Евгений Онегин (с комментариями Ю. М. Лотмана) - Александр Сергеевич Пушкин

Аль я приревную

Вспомяни меня заочно

Хоть и не нарочно

(VI, 329–330).

Оба текста «Песни девушек» являются творчеством П, хотя и навеяны фольклорными впечатлениями Михайловского. Однако для автора существенно уверить читателя в их подлинности.

Сменив первый вариант «Песни девушек» вторым, П отдал предпочтение образцу свадебной лирики, что тесно связано со смыслом фольклорной символики в последующих главах. «Песня девушек» ориентирована на, видимо, известные П свадебные песни с символикой жениха — «вишенья» — и невесты «ягоды».

Из саду в сад путь-дороженька лежит,

Из зелена тут и проторена.

Кто эту дорожку прошел-проторил?

Проторил дорожку Иванович Алексей

— Ягода Марья, куда пошла?

— Вишенье Алексей, в лес по ягоды.

— Ягода Марья, во что будешь брать?

— Вишенье Алексей, в твою шапоцку.

— Ягода Марья, кому поднесешь?

— Вишенье Алексей, твоему батюшку.

— Ягода Марья, поклонишься ли?

— Вишенье Алексей — до пояску.

(Колпакова Н.

Свадебный обряд на р. Пинеге.

«Крестьянское искусство СССР»,

т. 2. Л., 1928, с. 158).

Включение песни в текст ЕО имеет двойную мотивировку. Упоминание ягод связывает ее с бытовой ситуацией — сбором крепостными девушками ягод в помещичьем саду, символическое же значение мотива связывает эпизод с переживаниями героини.

XLI, 5–6 — Блистая взорами, Евгений

Стоит подобно грозной тени…

Сгущенно-романтическая стилистика этих стихов вводит в текст «точку зрения» Татьяны. Следующий далее резкий стилистический слом — переход к демонстративно-фамильярной авторской речи — подчеркивает этот эффект, заставляя предполагать существование третьей позиции, возвышающейся над обоими стилями.

13-14 — И погулять и отдохнуть:

Докончу после как-нибудь.

Реминисценция заключительных стихов 4-й песни «Орлеанской девственницы» Вольтера:

Но мне пора, читатель, отдохнуть,

Мне предстоит еще немалый путь

(Вольтер. Орлеанская девственница.

Пер. под ред. М. Л. Лозинского. М., 1971, с. 81).

Нарисовав картину, полную бытового и психологического правдоподобия, П не только «подсветил» ее двумя противоположными точками зрения, фольклорной в песне девушек и романтической, принадлежащей героине («блистая взорами», «подобен грозной тени»), но и завершил главу резким стилистическим переходом к условной манере шутливого повествования в духе иронической поэзии эпохи барокко (концовка Вольтера, вероятно, восходит к заключительным стихам III песни «Неистового Роланда» Ариосто). Источники эти были хорошо известны читателю пушкинской эпохи и, бесспорно, им ощущались. Это делает «я» повествователя в заключительных стихах неадекватным автору.

Глава четвертая

La morale est dans la nature des choses.

Necker.

«Нравственность (мораль) — в природе вещей». Неккер. Неккер Жак (1732–1804) — политический деятель и финансист, в начале французской революции XVIII в. был министром Людовика XVI, отец Ж. де-Сталь. Эпиграф взят П из книги Ж. Сталь «Размышление о французской революции» (1818), где эти слова включены в следующий контекст: «Вы слишком умны, сказал однажды Неккер Мирабо, чтобы рано или поздно не заметить, что нравственность в природе вещей» (M-me de Staël, Oeuvres, XII, p. 404; см.: Томашевский Б. Французская литература в письмах Пушкина к E. M. Хитрово. — В кн.: Письма Пушкина к E. M. Хитрово, 1827–1832. Л., 1927, с. 254–255).

В сопоставлении с содержанием главы эпиграф получает ироническое звучание. Неккер говорит о том, что нравственность — основа поведения человека и общества. Однако в русском контексте слово «мораль» могло звучать и как нравоучение, проповедь нравственности (ср.: Словарь языка Пушкина, II, 622; «Не докучал моралью строгой» (I, III, 12) и более позднее: «Мне граф <Орлов> мораль читал» — Некрасов, «Суд»). Показательна ошибка Бродского, который перевел эпиграф: «Нравоучение в природе вещей» (Бродский, с. 206). Возможность двусмысленности, при которой нравственность, управляющая миром, путается с нравоучением, которое читает в саду молодой героине «сверкающий взорами» герой, создавала ситуацию скрытого комизма.

Строфы I–VI в тексте романа опущены и заменены точками, хотя I–IV из них были уже известны читателю по публикации 1827 г. в № 20 «Московского вестника» (с. 365–367. См.: VI, 646–648). То, что автор исключил уже известные читателям четыре строфы, прибавив к ним номера еще двух, видимо, вообще де написанных, одновременно напоминает о существовании исключенного текста и мистифицирует относительно несуществующего с помощью «пустых» номеров. Это как бы выводило роман за пределы собственного его текста, показывая, что известный читателю ряд строф и уже, и шире романа подобно тому, как всякий рассказ о событии уже и шире самого этого происшествия. Ср. с отступлением, данным в скобках в гл. LII «Красного и черного» Стендаля: («Здесь автор хотел поместить страницу многоточий. Это будет иметь плохой вид, сказал издатель, а для такого легкого произведения плохой вид — смерть…»). Далее Стендаль поместил пространное рассуждение автора и издателя о том, как следует сочетать в романе политику и искусство. Демонстративное введение внетекстовых элементов в текст романа было порождено новаторскими поисками в области реалистической структуры.

VII, 1-10 — Чем меньше женщину мы любим… — Рассуждение, данное в романе как принадлежащее Онегину («Так точно думал мой Евгений» — IV, IX, 1), — переложение в стихах отрывка из письма П к брату: «То, что я могу сказать тебе о женщинах, было бы совершенно бесполезно. Замечу только, что чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем овладеть ею. Однако забава эта достойна старой обезьяны XVIII столетия» (XIII, 50 и 524).

13-14 — Со славой красных каблуков

И величавых париков.

Высокие красные каблуки были в моде при дворе Людовика XV. «Красные каблуки» сделалось прозванием предреволюционной аристократии. Большие парики были модны в первую половину XVIII века. На рубеже XVIII и XIX в. они уменьшились, а затем вышли из моды и сохранялись лишь в быту у стариков, а также в особо церемониальных случаях (например, как часть дипломатической одежды, в торжественных придворных приемах, в одежде лакеев и пр.).

X, 9 — На в и с т вечерний приезжает… — Вист — карточная игра для четырех партнеров. Считалась игрой «степенных» солидных людей (<Н. Страхов> Переписка моды… М., 1791, с. 31). Вист — коммерческая, а не азартная игра, носила спокойный характер.

XI, 1— И в сладостный, безгрешный сон… — «Сон» у П часто употребляется как синоним «мечты». Такая синонимия, с одной стороны, поддерживалась специфической семантикой слова «мечта» в церковнославянском языке («призрак», «сновидение»; ср.: «сонное мечтание» — Церковный словарь <…> соч. П. Алексеевым, ч. IV. СПб., 1819, с. 135), а с другой — наличием единого адеквата во французском языке — «le rève».

XII–XVI — «Проповедь» Онегина