Последний римский трибун - Эдвард Бульвер-Литтон

– Кстати, я еще не спросил у вас, куда вы едете!

– В Рим, – отвечал Адриан. – А известия, которые я услыхал от вас, еще более заставляют меня спешить туда. Если Риенцо возвратится, то я с успехом, может быть, сыграю роль посредника между трибуном, сенатором и нобилями. И если я найду моего кузена, молодого Стефанелло, теперешнего главу нашей семьи, более сговорчивым, чем ее отцы, то не буду отчаиваться в примирении менее могущественных баронов с обстоятельствами. Риму нужен отдых, и всякий, кто бы ни управлял, если только он управляет справедливо, должен быть поддержан и вельможами, и плебеями.

Монреаль слушал с большим вниманием, и потом прошептал про себя:

– Нет, этого не может быть! – Закрыв лицо рукой, он на некоторое время предался размышлениям и наконец сказал громко: – Вы едете в Рим. Итак мы скоро встретимся среди его развалин. Между прочим знайте, что здесь моя цель уже достигнута. Эти флорентийские купцы уже согласились на мои условия; они купили у меня двухлетний мир; завтра мой лагерь снимается, и Великая Компания двигается в Ломбардию. Там, если мои планы удадутся и венецианцы заплатят, я соединю негодяев с морским городом против Висконти и мирно проведу осень среди римского великолепия.

– Синьор Вальтер де Монреаль, – сказал Адриан, – ваша откровенность, может быть, делает меня дерзким; но слушая, как вы, подобно корыстолюбивому купцу, говорите о продаже вашей дружбы и пощады, я спрашиваю себя: неужели это великий рыцарь св. Иоанна и неужели люди говорили о нем правду, утверждая, что единственное пятно на его лаврах есть его корыстолюбие?

Монреаль закусил губу, но спокойно отвечал:

– Моя откровенность сама навлекла на себя эпитемию, синьор. Однако же я не могу оставить такого почтенного гостя под полным влиянием впечатления, которое, должно сознаться, правдоподобно, но несправедливо. Я ценю золото, потому что оно строитель власти! Оно наполняет лагерь войском, берет города, закупает рынки, строит дворцы, основывает троны. Я ценю золото как средство, необходимое для моей цели.

– А цель...

– Какая бы ни была, – сказал рыцарь холодно. – Пойдемте в наши палатки. Роса падает крупными каплями, и вредные испарения носятся над этими пустынями.

Оба встали, но очарованные красотой этого часа, они несколько помедлили у ручья. Ранние звезды сияли над его извилистыми струйками, и приятный ветерок тихо шептал в блестящей траве.

Адриан рано лег в постель; но ему долго не давали заснуть собственные мысли и звуки громкого веселья, исходившие из палатки Монреаля. Вождь угощал начальников своего войска, – пир, от которого он имел деликатность освободить римского нобиля.

Утром, не успел Адриан одеться, как Монреаль вошел в его палатку.

– Я отрядил, – сказал он, – сотню копейщиков под начальством надежного человека для сопровождения вас, благородный Адриан, до пределов Романьи. Они ждут вас. Через час я отправляюсь; авангард уже двинулся.

Адриан охотно бы отказался от предлагаемого конвоя, но он видел, что это только оскорбило бы гордость вождя, который тотчас удалился. Он поспешно надел свое оружие. Свежий утренний воздух и веселое солнце, подымавшееся великолепно из-за холмов, оживило его утомленную душу. Он вошел в палатку Монреаля и застал его одного; перед вождем лежали письменные депеши, и на его лице играла торжествующая улыбка.

– Фортуна осыпает меня милостями! – сказал он весело. – Вчера флорентинцы избавили меня от хлопот осады, а сегодня она отдает вашего нового сенатора Рима в мою власть.

– Как! Ваши войска захватили Риенцо?

– Нет, еще лучше этого! Трибун изменил намерение и отправился в Перуджию, где теперь находятся мои братья. Он обратился к ним, они снабдили его деньгами и солдатами. Об этом пишет мне мой добрый брат Аримбальдо, ученый человек, которого трибун справедливо считает увлеченным древними рассказами о величии Рима и большими надеждами на возвышение. Вы видите, как я спешу выразить свое удовольствие по поводу этой сделки. Мои братья сами будут провожать трибуна к стенам Капитолия.

– Все-таки я не вижу, каким образом это отдает трибуна в вашу власть.

– Не видите? Его солдаты – мои ставленники, его товарищи – мои братья, его кредитор – я сам! Пусть он управляет Римом – скоро придет время, когда вице-правитель должен будет уступить...

– Вождю Великой Компании, – прервал Адриан с содроганием, которого не заметил Монреаль, слишком сильно и явно волнуемый собственными мыслями. – Нет, рыцарь Прованса, мы малодушно подчинялись своим тиранам, но я уверен, что никогда римляне не будут так низки, чтобы носить иго чужеземного узурпатора.

Монреаль пристально посмотрел на Адриана и сурово улыбнулся.

– Вы ошибаетесь во мне, – сказал он, – и притом у вас еще будет довольно времени разыграть роль Брута, когда я сделаюсь Цезарем. А пока мы не более как хозяин и гость. Поговорим о чем-нибудь другом.

Однако же последний разговор внес отчуждение между ними на все оставшееся время, пока они еще были вместе, и рыцари расстались с церемонностью, которая плохо ладила с их дружеским излиянием прошлой ночи, Монреаль чувствовал, что он неосторожно открыл свою душу. Но осторожность была чужда его характеру, когда он находился во главе армии и в полном приливе счастья.

Медленно, с чужим конвоем, Адриан продолжал путь. Когда он по крутому подъему из долины взобрался на гору, то поворот дороги открыл ему всю армию на походе. Адриан заметил высокую фигуру Монреаля на вороном коне; его можно было отличить от других даже на этом расстоянии сколько по великолепной броне, столько и по высокому росту. Так ехал он, гордый своим военным Строем, в цвете надежд, он, предводитель сильной армии, ужас Италии, герой в настоящем и, может быть, монарх в будущем!

Через каких-нибудь три месяца шести футов земли будет достаточно для размещения всего этого величия.

Книга IX

ВОЗВРАЩЕНИЕ

I

ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ВЪЕЗД

Весь Рим был в движении! От Сент-Анджело до Капитолия окна, балконы, кровли были заполнены оживленными представителями народа. Только в угрюмых кварталах Колоннов, Орсини и Савелли царствовали мертвая пустота и мрачное уныние. На этих, скорее укреплениях, чем улицах, не было слышно даже обычных шагов иностранного часового. Запертые ворота, окна, закрытые решетками, угрюмое безмолвие кругом – свидетельствовали об отсутствии баронов. Они оставили город, как только наверно узнали о приближении Риенцо. За этими исключениями весь Рим волновался! Триумфальные арки из сукна, вышитого золотом и серебром, возвышавшиеся на каждой из главных улиц, были покрыты надписями привета и радости. Рим еще раз от рыл свои объятия, чтобы приветствовать трибуна!