Призыв к оружию - Алан Фостер

— Сожалею, что мы добрались сюда только теперь, сэр, — сказал нашедший их солдат. Это был молодой мужчина с бледным голым лицом и золотистыми волосами.

— Другие, — услышал Кальдак собственное бормотание. — Остальная часть колонны?..

— Вы говорите о ваших солдатах, которые пытались прорваться? Мы появились, когда они были на полпути, сэр. Их ждали амплитуры и криголиты. — У Кальдака упало сердце. — Но они не ждали нас. — В тусклом свете Кальдак разглядел блестящие белые зубы землянина. — Мы набросились на них, как тролли, сэр. Рассеяли их всех к черту и ушли. Черт возьми, здорово было!

Кальдак в волнении слушал человеческий голос. Они единственные среди бойцов Узора испытывали такое удовольствие от боя. Но эти расовые недостатки спасли его жизнь и Бог знает сколько жизней его товарищей.

— Можете вы нас отсюда вывести?

— Никаких проблем, почитаемый командир. Теперь эта долина наша.

Кальдак расслышал, но не понял.

— Криголиты впереди… Они окопались и контролируют все критические позиции…

— Напряжение позади, сэр. Когда мы напали на их засаду, то стали продвигаться вперед. Укатали их как следует. И сами потеряли хороших ребят, — добавил он мрачно. — Криголиты — упорные бойцы, но они думают, вместо того, чтобы реагировать, если вы понимаете, о чем я говорю. Они так и не оправились от удивления при нашем появлении. — Он поглядел в темноту. — Хороший дождь сегодня. Напоминает родину.

Землянка-медичка продолжала работать с его боком, болтая при этом:

— Малокалиберное лучевое оружие. Вам повезло, сэр. Немного левее — и попали бы в позвоночник. — Она улыбнулась ему ободряюще, и он вновь подивился способности людей чувствовать теплоту и приязнь в самых жутких обстоятельствах.

— Это пройдет, фиксировать ничего не надо, — говорила она. — Но могу поклясться, чертовски неприятно. Я предпочла бы, конечно, чтобы этим занялись гивистамские хирурги там, на побережье. Хотела бы я иметь их технику. Никогда этого не будет.

— Я благодарен вам за вашу работу, — сказал ей Кальдак на ее родном языке.

Позади подофицер протянул свою руку. Другой земной солдат стиснул длинные массудские пальцы. Пока солдаты обменивались приветствиями и дружелюбно болтали, женщина-медик взглянула в лицо Кальдаку.

— Я дала вам усыпляющее, сэр. Вам пока лучше не ходить. Через несколько минут мы заберем вас отсюда. Я знаю, как нехорошо вы себя чувствуете на этом дожде.

Кальдак почувствовал, что наступает забытье. На этот раз не от травмы, а от благодетельного успокаивающего средства. Покой разливался по его измученному телу, словно кто-то массировал его изнутри. И еще один голос дошел до него. Он смутно различил офицера с нашивками на правом плече.

— Что здесь такое? — спросил тот.

— Пара ползающих крыс, сэр, — сказал нашедший их солдат. — Один — командир.

— Прошу прощения, — пробормотал Кальдак полузасыпая, — я не уверен, что термин «крыса» используется в нужном контексте.

— Ничего личного, сэр, — сказал офицер, — это просто ваши лица. У людей есть тенденция давать прозвища, особенно — у военных. Заверяю вас, это вовсе не обидно.

— Так как я не знаю, что значит «крыса», я не могу обижаться на это сравнение, — нос и бакенбарды Кальдака слегка подергивались под дождем.

Офицер поднял глаза.

— Это недалеко отсюда. Когда стали поступать первые рапорты, мое подразделение вызвалось вызволить вас и ваших людей оттуда. Теперь сами криголиты и амплитуры бегут и прячутся. Наши вытаскивают их из темноты. Криголиты не так хорошо справляются с работой ночью под дождем, несмотря на все их снаряжение.

Он помолчал и наклонился поближе. Почти сонный, Кальдак не обращал внимания на капли дождя, падавшие с поднятого визора землянина.

— Ого, да не знакомы ли мы?

— Не припомню, — сонно пробормотал Кальдак. Лекарство продолжало действовать.

Человек начал тихо насвистывать мелодию. В этом деле они мастера. Уже как в тумане, Кальдак узнал мелодию, хотя много времени прошло с тех пор, как ему резали ухо дребезжащие тона.

— Что скажете, — тихо спросил человек, — не лучше ли она звучит теперь?

— Я рад слышать, — ответил Кальдак, сердясь на свою неспособность правильно произносить согласные, — что вы по-прежнему сочиняете музыку, Уильям Дьюлак. — Погружаясь в здоровый, исцеляющий сон, он испытал противоречивое впечатление, увидев своего друга в полевой броне. — Разве люди теперь отправляют на войну и композиторов?

