Негатив. Эскалация - Павел Николаевич Корнев

— Ты ведь упражнялся, так? — с подозрением спросил он.

— Конечно! — соврал я.

— Тогда поработай с техникой выдоха!

Я возражать не стал и выдвинулся на позицию, отмеченную железными столбиками и защитной сеткой громоотводов. Там хрустнул костяшками пальцев и потянулся к потенциалу, вытянул из него малую часть сверхсилы.

Шаровые молнии — это просто. Порядок действий такой же, как и при плазменном выбросе, только вместо создания канала область воздействия будто сворачивалась коконом, и внешнее давление запирало раскалённый и уплотнённый ионизированный газ внутри. А стоит только нарушить внешнюю оболочку — тут и рванёт.

Это в теории. Сам я никогда ничего подобного не делал.

И ещё прекрасно помнил, как Савелий Никитич крутил пальцем у виска, строго-настрого запрещая подобные эксперименты Мише, поэтому приступать к делу, честно говоря, побаивался.

— Давай! — поторопил меня теоретик, благоразумно отойдя подальше. — Давай! Ты же тренировался!

Я беззвучно выругался и, памятуя о том, как стремительно выходят из-под контроля параллельные процессы управления сверхсилой, постарался сделать всё разом, вот уж воистину — на одном выдохе. Зачерпнул, выдул, завернул…

И — сверкнуло!

Оболочка прорвалась, ионизированный газ выплеснулся, полыхнул электрический разряд, по счастью, перехваченный громоотводом.

— Бух! — расхохотался Герасим, которого моё фиаско привело в великолепное расположение духа. Отсмеявшись, он махнул рукой и скомандовал: — Давай двойной разряд!

Тут напутать было сложно, и я бросил к полену цепочку ионизированных молекул воздуха, сгенерировал напряжение и одновременно с разрядом по этому же каналу выплеснул необработанную сверхсилу.

Молнию закрутило спиралью, ослепительный волчок свечкой ушёл вверх и шибанул в каменный свод с такой силой, что посыпалась пыль, а оглушительный хлопок и вовсе заставил присесть. И не только меня, Герасим даже уши ладонями зажал.

— А-ха-ха! — расхохотался он. — Никогда такой загогулины ещё не видел!

Я тоже не видел и с шумом перевёл дух, не понимая, что именно произошло.

— Пётр, ты напряжение потоков не выровнял, — заявил теоретик, сунул в ухо мизинец и повертел кистью. — Давай-ка вернёмся к шаровым молниям! С ними меньше риск, что убьёшься.

Насчёт последнего утверждения я готов был поспорить, но не стал, и на этот раз не взялся контролировать одновременно сразу несколько процессов, а изначально объединил их и после уже просто запитал энергией.

Засверкала шаровая молния, начала неспешно дрейфовать от меня, потом мигнула и погасла.

— Ну вот, — разочарованно протянул Герасим, прекратив зажимать ладонями уши. — А где бабах? Халтуришь, Петя! Халтуришь!

Бабахнуло в следующий раз. Ощутив определённую уверенность в собственных силах, я увеличил расход энергии и сотворил шаровую молнию размером с футбольный мяч. Увы, полноценно запечатать сверхсилу внутри шара не вышло, и тот с негромким хлопком разлетелся ворохом электрических разрядов метрах в пяти от меня.

— Слабенько! — прокомментировал увиденное теоретик. — Пётр, для стандартных шаровых молний лимит плотности сверхсилы установлен в десять джоулей на сантиметр в кубе — в противном случае энергетическая конструкция становится опасно нестабильной, а затраты на компенсацию внутреннего давления начинают расти по экспоненте. Но тебе-то стабильность и не нужна, а чем выше плотность — тем сильнее бахнет! Давай! Жги от души!

Остаток занятия только этим и занимался. Жёг, жёг и жёг. С переменным успехом, но постепенно кое-что начало получаться. Вот только это «кое-что» Герасима категорически не устроило.

— Ну нет! — простонал он. — Так неинтересно! Жду через неделю — ты уж расстарайся доказать, что не безнадёжен!

Я беззвучно выругался. Ну вот где бы мне теперь ещё и на отработку новой техники время найти? Ещё и в резонанс трижды в день входить нужно!

В субботу моими косточками вновь хрустела Федора Васильевна. Что-то ей не понравилось в осанке и наклоне шеи, на пике резонанса сильные руки терапевта надавили и повернули так, что едва в голос не заорал. Но оно того стоило — сразу будто легче дышать стало, и невероятная мощь предельного потенциала хоть и продолжила давить, только уже без той невыносимо острой пульсации, которая рвала меня ещё миг назад.

— Расслабься! — потребовала Федора Васильевна и перешла к куда более щадящему воздействию, начала лёгкими касаниями разминать занемевшие мышцы, приводить организм в состояние идеального равновесия с набранной во время транса сверхсилой.

Немудрено, что расслабился. И оттого прозвучавший пару минут спустя вопрос оказался неожиданным вдвойне.

— А что у тебя с той курносой девчонкой? — поинтересовалась вдруг Федора Васильевна.

Я бы дёрнулся, если б мог, но не мог и, желая выиграть время, переспросил:

— С кем?

— У нас так много общих знакомых, молодой человек?

— А! Вы насчёт Лии? Мы просто друзья.

— Плохо, — заявила тогда терапевт. — Нестабильный пирокинетик — это очень плохо. Если сорвётся, энергетику будет уже не выправить. Ей нужен якорь. Тот, кто послужит опорой, поддержит в трудную минуту, не подведёт и не предаст. Кто-то больше, чем просто друг.

— Всем такие нужны! — попытался отшутиться я.

— Надеюсь, мы поняли друг друга, молодой человек?

В жёстком голосе Федоры Васильевны не прозвучало и тени угрозы, а разминавшие мой плечевой пояс пальцы не стали давить сильнее, но я невесть с чего ощутил себя на редкость… уязвимым.

— Мы сегодня на танцы собираемся, — вырвалось у меня едва ли не против воли.

— Умный мальчик.

Прозвучавшую в это й реплике иронию я предпочёл проигнорировать.

На улицу вышел будто заново родившимся, в превосходном расположении духа. Вытянул из жилетного кармашка часы, откинул крышку и поспешил к корпусу военной кафедры — подходило время дежурства нашего звена, перед выходом на которое требовалось отметиться у Касатона Стройновича или какого-нибудь другого аспиранта, подменявшего его в этот день.

Но только повернул за угол дома и сразу очутился в толпе студентов; здесь же расхаживали вахтёры, призывавшие учащихся разойтись. Те их требования игнорировали, а если и слушались, то далеко не отходили, сбивались в компании и что-то оживлённо обсуждали.

Я двинулся напрямик и присвистнул, разглядев разнесённую в щепки лавочку и оплавленный фонарный столб; рядом на тропинке темнели красные капли — это определённо была кровь. Стоило бы прибавить шагу и поспешить на военную кафедру, но никакого смысла в этом уже не было: Касатон Стройнович и Тарас Пникота обнаружились тут же, они курили и обсуждали учинённый невесть кем разгром.

— Да уж, наломали дров! — с выражением произнёс Касатон, как раз когда я подошёл.

Мы обменялись рукопожатиями, и я не утерпел, поинтересовался:

— Это кто так начудил?

Аспиранты обменялись странными взглядами, и Тарас вздохнул.

— Приятели твои расстарались. С монархистами сцепились.

— Теперь допуски порежут, из дружины вышибут, может, и с кафедры переведут даже, — добавил Касатон. — И как бы благонадёжность под сомнение не поставили.

Я