Военные мемуары. Единство, 1942–1944 - Шарль Голль

Но как бы ни старались наши союзники держать нас в стороне от их совещаний, у нас теперь имелись довольно значительные вооруженные силы и нас уже нельзя было сбросить со счета. Хотя мне и казались заманчивыми некоторые моменты в концепции Черчилля, я не мог с нею согласиться. С точки зрения военных действий операция, которую предлагалось повести от берегов Средиземного моря в направлении Центральной Европы, была слишком рискованной. Допустим, что удастся быстро разбить войска врага, занявшие Италию (хотя не было никаких оснований ожидать тут скорой развязки), но ведь после этого требовалось еще преодолеть огромную преграду — Альпы. Если можно было произвести высадку в Далмации, то как потом выбраться из югославских гор? Греция, конечно, более доступна, да дальше, к северу, какие препятствия представляют собою сложные массивы Балкан! А ведь американские и британские армии созданы главным образом для действий на равнинах при усиленной поддержке военной техники, и жить они привыкли без особых лишений благодаря регулярному снабжению. Я плохо представлял себе, как они будут продвигаться по гористым местам Балканского полуострова, где нет удобных портов, которые служили бы союзникам морскими базами, где мало дорог, да и те в плохом состоянии, где поезда ходят редко и медленно, а между тем придется ведь иметь дело с немцами, которые ловко успеют использовать заграждения, созданные самой природой. Нет! Искать решения вопроса надо было во Франции, где территория благоприятствовала быстрым операциям, где воздушные и морские базы находились близко, а отряды Сопротивления, действующие в тылу врага, оказались бы при наступлении союзных войск крупнейшим козырем.

Итак, во имя интересов Франции я считал себя обязанным, насколько это для меня было возможно, сопротивляться плану англичан. Неужели можно было позволить державам Запада направить свои войска, минуя нашу страну, в то время как она порабощена неприятелем? Неужели нашу страну освободят издалека и косвенным образом и она не увидит, как на ее земле наши солдаты и их союзники одержат спасительную победу? Можно ли допустить, чтобы последняя ее армия двинулась на Прагу, в то время как Париж, Лион, Страсбург еще надолго останутся в руках неприятеля? Если мы не дадим возможности нашим вооруженным силам, выкованным на заморских территориях, сражаться и побеждать в метрополии, разве не упустим мы тогда случая упрочить узы, объединяющие Французский союз? И, наконец, в условиях замешательства, которое появится в стране после отступления немцев и крушения Виши, какой режим возникнет из хаоса, если наша армия будет находиться в Австрии или в Венгрии и не сможет слиться с внутренними силами? Англию и Соединенные Штаты выбор стратегического плана интересовал сточки зрения их политики, но для Франции от этого выбора зависела вся ее судьба.

Случилось так, что довольно рано взяла верх американская точка зрения относительно высадки на севере Франции. В декабре 1943 наши англосаксонские союзники, которых сильно торопили русские, решили выполнить эту грандиозную операцию, получившую наименование «Оверлорд». Мы, конечно, одобрили это намерение. Но высадка на юге страны, хотя она и была решена в принципе и заранее окрещена именем «Энвил», все еще вызывала много споров. Черчилль не отказывался от мысли перенести в Италию и на Балканы все военные действия союзников на юге Европы. Он добился того, что генерал Мейтлэнд Уилсон[107] был назначен главнокомандующим средиземноморского театра. Александер уже стоял во главе армий, находившихся в Италии. Черчилль настаивал, чтобы им предоставили как можно больше американских и французских дивизий и специальных десантных судов, если не будет противодействия с нашей стороны, то по настоянию премьер-министра на южном театре войны может быть применен английский план.

Но как нам вмешаться? Учитывая нашу ставку в игре, а также силы, которые мы могли выставить в этот период войны, было бы естественно привлечь нас к выработке принципиальных решений союзной коалиции. Пусть глава французского правительства принимает участие в конференциях, где президент Соединенных Штатов и английский премьер-министр обсуждают планы ведения войны; пусть французское командование выделит своего представителя — например, генерала Жиро — в союзный Генеральный штаб, где вырабатывались планы военных действий. Тогда мы были бы в состоянии отстаивать свою точку зрения и влиять на принимаемые решения. Тогда союзные стратегические планы и мы считали бы своими планами наравне с теми двумя державами, которые их утвердили. И если бы в этом случае выполнение операции высадки на севере Франции было поручено американскому генералу, а на юге — английскому генералу, мы бы с грустью вспомнили о нашем прошлом, но не испытали бы тревоги за настоящее и будущее страны. Но англосаксы никогда не соглашались обращаться с нами как с настоящими союзниками. Никогда они не советовались с нами как правительство с правительством. По соображениям политики или потому, что это было для них удобно, они соглашались использовать французские вооруженные силы для задач, которые они сами же им назначали, но использовали их с таким видом, словно наши войска принадлежали союзникам, — только на том основании, что они поставляли нам вооружение.

С такой философией я не мог примириться. Я считал, что содействие, которое Франция во всех отношениях оказывала коалиции, гораздо более ценно, чем то военное имущество, которым ее снабжали. Поскольку союзники не привлекали ее к обсуждению своих планов, я считал, что поступаю правильно всякий раз, когда мне приходилось действовать независимо от них, на свой страх и риск. Дело не обходилось без столкновений. Но с этим надо было примириться, ибо впоследствии все убедились, что, защищая интересы Франции, мы вместе с тем действовали ко всеобщей пользе.

В декабре представился случай показать, что в условиях сложившейся обстановки мы оставляем за собою свободу действий. В это время начались операции в Италии. Там уже находились три французские дивизии. Откровенно говоря, третью из этих дивизий — 4-ю марокканскую — союзники не очень спешили переправить на Апеннинский полуостров. Они предпочитали, чтобы мы ограничились посылкой подкрепления, выделив с этой целью несколько батальонов для войск генерала Жюэна. Мне пришлось вмешаться — я не хотел, чтобы 4-я марокканская дивизия была раздроблена, нужно было отправить ее всю целиком. Так мы и сделали, и можно было только порадоваться этому, когда она показала себя на поле битвы. А тем временем союзное командование изменило свой взгляд и предложило генералу Жиро направить в Италию четвертую крупную часть. Национальный комитет обороны решил удовлетворить просьбу союзников и выбрал для отправки 1-ю свободную французскую дивизию. И вдруг мы узнаем, что она не будет отправлена, а вместо нее, по приказу генерала Эйзенхауэра, назначена к отправке 9-я колониальная дивизия. Я тотчас же приказал уведомить Эйзенхауэра, что 9-я дивизия не состоит в его распоряжении и что она останется в Северной Африке. Тогда Эйзенхауэр сослался, с одной стороны, на какую-то неведомую нам договоренность его с генералом Жиро, а с другой — на условия соглашения, заключенного на конференции в Анфе между Жиро и Рузвельтом, согласно которому французские войска, вооруженные американцами, должны находиться в полном распоряжении американского командования. Такие аргументы лишь утвердили меня в моей позиции. Я подтвердил свое решение. Затем я уведомил Эдвина Уилсона и Гарольда Макмиллана, что мы предлагаем урегулировать между тремя правительствами вопрос об условиях, при которых французские вооруженные силы могут быть использованы союзным командованием наряду с американскими и английскими войсками.