100 великих казней - Елена Авадяева

После подавления революции 1905 года, в период разгула столыпинской реакции, смертная казнь применялась в невиданных ранее размерах. Массовым явлением стало внесудебное применение смертной казни по решению губернаторов и главнокомандующего.

Только в декабре 1905 года без суда и при отсутствии обвинительного приговора были казнены 376 человек, а в первые три месяца 1906 года — 679.[35]

Вот как оценивал карательную политику столыпинской эпохи крупнейший государственный деятель того периода граф С. Ю. Витте, сам отправлявший на виселицу многих революционеров. «Никто столько не казнил и самым безобразным способом, как он, Столыпин, никто не произвольничал так, как он, никто не оплевывал так закон, как он, никто не уничтожал так, как он, Столыпин, и все сопровождал самыми либеральными речами и жестами».

ДЖО ХИЛА

Джо пишет песни, которые поют. Эти песни вводу шевляют, внушают бодрость, искрятся юмором. Они разжигают огоньки протеста в павших духом и возбуждают жажду настоящей жизни в сердцах самых покорных рабов. Он выразил словами простую мечту «матроса, портного и лесоруба» о свобод. Не забывает он и «милой девушки с кудрями». Он отразил все черты нашей пропагандистской работы в своих песнях, начиная с задорных «Мистер Блок» и «Кеиси Джонс» и кончая суровой «Если я солдатом буду всем тиранам буду враг». Он облек идеи нашей организации в бессмертные формы — в песни народа, в его фольклор.

Судебный процесс над американским певцом и поэтом Джо Хиллом приковал к себе внимание всей Америки.

Джо Хилл (Джозеф Хилстром) никогда не писал своих стихов и песен, сидя за письменным столом или роялем. Он скирдовал сено и плавал на судах, рыл землю и убирал городской мусор, добывал медную руду и разгружал баржи, валил лес и стоял у плавильных печей. Наверное, именно поэтому его стихи так легко и органично принимались людьми труда. Их пели в колоннах демонстрантов и в рабочих пикетах, с ними шли на праздник и выходили на стачку. Его песни походили на него самого — бодрые, жизнерадостные, веселые. В материалах его ареста и осуждения много загадочного, что, наверное, никогда уже не станет явным.

10 января 1914 года в 22 часа 05 минут в дежурную часть полиции города Солт-Лейк-Сити поступило сообщение об ограблении бакалейной лавки на Саут-Уэст-Тампл-стрит. Среди опрокинутых ящиков и рассыпанных товаров в лужах крови лежали тела хозяина лавки и его семнадцатилетнего сына Арлинга.

Полицейских встретил младший сын погибшего хозяина — тринадцатилетний Мерлин. Плача, он рассказал, как в лавку вошли двое мужчин, лица которых были скрыты кусками красной материи.

Один из них со словами «Попался, наконец!» выстрелил в отца. Тот упал. Сам он, Мерлин, испугавшись, спрятался за стойку, но так, что было видно все происходившее.

Арлинг же присутствия духа не потерял: он схватил отцовский револьвер и стал стрелять. Ему удалось сделать несколько выстрелов и, как показалось Мерлину, ранить одного из налетчиков. Ответным огнем из двух стволов Арлинг был сражен. Все произошло за несколько минут. Ничего из товаров и имущества, находившихся в лавке, нападавшие не взяли.

Осмотр близлежащей местности позволил обнаружить следы крови, которые вели от лавки через пустырь к полотну железной дороги. Там они терялись. Найденный большой кровяной сгусток, по заключению судебно-медицинского эксперта, свидетельствовал об огнестрельном поражении легкого, сопровождавшемся обильным кровотечением и сильным кашлем.

Составить антропологические портреты налетчиков было трудно, поскольку Мерлин несколько раз менял свои показания и давал существенно различные их описания. Это объясняли его естественным волнением во время происшествия. Но в конечном счете за исходные были приняты следующие данные — оба налетчика примерно одинакового роста — около 5 футов и 9 дюймов (172,5 см), один из них темноволосый и грузный, другой — с более светлыми волосами и худощавый. Расследование этого дела возглавил непосредственно шеф городской полиции Фред Петере. Первой его версией было убийство из мести. Для такой постановки вопроса имелись достаточные основания. Заведение покойного Джона Моррисона в последние годы уже дважды подвергалось вооруженным нападениям. И оба раза гангстерам пришлось уйти ни с чем. В 1903 году хозяин лавки револьверным огнем отбил такое нападение, тяжело ранив одного из налетчиков.

