Древняя Русь и Великая степь - Лев Гумилёв

Перед смертью Есугей-багатур позвал к себе одного из своих нухуров, Мунлика, поручил ему заботу о семье и просил скорее вернуть домой Тэмуджина. Мунлик оказался достойным оказанного ему доверия: немедленно поехал к хонкиратам, сказал, что отец скучает о сыне, и привез мальчика домой. Узнав о потере, Тэмуджин упал от горя на землю и бился в судорогах. Отец Мунлика, старый Чарха, сказал ему: «Что ты, бедняга, бьешься, как пойманный таймень? Позови своих турхаудов (стражу)». Совет был мудр, но неисполним. Тэмуджин был сыном не царя или феодального сеньора, а богатыря, все богатство которого заключалось в его энергии и незаурядных организаторских способностях.

Соплеменники Есугея эти способности ценили, ибо им было удобно переложить ответственность за военные действия, которые производились ежегодно, на плечи человека не чужого и не очень близкого. Но, как часто бывает, они не испытывали к своему вождю ни любви, ни привязанности, а уважение — не гарантия верности, особенно в случае внезапной беды. Юный наследник погибшего богатыря был никому не нужен и не интересен.

Однако среди монгольских знатных родовичей нашлись люди добросердечные. Таким оказался глава племени тайджиутов Таргутай-Кирилтух. Он посетил кочевье Есугея и привел к себе юного Тэмуджина, чтобы «учить его, как учат трехлетнего жеребенка». Таргутай-Кирилтух помог ему перенести горечь потери, не помышляя о том, что это через много лет избавит его от мучительной смерти. Но Таргутай-Кирилтух был не хаганом, а лишь нойоном в своем племени. Он мог советовать, а не повелевать; советы же, даже если их выслушивают, редко принимают к исполнению. Именно такую свободу обеспечивал древний родовой строй, при котором общественное мнение направляется не политическими расчетами мудрых старейшин и энергичных вождей. Подчас решающее значение приобретает мнение капризных женщин и их слуг. Они могут безнаказанно совершать безответственные поступки, отнюдь не задумываясь над их последствиями.

Так было и в этом случае. Прошла зима, память о заслугах Есугея померкла… и тогда началось.[759]

XIX. Утраты

117. Горечь сиротства

Весной 1172 или 1173 г. вдовы Амбагай-хана Орбай и Сохотай, согласно обычаю, поехали на кладбище — в «Землю предков», чтобы совершить традиционную тризну. Оэлун поехала тоже, но случайно запоздала и крайне огорчилась, увидев, что ее не подождали. Она обратилась к женщинам с упреками; те ответили, что она не заслуживает приглашения и что они не желают иметь с нею никаких отношений. Казалось бы, это пустяк, но, как ни странно, именно женская ссора оказалась выражением настроений масс, которые не замедлили воспользоваться случаем. Они откочевали вниз по реке Онон, покинув семью Есугея на произвол судьбы.

По сути дела, поступок монголов-тайджиутов был не только гнусной неблагодарностью, но и преступлением. Остаться в степи без помощи и защиты — это перспектива медленной смерти, с ничтожными шансами на спасение. Друг Есугея, старик Чарха, попытался уговорить уходивших людей… и получил удар копьем в спину. Оэлун подняла бунчук Есугея и призвала народ не покидать знамя. Многие усовестились и вернулись, но ненадолго. Вскоре они опять ушли вслед за остальными.

Но каков же был мотив у ушедших? Он был крайне прост и подл. «Ключ иссяк, бел-камень треснул», — сказал Тодоен-Гиртай, ударивший копьем верного Чарху. Эта монгольская пословица означала крах чего-либо. А поддерживать ослабевшего и нуждающегося в помощи обывателю противопоказано. Обыватель, степной или городской, будет ползать на животе перед богатырем, но расплатится за свое унижение с его вдовами и сиротами. Так семья Борджигинов превратилась в «людей длинной воли», хотя и вопреки своей воле.

То, что дети Есугея остались живы, — заслуга Оэлун. Ведь старшему ее сыну в это время было только 11 лет, а младшей дочке — один год. Скот Есугея тайджиуты угнали, единственной пищей, которой Оэлун и вторая жена Есугея, Сочихэл, кормили своих сыновей, были мучнистые клубни саранки и острые, похожие на чеснок, корни черемши. Когда дети подросли, они стали ловить рыбу в Ононе и из детских луков стрелять дроф и сурков. Но для того чтобы прокормиться таким образом, приходилось забыть слово «отдых», потому что на зиму надо сделать запас. И этот кошмар продолжался пять или шесть лет.