Глава 30

Потом он заснул. Ему снилось, что их машина была дважды атакована на обратном пути в региональный штаб Узора. Ему снился Уилл Дьюлак, в яростной схватке вместе с другими солдатами, командующий все новыми контратаками. Каждый толчок или громкий звук перерастал для него в неприятное ночное видение, смягчаемое только процедурами на медицинской койке. Пока он спал, по прозрачным трубкам, напоминавшим какое-то выпотрошенное фантастическое животное, шла энергия, восстанавливавшая и возобновлявшая его телесные силы.

Где-то как будто далеко, сквозь лекарственный туман, ему слышался собственный голос.

— Я думал, что вы не приемлете все это, что вы всегда выступали против участия в сопротивлении Амплитуру. Вы всегда говорили, что хотите быть цивилизованными, как другие народы Узора, что больше всего хотите, чтобы ваш народ не участвовал в схватке.

— Да. Я все это говорил. Но в конце концов и я не выдержал. — Уилл улыбнулся этой странной людской улыбкой. — Говоря так, я как бы разрывался на части, так что я не мог работать, сочинять музыку, едва мог думать.

— Что же случилось? — спросил какой-то бесплотный голос, который при этом был его собственным.

— С’ван попросил меня сочинить земную музыку на образы, записанные во время битвы на Васарихе. Я ответил, что не думаю, что смогу, но постараюсь. — Он помолчал. — Оказалось, что это было для меня самое легкое, менее всего напряженное сочинение за всю мою жизнь. Музыка наплывала сама, с полной оркестровкой. Почти не требовалось поправок. Я послал ее моему агенту, и на Земле был огромный успех. Люди до сих пор напевают основную тему.

— Я стал продолжать писать в том же духе. Это было легко. Я закончил шестичастную симфонию за час с небольшим. Говорили о Пулитцеровской премии, но я больше не обращал на это внимания. Я хотел работать и дальше в этом смысле, и решил, что должен сам что-то пережить, а не просто сидеть дома и смотреть записи. Быть правдивым в своей работе, писать о том, что знаешь, рисовать то, что видишь, выражать в музыке то, что чувствуешь. Поэтому я решился. И меня продолжали прославлять. Я не просил об этом. Но знаете, у меня это получается. В детстве мой дедушка часто брал меня с собой на охоту на болота. Если не говорить о технологии, это не так ново, как мне казалось. Ведь борьба остается не людской. Организация атаки не так уж отличается от построения симфонии. Вы оркеструете ваши силы и планируете стратегию. Не знаю, как сказать. Это лучше почувствовать. И все внутренние конфликты, вся неопределенность теперь ушла. Тело и ум сражаются, но в душе — мир. Может быть, это и есть человеческое бытие. Знаете, споры об этом бесконечны.

— Я не знал, — с трудом прошептал Кальдак.

— Понятно. Вы ведь долго пробыли здесь, на Кантарии. Я больше не знаю смятения, старина. Я здесь, чтобы сражаться и чтобы музыкально интерпретировать этот конфликт. Это теперь нераздельно. Я знаю много других художников, чувствующих то же самое. Все больше людей приходят сейчас к тому же. В этом есть что-то легкое и естественное. Может быть, биологическое. Что-то происходит с человеком на войне, заставляющее его живее чувствовать и больше понимать, чем в другое время. Если бы вы сказали мне, где сейчас Яруселка, то я уверен…

— Погибла. Больше года назад.

Уилл долго молчал.

— Простите, я не знал.

— Здесь, в этом мире, — пробормотал Кальдак. — Я не мог ее спасти, не мог ничего поделать, мог только смотреть.

Наступила долгая тишина, потом Уилл опять заговорил.

— Если вы не возражаете, я мог бы сочинить небольшую мемориальную вещь в ее честь. Я мог бы использовать массудские тональности, чтобы это было вам более приемлемо.

Люди говорят о своих умерших с воодушевлением, тогда как другие расы — исключительно о живых, это Кальдак знал. Они пишут картины, рассказы, музыку, делают скульптуры о смерти. Это болезненная аффектация, неизвестная народам Узора. Зачем писать о мертвых, если можно о живых? Но эти особенности людей спасли его жизнь.

Один сон сменился другим. Снова Уилл говорил успокаивающе:

— Сейчас мы вне опасности. Пересекаем юго-западный массив. Скоро будем на центральной базе. Там в госпитале для вас зарезервирована именная койка.

Кальдак видел, что его друг окружен фигурками поменьше и разговаривает с ними на непонятном языке. Вот он оглянулся и настроил свой транслятор на массудский.