла свое положение только к концу второго месяца? И как она могла совершить такую глупость, не сказав ему, если теперь, вернувшись с животом к середине зимы, может стать темой сплетен? Пусть бы и знали все, что королева покидает Аэлантис только на осеннюю пору и никаких других отцов у ребенка не может быть.

Шиада улыбнулась, слушая внутреннюю отповедь мужа. Потом чуть развернула лицо и поцеловала одну из обнимавших рук.