Человек из двух времен. Дворец вечности. Миллион завтра - Боб Шоу

— Мистер Баренбойм просит, чтобы вы зашли в его кабинет на уровне Д, как только посетите мистера Аберкромби, начальника бухгалтерии, — информировала его машина.

— Понял, — ответил он с некоторым удивлением. Он знал, что Баренбойм очень редко посещает перевал Рэндела, но ведь никогда прежде ни «Фарма», ни какая другая фармацевтическая фирма не вела такой важной работы, как создание и испытание Е.80. Карев нашел кабинет начальника бухгалтерии и провел там около часа, обсуждая профессиональные вопросы и устанавливая, в чем конкретно заключаются трудности, которые он должен устранить. Вскоре стало ясно, что дело касается не столько способа ведения расчетов, сколько отношений между отделом и Баренбоймом. Аберкромби, тучный остывший со слезящимися глазами и пристальным взглядом, производил впечатление хорошо разбирающегося в ситуации и отнесся к Кареву настороженно, предполагая, что имеет дело с правой рукой Баренбойма по грязной работе. Реакция эта развеселила Карева, и он воспринял ее как обещание того, что его ждет, когда он займет руководящую должность и получит власть. Но в то же время она слегка смутила его. Он постарался поскорее уйти от Аберкромби и отправился на уровень Д.

 Кабинет Баренбойма был меньше и не такой роскошный, как в дирекции «Фармы». Круглый черный глаз во внутренней двери заморгал, узнавая Карева, и гладкая деревянная плита сдвинулась в сторону. Он вошел в кабинет и сразу почувствовал знакомый аромат кофе, который всегда окружал Баренбойма во время работы.

— Привет, привет, Вилли! — Баренбойм, которого он увидел сидящим за красно-голубым столом, прошел через комнату и пожал Кареву руку. Глаза его сверкали. — Как хорошо, что ты пришел.

— Я тоже рад, что вижу вас.

— Вот и отлично, — сказал Карев, возвращаясь на свое место и указывая Кареву на свободный стул.

— Э-э… да, — признал Карев, подумав про себя, что вовсе не так отлично, ибо у него было всего несколько свободных дней. Только сейчас ему пришло в голову, что Баренбойм изо всех сил старается вести себя, как исправный, или, по крайней мере, не как остывший. Это напомнило ему, что соединяющая их связь искусственна и основана на практических целях.

— Ну и как там было? Отпуск удался?

— Да, было очень приятно, озеро Оркней в это время года прекрасно.

Лицо Баренбойма выразило нетерпение.

— Я не спрашиваю о пейзажах. Как твое вожделение? Еще есть?

— А как же! — со смехом сказал Карев. — Даже слишком.

— Прекрасно. Я вижу, ты побрился.

— Я думал, так будет лучше.

— Конечно, но тебе следует начать пользоваться депиляторием. У твоего подбородка явно синеватый оттенок, а ты совершенно не похож на остывшего.

Карев почувствовал удовлетворение, но постарался скрыть его. «Та бабенка в самолете была, наверное, слепа», — подумал он.

— Еще сегодня я обзаведусь депиляторием, — заверил он.

— О нет, мой дорогой. Нельзя оставлять ни малейшего следа, который указал бы, что ты принял не обычный биостат. На что это будет похоже, если остывший купит депиляторий?

— Простите.

— Ничего, Вилли, но именно на такие мелочи нужно обращать внимание. Я дам тебе кое-что, прежде чем ты уйдешь. — Баренбойм посмотрел на свои пухлые ладони. — А теперь разденься.

— Простите?

Баренбойм кончиком пальца осторожно пригладил обе брови.

— Нам нужны пробы тканей с разных мест тела, — объяснил он, — чтобы проверить, как протекает процесс репродукции клеток, ну и, конечно, нужно будет исследовать количество сперматозоидов в сперме.

— Я понимаю, но думал, что это сделает кто-то из ваших биохимиков.

— Сделав результаты доступными всему персоналу лаборатории? О нет, спасибо. Правда, Мэнни лучший биохимик-практик, чем я, но дела задержали его на севере, поэтому я займусь тобой сам. Ни о чем не беспокойся, Вилли, дверь закрыта на ключ, а у меня есть опыт.

— Разумеется. Я сказал, не подумав.

Карев встал и с неприятным чувством, что дела принимают совершенно неожиданный оборот, снял одежду.

Только после получасового ожидания в аэропорту ему пришло в голову, что Афина, может быть, вовсе за ним не приедет. В это не слишком позднее послеобеденное время зал ожидания для пассажиров был почти пуст. Карев вошел в видеофонную будку, сообщил номер дома и нетерпеливо уставился на экран, ожидая ее появления. Впервые за десять лет их совместной жизни она не приехала встречать его, когда он возвращался из поездки. Мысленно он утешал себя, что только случайно именно сейчас впервые возвращается как остывший — так должна была считать она. Цвета на экране сложились в двумерное изображение лица его жены.

— Здравствуй, Афина, — сказал он, ожидая ее реакции при виде его.

— А, это ты, Вилл, — апатично ответила она.

— Я жду в аэропорту уже более получаса и думал, что ты за мной не приедешь.

— Я забыла.

— О! — удивился он. Может, причиной была двумерность изображения, но на мгновение лицо Афины показалось ему чужим и враждебным. — Ну так я тебе напоминаю. Приедешь ты или нет?

— Как хочешь, — ответила она, пожимая плечами.

— Если для тебя это слишком тяжело, я возьму в аэропорту болид, — холодно сказал он.

— Хорошо. До встречи.

Изображение расплылось, напоминая рой цветных светлячков, которые помчались в глубь серых бесконечностей.

Карев пощупал гладкую кожу на подбородке, и в нем поднялась, пронзая его, мощная волна чувств. Только через некоторое время он понял, что это… печаль. Афина была, пожалуй, единственным известным ему человеком, который вел себя со всеми абсолютно откровенно, и он безо всяких угрызений совести выворачивал наизнанку смысл сказанных ею несколько минут назад слов, если это отвечало перемене состояния ее духа. Она могла купить дорогую вазу и в тот же вечер разбить ее вдребезги, могла уговорить его поехать на выбранный ею курорт, а сразу по приезде отказаться от пребывания там. Кстати, неужели она годами паразитировала на его чувствах, клянясь, что ее любовь к нему ничуть не изменится после остывания, чтобы потом, спустя неполную неделю после этого факта, отнестись к нему с нескрываемым безразличием.

Он знал, что ответ на этот вопрос звучит однозначно: да.

Если Афина открыла, что Карев минус секс равняется нулю, то он не ждал с ее стороны никакой игры. Она тут же с жестокой легкостью сказала бы ему это в глаза и принялась строить свою жизнь заново. Размышляя об остывании, он предвидел, что их супружество выдержит максимум год, однако допускал возможность, что оно продлится месяц или даже неделю. «Я должен ей все рассказать! — мысленно кричал он. — Я должен немедленно ехать домой и рассказать всю правду о Е.80».