Можно только приблизительно вычислить, что около 1178 г. (плюс-минус 2 года), когда Тэмуджину было 16 лет, а его брату Хасару — 14, у семьи Борджигинов уже было 9 соловых меринов, луки и достаточное количество стрел. К этому времени подросли и дети Сочихэл, Бектер и Бельгутей, ровесники Тэмуджина и Хасара.

Источники не сообщают об отношениях семьи Борджигинов с другими монгольскими племенами. Но ведь долина Онона не планета в космосе, и, следовательно, дети Есугея были не совсем одиноки. Так, в 1173 г. одиннадцатилетний Тэмуджин играл в альчики (бабки) на льду Онона с Джамухой, членом знатного рода племени джаджиратов. Весной того же года они обменялись стрелами и поклялись друг другу в верности, как анды-побратимы. Трогательный обычай побратимства, унаследованный монголами от далеких предков и ставший в XII в. почти анахронизмом, заключался в крепкой и постоянной взаимовыручке. «Анды — как одна душа» — эти слова были ими услышаны от стариков, и они их запомнили на всю жизнь.

118. Братоубийство

И вот начинается пора загадок. В 1178 или 1179 г. Тэмуджин и Хасар убили своего сводного брата Бектера. И главное, из-за чего? Из-за пустяков! Вот на это-то и следует обратить внимание.

Бектер был самым сильным из братьев и, пользуясь своим влиянием на Бельгутея, обращался с Тэмуджином и Хасаром безобразно. Он отнимал у них то пойманную рыбу, то подстреленную птицу, а когда братья жаловались матери, та ханжески укоряла их за то, что они не могут жить в мире с обидчиком.

Однажды Тэмуджин и Хасар подкрались к Бектеру, сторожившему табун, с луками наготове. Бектер, понимая, что обречен, будто бы сказал: «Думаете ли вы о том, с чьей помощью можно исполнить непосильную для вас месть за обиды, нанесенные тайджиутскими братьями? Зачем вы смотрите на меня, будто я у вас ресница в глазу или заноза в зубах?.. В минуты, когда у нас нет друзей, кроме своих теней, нет плети, кроме бычьего хвоста. Не разоряйте моего очага, не губите Бельгутея» (Сокр. ск. § 77) — и, сев на корточки, дал себя застрелить.

Речь эта тем более удивительна, что в ней даже не упомянута причина ссоры — отнятая рыба. Перед лицом смерти обычно говорят то, что думают, и то, что может спасти. Бектер о рыбе и птице забыл, но вспомнил о «тайджиутских братьях», месть которым «непосильна». И вряд ли здесь можно видеть «факт, свидетельствующий о мстительности и жестокости характера будущего Чингисхана», который будто бы видел в Бектере соперника.[760] Эту концепцию старательно навязывал читателям автор «Тайной истории», тенденциозность которой несомненна.[761] О каком соперничестве можно говорить, когда речь идет о четырех мальчиках, против которых настроено могучее племя? Нет, тут что-то иное, гораздо более серьезное.

Судя по словам Бектера, если только они переданы историком правильно, он вполне понимал, что убить его есть за что. Но за неуживчивость не убивают, особенно когда можно просто разъехаться. И еще более странно, что в повествовании нет ни слова о реакции матери Бектера, но приведено древнее проклятие, обрушенное на голову Тэмуджина и Хасара их собственной матерью Оэлун, которая была Бектеру мачехой и не могла любить злого мальчишку, постоянно обижавшего ее сыновей.

Оэлун почему-то все время защищала Бектера, даже когда он был заведомо не прав, и только причитала: «Ах, что мне с вами делать? Что это вы так неладно живете со своими братьями! Не смейте так поступать!» (Сокр. ск. § 76). Похоже на то, что она боялась Бектера и стремилась избежать ссоры любым путем.

Но когда убийство свершилось и Оэлун по выражению лиц сыновей узнала о происшедшем, она обрушила на них проклятие, смысл коего был в том, что нельзя убивать родственника, когда «нет друга, кроме своей тени, нет плети, кроме конского хвоста» (Сокр. ск. § 77–78). Укор сам по себе циничный и, пожалуй, не по существу.

Теперь попробуем разобраться, откуда автор источника мог знать о последних словах Бектера? Только от его убийц. Последние же не были заинтересованы ни в чем, кроме самооправдания. Значит, они передали потомству то, что считали нужным. Однако если доверять тексту, то Хасар поступил дурно, выстрелив в грудь брата, а Тэмуджин еще хуже, стреляя ему в спину. Полно, так ли просто все это дело? И вряд ли Бектер, доведший своих братьев до исступления, вдруг оказался столь робким и тихим! И почему его брат Бельгутей так спокойно перенес его предательское убийство, что даже не испортил отношений с Тэмуджином? Не слишком ли много вопросов, на которые автор источника не дает ответов?