Десять лет спустя, в сентябре 1913 года, история повторилась вплоть до отдельных деталей. И снова гангстерам пришлось спасаться бегством. Причина столь успешных действий бакалейщика в чрезвычайных обстоятельствах отчасти, видимо, состояла в том, что некогда он сам служил в полиции и даже одно время слыл грозой преступного мира Солт-Лейк-Сити. Естественным было предположить, что убийство мог совершить кто-либо из его бывших «клиентов».

Три дня спустя после убийства в полицию пришел доктор Фрэнк Мак-Хью. Он сообщил, что вечером 10 января, около 23 часов, к нему обратился по поводу огнестрельного ранения груди Джозеф Хилстром, более известный в народе как Джо Хилл. Рана оказалась тяжелой: пуля прошла в дюйме от сердца, пробила левое легкое и вышла через спину. «Я спросил его, — рассказывал врач, — как он получил такое ранение. На это он ответил, что в него стреляли из-за женщины». Больше, по словам доктора, Джо Хилл не распространялся на данную тему, однако просил сохранить его визит в тайне, поскольку речь идет о чести близкого человека. Начальник полиции Фред Петере решил немедленно задержать Джо Хилла. Для облегчения этой операции врачу было предложено усыпить раненого. В согласованное время он сделал ему инъекцию морфия. Лишь только препарат подействовал, в палату пансионата, где лежал Джо Хилл, ворвались полицейские. О том, что произошло дальше, существуют две различные версии. Обе они зафиксированы документально. В полицейском протоколе задержания отмечается, что как только оперативная группа вошла в палату, раненый сразу же пробудился от сна и стал лихорадочно шарить рукой под подушкой. У полицейских якобы не было сомнения в том, что эти действия совершаются в поисках оружия. Поэтому они поспешили опередить Джо Хилла: метким выстрелом он был ранен в руку, после чего схвачен и доставлен в тюремную камеру. Совершенно иначе события, разыгравшиеся в лечебной палате, выглядят по протоколу допроса подозреваемого:

«Я находился в полусне, как вдруг был разбужен стуком в дверь. Кто-то открыл ее, и в комнату ввалились четверо с револьверами в руках. Раздался выстрел, пуля пролетела над самой моей грудью, слегка оцарапала плечо и попала в суставы пальцев правой руки, изуродовав ее на всю жизнь. Никакой необходимости стрелять не было, так как я был беспомощен как дитя и оружия при мне не было. Единственное, что спасло меня, — это то, что полицейский не очень-то владел огнестрельным оружием.

После этого меня доставили в тюрьму графства, дали койку, на которую я лег и тотчас уснул. На следующее утро я почувствовал сильную боль от ранения, попросил перевести в лазарет, но вместо этого меня увели наверх в одиночную камеру и сказали, что я обвиняюсь в убийстве и мне лучше сразу во всем сознаться. Но я понятия не имел о каком-либо убийстве, о чем я заявил им. Они продолжали настаивать, чтобы я не упорствовал, сказали, что проведут меня в лазарет и „отнесутся ко мне справедливо“, если я сознаюсь. Я ответил, что не знаю ни о каком убийстве. Они обозвали меня лгуном, после чего я отказался отвечать на какие-либо вопросы. Я постепенно слабел и три или четыре дня находился между жизнью и смертью; помню, как однажды зашел один из полицейских и сказал, что, по утверждению доктора, мне осталось жить всего один час… И все же мне удалось выжить, так как я твердо решил не умирать».

28 января мировой судья Гарри Харпер назначил предварительное слушание дела Джо Хилла. На этой стадии уголовного процесса обвинение представляет доказательства, на основе которых судья решает вопрос о наличии или отсутствии юридических оснований для рассмотрения дела по существу в судебном заседании с участием жюри присяжных. На вопрос судьи о том, признает ли обвиняемый себя виновным, последовало твердое: «Нет, не признаю». В опровержение этого утверждения обвинение представило ряд доказательств. Однако свидетели не смогли опознать ни внешности Джо Хилла, ни его голоса. По сути, единственным обвинением против поэта явилась рана в груди, которая, кстати, не совпадала со следами на одежде или совпадала так, как если бы Хилл в момент выстрела стоял с поднятыми руками. Более того, защитников Хиллу дали таких, которые принялись усердно «топить» его, начиная с первого же заседания, что и вызвало протест подсудимого и замену защитников.

Выслушав ряд второстепенных свидетелей, суд предложил подсудимому дать показания по своему делу.