Шрам - Чайна Мьевиль

Беллис боролась и не сдавалась. Теперь она переводила, даже не делая попыток понять, что переводит, просто пропускала слова через себя, словно представляла собой некий аналитический механизм, который раскладывает, а потом воссоздает формулы. Он знала, что для людей, сгрудившихся за столом и дебатирующих с Аумом, она более или менее невидима.

Он сосредоточила свое внимание на голосах, словно они были музыкой, — размеренный, звучный голос Тинтиннабулума, возбужденный отрывистый — Фабера, мелодичные модуляции биофилософа, имя которого ей никак не давалось.

Аум был неутомим. У Беллис от усталости слегка мутилось в голове, когда она садилась за работу с Флорином Саком и другими инженерами—механиками во второй половине дня, а вот Аум — тот продолжал без видимых затруднений, легко переходя от концептуальных вопросов и философии аванка к практическим проблемам приманки, управленя и поимки животного размером с остров. Когда же сумерки и всеобщая усталость вынуждали всех закончить дневные труды, Аум уходил последним.

Беллис прекрасно понимала, что исследовательские проблемы преодолеваются одна за другой. Аум довольно быстро переписал приложение заново, а потом армадцы указали ему на ошибки в расчетах, пробелы в его исследовании. Волнение ученых было ощутимо, они чуть ли не были пьяны этим чувством. Перед ними стояла проблема — проект немыслимых масштабов, и, одно за другим, все возражения, проблемы, препятствия разрешались.

Они вот—вот должны были достичь чего—то необыкновенного. От близости свершения кружилась голова.

Беллис не сдружилась с армадцами, но ей каждый день приходилось общаться с ними. «Вот, возьмите. Поешьте», — говорил кто—нибудь, давая ей тарелку с жесткой тушенкой, и отказать доброхоту в словах благодарности было бы просто немыслимой грубостью.

Время от времени по вечерам, когда армадцы садились играть в кости или петь песни, погружавшие в транс безголосых анофелесов, она ловила себя на том, что ей хочется поговорить с кем—нибудь.

Единственный, кого она знала по имени, был Флорин Сак. Тот факт, что на «Терпсихории» она была наверху, а он — внизу, она была свободной, а он — узником, исключал, как считала Беллис, всякую надежду на доверие между ними, хотя ей и казалось, что он — человек открытый. Он был одним из тех, кто предпринимал слабые попытки включить в общий разговор и ее. Беллис никогда не была так близка к армадскому обществу, как теперь. Ей было позволено слушать истории.

Большинство из них касались секретов. Беллис услышала о цепях, болтавшихся под Армадой, древних цепях, укрытых на многие десятилетия, потребовавших долгих лет работы и столько металла, что хватило бы не на один корабль. «Задолго до того, как Любовники решили, что делать с этими цепями, — сообщил один из рассказчиков, — такие попытки уже были».

Добычей рассказчиков стал и Утер Доул.

«Он происходит из земли мертвецов, — заговорщицким тоном сказал однажды кто—то из них. — Старина Доул родился больше трех тысяч лет назад. Это он стоял у истоков Волхвосстания. Он родился рабом в империи Призрачников, но ему удалось похитить этот меч — Всемогущий, освободиться и разрушить империю. Он умер. Но он — великий воин, лучший боец, которого знал мир. И он стал единственным, кто смог пробиться назад из мира теней, вернуться в мир живых».

Слушатели добродушно посмеивались. Они, конечно же, не верили, но, с другой стороны, не знали, во что верить, когда речь заходит об Утере Доуле.

Сам Доул проводил свои дни незаметно для всех. Если он и искал чьей—то компании, если он и мог кого—то назвать своим другом, то разве что Хедригалла. Аэронавт—какт и воин из числа людей нередко тихо разговаривали в углу комнаты. Они переговаривались короткими фразами, вполголоса, словно стыдясь своей дружбы.

Был еще только один человек, с кем Утер Доул был готов проводить свое время, с кем он разговаривал, — Беллис.

Она довольно быстро поняла, что, казалось бы, непреднамеренные встречи, любезности не были случайными. Доул нерешительно, обходными путями пытался завязать с нею дружбу.

Беллис не могла его понять и не пыталась предвосхитить его поступки. Она доверяла себе, полагая, что сладит с ним. И хотя чувство опасности оставалось всегда, какая—то ее часть радовалась этим встречам — официальной атмосфере и ощущению легкого флирта. Это даже и на кокетство не было похоже. Она не желала жертвовать своим достоинством в угоду жеманной двусмысленности. Но ее тянуло к нему, и она корила себя за это.

Беллис вспоминала Сайласа. Не с чувством вины или свершенного предательства — от одной только мысли об этом она презрительно поджимала губы. Но она помнила, как Сайлас привел ее в цирк гладиаторов — посмотреть на Утера Доула. «Вот это—то и встанет на нашем пути к бегству», — сказал он ей тогда, и она не могла позволить себе забыть эти слова. «Ну почему, — спрашивала она себя, — ты идешь на риск и проводишь время с Доулом?»

В глубине сумочки она ощущала вес коробки, которую вручил ей Сайлас. Она остро осознавала, что у нее еще есть дело на этом острове (дело, которое ей скоро придется осуществить). И это сталкивало ее лицом к лицу с Доулом.

Беллис понимала, почему она не пресекает этих разговоров. Редко она оказывалась в обществе человека, который умел бы держать под контролем свою реакцию на окружающий мир и ответную реакцию мира так же прочно, как она. Одним из таких людей был Утер Доул. Поэтому—то они и уважали друг друга. Просто и неулыбчиво говорить с кем—то, кто обращается с тобой так же, как ты с ним; большинство людей, столкнувшись с таким ее отношением, тут же стушевались бы, но только не он. То же самое было действительно и для другой стороны — редкий случай, доставляющий удовольствие.

Беллис хотелось бы посмотреть вместе с ним на город ночью. Постоять с ним на балконе. Пройтись по улочкам, засунув руки в карманы.

Но вместо этого они торчали в маленькой комнатке, примыкавшей к центральному залу. Они стояли у одного из узких окон, и Беллис болезненно кривилась от расцветок горной породы. Она жадно взирала на маленький клочок черного неба.

— И вы все это понимаете? — спросила Беллис. Доул двусмысленно качнул головой.

— Достаточно, чтобы знать: они уже близки к решению — неторопливо сказал он. — У меня совсем другая специализация. После них свои исследования начну я. Ваша работа скоро переменится. Вас попросят обучать Аума соли.

Беллис моргнула, а Доул кивнул, подтверждая свои слова.

— В самхерийском и кохнидском законодательстве есть дыра. Мы не несем никаких новых знаний на остров, но мы забираем с собой Аума.