Мой любимый враг - Рита Навьер

46

Таня уехала. Я не сумел её удержать. Можно было хоть тысячу раз попросить остаться, это бы ничего не дало. Я видел её лицо, слышал её голос. В таком состоянии она готова была бежать куда угодно, лишь бы не находиться рядом. И я ее понимал. И от этого становилось только тягостнее.

Я подвел ее. Ту, которую люблю так, что в груди больно. Ту, которую хотел защищать и беречь. Подвел ее в такой малости. И хотя я говорил себе, что позже она успокоится немного, выслушает меня, поймет и, может быть, простит, но сам понимал – не поймет и не простит. Как ни крути, но я ее предал. А самое скверное, что и снова поступил бы так же. Ну разве что взял бы с собой телефон.

Я снова набрал Таню, хотел узнать, как доехала, но, выслушав автоответчик, сообразил, что сотовый у нее разряжен. Зарядка от него болтается у меня где-то в сумке. Решил, утром схожу к ней.

Когда вернулся домой, понял вдруг, что замерз. Колотило меня так, что зуб на зуб не попадал, и пальцы от мороза скрючило. Включил чайник, и пока он шумел, закипая, сидел на банкетке и тупо пялился в одну точку. Ещё недавно, до прихода Тани, я думал, что сойду с ума. Внутри бурлило так, что не мог и двух секунд устоять на одном месте. Будто по венам текла не кровь, а кипяток. Не мог заставить себя сосредоточиться и спокойно подумать, что делать, куда поехать, где её найти. И вдруг наступило полное опустошение и отупение. Словно с ее уходом меня обесточили, выключили все функции организма, кроме самых примитивных. И мозг впал в анабиоз.

Чайник давно вскипел, а я не мог заставить себя встать, что-то сделать, даже элементарно достать кружку, налить чай. И дом был такой же пустой и безжизненный, как я. Промелькнула мысль, что отец до сих пор ничего не знает и надо бы ещё раз попытаться до него дозвониться, но…

На ватных ногах я поднялся с банкетки и отправился к себе.

Уверен был, что ни за что не усну, но, как ни странно, меня попросту вырубило. Я даже снов никаких не видел.

Отец вернулся под утро, веселый и пьяный. Проорал из коридора на весь дом:

– Димка! Спишь, что ли?

За окном и светать ещё не начало. Я всё равно встал, умылся, спустился на кухню. Отец сидел за столом и курил.

– О, встал. Молодец. Кто рано встает, ну ты знаешь. Ну что, всё нормально? А то мать вчера вдруг запаниковала. Спит она? А ты вещи собрал? Дела свои доделал, какие там хотел?

– Нет, – буркнул я, наливая кофе.

– Ну ничего. У тебя еще есть полдня в запасе на сборы. Пока посплю немного. У Вяземских…

– Я никуда не поеду.

– В смысле? – сморгнул отец.

Я сел с кружкой напротив него. Глядя в его глаза, слегка осоловелые, повторил:

– Я никуда не поеду. Ни в Питер, ни ещё куда-либо. Я останусь здесь.

– Да как так-то?! – голос отца сорвался в фальцет. – Димка! Что за концерты? Ну, ей-богу, ты чего ломаешься, как девственница? То не поеду, то поеду, то опять не поеду.

– А я и не собирался ехать с тобой в Питер. Я хотел просто уйти из дома. С Таней Ларионовой. Знаешь такую? Знаешь. Это ее отца ты засадил на десять лет. Это её сестру убил Вадик. А я ее люблю. И она меня любит. И я прекрасно знаю, зачем ты сюда приехал. Питер, лицей, универ, ваши возможности – не надо всего вот этого. Мама тебе рассказала про нее. Попросила меня увезти, так?

Отец растерялся – смотрел на меня и хлопал глазами. Потом отвернулся, явно не зная, что сказать. Потом шумно вздохнул.

– Мда… А я говорил ей, что это дурацкая затея. Но она же мертвого достанет. Каждый день названивала, ну ты ее знаешь… И я ведь понимал, что зря лечу. Честно, даже не верил, что ты согласишься уехать. И прямо поразился вчера. Да и она тоже: то увези его, то умру без него… Раскудахталась вчера: плохое предчувствие, давай вернемся… Она спит ещё?

– Мама в больнице, – холодно ответил я, как чужому.

– Да? И что с ней? – приподнял брови отец. – Опять припадок?

– Инфаркт.

– О… – крякнул отец. – И как она?

– А ты как думаешь?

– Это когда же так, а?

Я вышел из кухни. Горло перехватило как удавкой. Как бы я сейчас ни злился на отца, но в том, что случилось с мамой – вина только моя.

Вчера, когда к дому подъехала машина, я решил, что это мое такси. Как раз ждал его с минуту на минуту. Схватил сумку, быстро спустился в холл и едва успел накинуть куртку, как дверь открылась и вошла мама.

С минуту мы стояли и смотрели друг на друга как в немом кино, совершенно неготовые к такой вот встрече. Хотя она, наверное, что-то и подозревала, раз вернулась. Но взгляд у нее все равно был ошарашенный и напуганный. Беззвучно открывая рот, она потрясенно смотрела то на меня, полностью одетого в уличную одежду, то на сумку. И всё, конечно же, поняла.

– Мам, – начал я, но заткнулся, не зная, что ей сказать. И чувствовал себя хуже, чем вор, которого застали врасплох за кражей.

– Дима… – сипло выдохнула она, будто с неимоверным усилием или через боль.

И замолчала, прижимая к груди руку. Я не сразу обратил внимание на то, какая она неестественно бледная. Лишь когда она начала клониться вбок и оседать, понял, что всё плохо. Лицо её посерело и покрылось бусинками холодного пота. Дышала она с трудом, и толком сказать ничего не могла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