Лёха - Николай Берг

Двое на дороге оглядели внимательно друг-друга, тихо обменялись несколькими фразами, поглядывая по сторонам, после чего лейтенант махнул своему напарнику рукой и ефрейтор с нелепой фамилией тоже вылез из кустов, а за ним на дорогу вышел и Семенов, держа тяжеленный пулемет наперевес.

Поздоровались, обменялись церемонным рукопожатием и, не мешкая, пошли к тому месту, где стояла машина, по дороге успев, правда, предупредить, что один из группы одет в немецкое, на что оба новых знакомца посмотрели явно косо, но говорить ничего не стали.

Семенов же мучился диллемой, которая сейчас крутилась у него в голове. (Если б он знал, что его мысли так мудрено можно назвать — удивился бы всерьез и — может даже чуточку и возгордился бы). С одной стороны — вот командир РККА, ему можно сдать Лёху и выполнить, таким образом приказ покойного взводного. С другой — этот лейтенантик был какой-то невсамделишный, игрушечный, что ли. Вот словно его только что в магазине купили, даже хрусткий целлофан не развернули. Боец не был совсем уж диким и в универмаге городском видел как кукол продавали, вот все они были такие краснощекие, нарядные и завернуты в прозрачную пленку. Чтоб пыль на них не садилась. И почему-то очень напомнили этого лейтенантика. Хорошенький такой, аккуратный до невозможности.

Видно было, что это совсем еще мальчишка, свеженький выпускник этого года, совершенно без жизненного опыта, зато книжный такой, начитанный, и потому весь в идеалах и очень правильный. При этом очень было похоже на то, что сухощавый и тонконогий в тугих своих обмотках ефрейтор с невыразимой фамилией скорее тут старший или главный. На взгляд Семенова — он вполне в отцы годился, откуда такой старый в армии взялся, непонятно, резервист, что ли. Не меньше сороковника ему. И это мешало вот так сразу взять и выложить все, что про потомка должно было заявить при встрече со своими

Тяжелая немецкая машина стояла перекосившись, пар от нее валил уже не как от паровоза, а скорее как от забытого на печке чайника, на водительском сиденьи, не по-живому обвиснув на перекинутом через живот ремне сидел не пойми кто — опять не привычная была форма, не немецкая, а светловатая, горохового странного цвета, густо залитая кровищей, второй немец — в такой же странной форме валялся рядом. Лёха, словно охотничий пес в норе рылся в багажнике, а Жанаев и тут вылез из кустов сбоку только когда убедился, что — свои.

Семенов заметил, что ефрейтор как-то ощетинился, как только увидел немецкую форму на потомке, словно кот, встретившийся нос к носу с собакой. А лейтенант наоборот как-то по — детски обрадовался и поднял сжатый кулак, сказав: «Рот фронт, камерад!», видать сгоряча подумал, что это — немец, из тельмановцев. Перебежчик-коммунист.

Лёха высунулся из багажника, удивленно поглядел на радостного офицера и кивнул головой, вроде как приветствуя, после чего, отдав дань официальным мероприятиям, спросту заявил Семенову:

— Гляди, тут у них еще и карабин оказался, тоже маузер, только патроны к нему какие-то странные, тупорылые, я такие не видал раньше — ляпнул потомок, не слишком заморачиваясь субординацией, наличием посторонних людей и целого командира РККА из, как ни крути, начальствующего состава.

— А с машиной что? — с надеждой, но очень слабой, спросил жилистый ефрейтор, не удержался. Вышло это у него не слишком героически, а неожиданно робко и просительно.

— Машине — кирдык! — важно ответил Лёха.

— Совсем?

— Абсолютно! Пробит радиатор и двигло тоже в дырках, чуете, как маслом воняет? Ну и колесо пробито, а запаски у них нету, я поглядел.

— Эх, черт, жалко! Этакая дьявольская незадача. Будь оно все проклято трижды — старательно выговорил лейтенант, но и у него сказанное получилось весьма как-то неестественно, Семенову показалось, что мальчишка этот старательно пытается выглядеть настоящим матерым воякой, свирепым и ругательным, но вышло это не так, как бывало получалось у известного полкового матерщинника капитана Дергача, а словно читал школьник книжку с картинками — и вот это тоже прочел, а сейчас высказал. Опять же не мог не заметить Семенов, что Дергач лаялся только в пиковых ситуациях, когда от его ругани застрявший грузовик, бывало, сам выскакивал из грязи, а в спокойном состоянии говорил по-человечески, а этот мальчик и тут не угадал.

