Сплошной разврат - Анна Малышева

— Будем надеяться, — сказала она, подгребая пыль к обломкам старых ящиков, под которыми теперь покоилось наше сокровище. — Надежда — последнее прибежище идиотов.

— Девушки, — призывно раздалось снизу, — вы там не умерли?

— Вот еще, — с вызовом ответила Лиза, — с какой это стати? Мы просто обсуждаем технологию выброски.

— Выброски? Так у вас с собой парашюты? Тогда советую подняться повыше, этаж хотя бы на шестой.

Я подошла к краю лоджии и выглянула вниз:

— Ой, здрасьте, Семен Маркович, надо же, какая неожиданность.

— Действительно. — Адвокат смотрел на меня ласково и улыбался. — Мир тесен, Сашенька. Страшно тесен. И иногда, придя в дом к человеку, там же на него, этого человека, и натыкаешься.

— Вот только не надо выдумывать того, чего не было, — подключилась к разговору Лиза. — В дом к вам мы не заходили. Так, потоптались перед дверью — и все.

— Так за чем же дело стало, — адвокат сделал приглашающий жест. — Прошу в гости. И ноги сбережете.

Я собралась сказать, что мы страшно торопимся и у нас нет ни минуты свободного времени, но Лиза, обворожительно улыбаясь, закивала и крикнула вниз:

— С превеликим удовольствием!

В моей сумке запиликал сотовый телефон. Звонил Сева.

— Саня! — возбужденно затараторил он. — Клиент ведет себя странно. Он поездил двадцать минут кругами и вернулся к дому. Ты еще там?

— Там.

— Боюсь, у меня для тебя плохие новости. Он выставил у подъезда охрану в лице тупорылого бандюка в спортивном костюме…

— С портфелем? — уточнила я.

— Что? — не понял Сева. — С каким портфелем?

— Да нет, это я так. Не волнуйся, Севочка, ничего страшного. Жди нас на улице. Если через час мы не выйдем — звони Васе. Но не раньше.

— Саня! — закричал Сева. — Саня!

Но разговаривать с ним мне было некогда. Пора идти к Семену Марковичу. Да и кофе действительно хочется.

Глава 34

ВАСИЛИЙ

Следователь Малкин и старший оперуполномоченный Коновалов заперлись в кабинете, и Василий достал из сейфа архив Григорчук. Привычка запираться при просмотре данных секретных документов появилась у них после того, как неделю назад два сотрудника соседнего управления по борьбе с экономическими преступлениями заглянули в убойный отдел за спичками. Василий как раз «работал» с фотографиями Иратова. При виде убэповцев он захлопнул папку, решительно сдвинул ее на край стола, но промахнулся, папка упала на пол, и снимки веером разлетелись по комнате. Василию с трудом удалось выгнать любопытных убэповцев, которые упирались изо всех сил, хватали с пола фотографии, выкрикивали: «Ух ты», «Ты гляди», «С ума сойти!» и прочие глупости.

— Так у нас теперь есть полиция нравов! — орал один из коридора. — Поздравляю, Коновалов, ты самая подходящая кандидатура для такой работы — чист, светел, незапятнан. Спички-то дай.

— Соль, спички и керосин отныне выдают в прокуратуре, — огрызался Василий из-за двери.

После этого по МУРу поползли нездоровые слухи о работе убойного отдела. То и дело заходили коллеги из соседних подразделений и, странно подмигивая, просили:

— Вась, покажи картинки-то.

Василий скрежетал зубами и жаловался Гоше на то, что в МУРе явный перебор маньяков.

Дошло до того, что старшего оперуполномоченного вызвал полковник Зайцев и потребовал подробного отчета о том, какой такой «Плейбой» он там все время рассматривает в рабочее время. Василий вынужден был рассказать о том, что никакой это не «Плейбой», а скорее «Плейгел», а точнее — рабочий архив убитой Григорчук. Зайцев потребовал предъявить документы ему, дабы быть в курсе расследования, и изучал архив ровно три часа, а затем устремился в буфет, уговорил свою давнюю приятельницу буфетчицу Марию Николаевну отпроситься с работы и отбыл вместе с ней, как он сообщил подчиненным, «на совещание к заместителю министра».

С тех пор просмотр документов следственная бригада проводила исключительно при запертых дверях и задернутых занавесках.

Следователь Малкин, перебирая фотографии, пел тоненьким голосом:

— О любви так мно-о-ого песен сложено, Я спою тебе, спою еще одну-у-у. А про следователей песен мало, — горько вздохнул Гоша. — Непростительно мало. А ведь наша работа и почетна, и сложна.

— Про оперативников тоже мало, — сказал Василий, почесываясь. — А наша работа и опасна, и трудна.

— Не соглашусь. — Гоша закрыл папку с делом и сладко потянулся.

— Что?! — повысил голос Василий. — Не опасна? Не трудна?

— Опасна, опасна, — кивнул Гоша. — Но песен про вас много. Даже слишком. Вот последний шлягер, слышал? «Ласковая моя, нежная, руки твои держу, слов не нахожу». Вся страна слушает, по радио сто раз в день гоняют.

— Так эта песня про нас?

— Про вас, про кого же еще? Типичная сцена задержания — держит ее руки, собирается надеть наручники, слов не находит потому, что он мент, то есть он вообще мало слов знает, а в момент задержания, как правило, забывает последние. Кстати, о задержании — Вася, пора брать за горло Трошкина. Липовые у него карточки, самопальные. Смотри, все фотографии из архива Григорчук выполнены в единой манере — и размер, и качество бумаги, и даже стиль съемки. Судя по тому, что рассказала нам Ценз, ему-то прислали настоящие фотографии, во всяком случае, они очень похожи на наши.

Ценз весьма подробно их описала. А вот те, что видела Дуня, сделаны совершенно другим фотохудожником. Так что чудит политолог, надо его поприжать.

— Как ты себе это представляешь? Что мы ему предъявим?

— Я же не предлагаю тебе его задерживать. Но поговорить стоит. Зачем он придумал финт с липовыми фотографиями? Надо намекнуть, что хорошие дяди так себя не ведут.

— А он пошлет нас куда подальше и будет прав. Он не обнародовал эти фотографии, никому специально не показывал, а что он там монтирует для домашнего альбома, никого не касается.

— Не факт. История с фотографиями показывает, что он коварен и умен. Мысль первая, примитивная: он хочет сделать вид, что у него тоже есть кое-что из архива Григорчук. Спрашивается — зачем? Чтобы шантажировать Иратова? Но Иратов прекрасно знает, что ни в чем таком, что изображено на снимках, не замешан. Далее — любая экспертиза покажет, что это подделки, монтаж и т. д. И Трошкин не мог не допереть до простой мысли, что фотографии должны быть выполнены в одном ключе. Неизбежно возникает мысль вторая, более здравая и глубокая: он специально не берет за образец те снимки, которые ему прислали. Скорее всего, он делает это для нас. Он же знает, что Дуня ходит к нам как на работу и понимает, что она донесет нам о его фотографиях. Он подсовывает нам идейку, что архива Григорчук у него нет и, следовательно, он ни в чем не виноват — в квартиру к ней не лазал и саму ее пальцем, то есть подушкой, не трогал.