Интересно стало — а зачем этой парочке машина понадобилась. Но решил погодить с расспросами, ясно было — надо быстро разобраться с трофеями, машину оттолкать в лес поглубже, да уносить ноги. Светлого времени осталось с гулькин нос, а еще на ночевку вставать надо и худо-бедно лагерь приготовить. Насчет Лёхи решил пока Семенов погодить, помолчать.

Пальба началась настолько внезапно, что он чуть не подпрыгнул от такой

неожиданности.

Надо признать, что все силы и все внимание уходили на то, чтобы не брякать и не греметь всем развешенным на нем добром, вот и получилось так неприкольно. Идти было трудно, хотя — не без гордости отмечал про себя потомок, за последнее время он явно прокачал перк «выносливость» и теперь марши уже не выматывали так, как в первые дни.

Единственно, трофейные сапоги намяли ноги — хотя вроде и по размеру вполне комфортны были. Но вот подьем мяли — как умно пояснил знающий Середа — колодка у них другая, под европейскую ногу, а у европейцев стопа плоская, потому вот так выходит. Не так, чтоб уж было больно, но неудобно. Еще хорошо, что навострился портянки наматывать — не такая уж сложность оказалась, а стопу берегли куда лучше, чем носки, странно было убедится в этом самому.

После дневки сил прибавилось, организм, получив отдых и жратву, быстро восстановился и теперь Лёха чувствовал себя вполне на коне. Ну может и не на коне, а чуточку конем. Вьючной лошадью. Больно уж много чего тащить пришлось, обросли добром, а бросать жалко, за что ни схватись — все нужное. Самое главное было — не бренчать при ходьбе, что сначала казалось задачей невыполнимой, но после того, как Жанаев и Семенов поколдовали над положенным ему для таски и носки добром — оно как-то удобно разместилось по телу и даже немецкий бачок от противогаза перестал изображать из себя погремушку. Середа немного ехидничал по привычке, но ничего не заподозрил, так как был уверен, что в авиации все эти самолетные писаря-хвостокруты ходят как баре в носках и вообще нос задирают, а на что толковое не очень способны.

При первых же выстрелах Лёха и сам не понял, как оказался на обочине в кустах. Но сидел бодро, хотя сердце застучало сразу молоточком, винтовку успел с плеча сдернуть и теперь — хоть памятник с него лепи. Разве что наверное в глазах немного испуга было, потому как оказавшийся рядом бурят глянул мельком и автоматически успокоительно кивнул головой, дескать, не боись, салага. Еще различил в кустах ствол пулемета, который Семенов успел установить на сошки и развернуть в сторону стрельбы, да Середа вроде пистолет свой из кобуры вытянул. А выстрелов больше и не было, вот и думай, что делать. Лёхе страстно захотелось попятиться задом в лес подальше и поглубже. Но все сидели, настороженно ждали чего-то. Стрельба-то совсем неподалеку была, метров триста, наверное. Не дальше. Хотя если б кто спросил менеджера — почему он решил, что триста, а не четыреста — не ответил бы внятно. Но вот для себя решил, что так — триста.

Ну и дождались — со стороны стрельбы из-за поворота выкатился здоровенный немецкий мерседес — точно такой же, что запомнился Лёхе в первый час плена. Громадный, открытый, только у этого на радиаторной решетке не было трехлучевой звезды. Тут потомок спохватился. Встряхнулся мысленно — не о символике думать надо, потому зачем-то крепче сжал теплое дерево винтовочного ложа, успел подумать, что из винтовки не стрелял ни разу, потом удивился, что джип этот, который вроде как кабриолет впридачу, едет уж очень тихо слышно только умиротворяющее «шлеп-шлеп-шлеп», ага колесо продырявлено, спущенной резиной хлопает по дороге, да внутри что-то побрякивает тихонько, крутится что-то замирающее, ну да и понятно — досталось машинке изрядно — пар валит из пробитого радиатора, ветровое стекло все в дырах. Стрелять? Не стрелять? Лёха отчаянно скосил глаза, увидел Жанаевский затылок, попытался разглядеть Семенова, но не преуспел. А ствол пулемета так и смотрел в ту сторону, где стреляли, не на медленно прокатившийся автомобиль.

Глянул в величественно чапающий мимо агрегат, благо странный этот джип не имел дверок вообще, увидел, что немцев внутри вроде бы двое, причем один вроде как на другом лежит и оба в кровище. Собственно, странного цвета карминовую кровищу он сначала увидел, потом немцев — фоном, пар из радиатора мешал разглдеть. Авто, заметно замедляя ход и уже с большими промежутками делая свое «шлеп — шлеп — шлеп», укатилось по дороге дальше, но недалеко, шлепанье стихло почти совсем рядом, а вот замирающее жужжание с побрякиванием ухо еще слышало.