Приют изгоев - Сергей Лифанов

— Ну и ладно, — пожал плечами Сабик. — Не понравится им мое письмо, так что ж?

— Не следует забывать, что он все-таки колдун, — заметил Акубенс осторожно.

— А вот у меня есть подозрение, что никакой он вовсе не колдун, — сказал Сабик, помахав письмом.

ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

АОЙДА И АБРАКСАС

Они шли туда по страшной, отполированной до металлического блеска плоскости при свете дня, закрывая лица от мучительного здесь солнца черными вуалями. На закате люди в серебристых плащах ставили большой шатер, явно используя при этом колдовство, потому что все они шли, экономя силы, с пустыми руками. Абраксас запрещал Аойде смотреть, как на черной зеркальной глади появляется шатер, он и сам отворачивался, каменея лицом; Аойда не сразу заметила, что с каждым ночлегом людей в серебристых плащах становится все меньше. Ей стало ясно, что каждая ночь в безопасности покупается здесь ценою жизни одного из серебристых, но она так уставала за день, что ни говорить, ни думать об этом, когда наступала темнота, у нее не хватало сил и не было желания.

Пройт шел с ними — молчаливый, мрачный, но не отстающий ни на шаг. Аойда полагала, что Абраксас мог бы приказать серебристым избавиться от него, но Абраксас смотрел сквозь Пройта невидящими глазами и просто не замечал его. Пройт входил с ними вечером в шатер, ел в сторонке и в сторонке же ложился спать, всегда отворачиваясь, а утром выходил, так и не проронив ни слова. Серебристый плащ он бросил давно, решив, вероятно, что сейчас плащ является для него большей опасностью, чем враждебная пустыня, окружающая их.

Возможно, что он был и прав, думала Аойда. Она не знала, где и как он им завладел, и боялась думать об этом, но с тех пор, как Аойда увидела его в серебристом плаще, он очень переменился. Плащ, возможно, здесь был и ни при чем, и таким Пройта сделало все пережитое, но от самих плащеносцев Айда ничего хорошего не видела, и поэтому склонна была вить ненавистное одеяние, нежели приписывать изменения в ха-пактере своего друга — и даже чуть более, чем просто друга — его епазделенной любви, которая, как известно, может возвысить человека, но может и сделать грубым животным…

Однако очень скоро Аойда тоже научилась не замечать его; вернее, и на это у нее больше не оставалось сил. Как проклятие она воспринимала весть о том, что снова наступил рассвет и надо вставать на ноги и целый день брести на юг, лишь изредка останавливаясь для отдыха. И что это за отдых, скажите на милость? Тонкий княжий плащ приходилось сворачивать в несколько слоев чтобы сквозь него не жег нагретый камень, а жалкое подобие тени создавали серебристые истуканы, заслонявшие их от солнца своими плащами. Фляги пустели слишком быстро, и к вечеру Аойда молила небо лишь о том, чтобы побыстрее можно было войти в чудесную прохладу шатра, сесть на толстый пушистый ковер, увидеть перед собой кувшины, покрытые мелкими капельками росы, и блюда со свежими — свежайшими! — фруктами.

Ночь наступала внезапно, сразу после того, как расплавленная солнечная капля проваливалась за горизонт. Вдруг невесть откуда налетал ветер, стенки шатра вздрагивали — и трепетали уже до самого восхода, когда ветер так же внезапно Исчезал. Слушать свист ветра было жутко, но и к этому Аойда быстро привыкла и не замечала, и засыпала тотчас же, едва касалась головой подушки.

Однажды, когда уже казалось, что путь их будет длиться бесконечно, Абраксас взял ее за руку и махнул рукой вперед, когда она подняла к нему взгляд:

— Смотри… Смотри, совсем немного осталось.

Она глянула вперед и увидела на фоне черной пустыни и белесоватого выжженного неба замок, словно построенный из осколков радуги.

Аойда остановилась и долго смотрела на него; замок веселил усталую душу своим праздничным чудесным видом.

— Мы успеем дойти до вечера? — спросила она с надеждой.

Абраксас пожал плечами.

Они дошли до замка даже раньше. До заката оставалось еще три часа, как они ступили на мозаичную площадку перед высокими арочными воротами. Створки ворот блестели как золотые — да они и были золотыми.

Абраксас остановился перед воротами, задумался, прислушиваясь к чему-то внутри себя, оглянулся на свой сильно поредевший отряд — теперь, кроме Аойды и Пройта, с ним оставалось только трое плащеносцев. Потом он медленно поднял руку и ударил в золотые ворота дверным молотом, сделанным из киммерия в форме причудливого дракона, кусающего свой хвост.

Он ударил в ворота трижды, и ворота дрогнули, подались внутрь, открывая вход в замок.

Они вошли в безлюдный двор и огляделись. Огромный двор оказался заботливо ухоженным парком: вокруг сверкали на солнце чистой нежной зеленью аккуратно подстриженные газоны, извивались подстриженные самым причудливым образом обрамляющие их кусты и деревья, чьи кроны трудами неведомого, но несомненно искусного садовника, были превращены в невиданных животных. По дорожкам с мозаичным орнаментом, мимо фонтанов и пруда с плавающими по зеркалу воды лебедями Абраксас и Аойда прошли прямо к возвышающемуся посередине великолепному зданию, высоко возносящему к голубому здесь небу свои ажурные стрельчатые башни.

Аойда обернулась. Оставшиеся за воротами замка фигуры в серебристых плащах исчезли, как будто были порождением кошмара Жуткой Пустыни.

— Ну что же, — негромко сказал Абраксас. — Мы пришли.

Он взял Аойду за руку и повел ее в здание, невидимый привратник которого открыл перед ними высокие двери с витражом.

Остановившись на пороге, Аойда оглянулась. Пройт стоял перед входом — прямой, стройный и почерневший от дыхания пустыни. Он настороженно осматривался вокруг чуть суженными глазами, и впечатление производил весьма мрачное и опасное для радужного окружения волшебного замка, чудом оказавшегося посреди огромной пустыни.

Открывающиеся перед Абраксасом поочередно двери провели его и жену через длинную анфиладу комнат, где все было необычайно изящным и роскошным, в приготовленные для них покои. Они вдруг оказались в просторной комнате, где их ожидали свежие белые одежды, приготовленная ванна размером с небольшой бассейн, блестевшая прозрачной водой, и стол, уставленный самыми изысканными блюдами. Неведомо откуда рядом с ними появились молодые прелестные девушки, безмолвно окружившие их заботами и услугами. Аойда только и помнила, как взяла с блюда сочный персик, — и оказалась уже в бассейне, когда три девушки в облепивших их гибкие юные тела полупрозрачных одеждах, прикасаясь к ней ласково и неназойливо, мыли лицо и мягко массировали уставшее тело.

Абраксас, тоже окруженный прелестными мойщицами, блаженствовал в противоположном углу заполненного нежной благовонной пеной бассейна. Юная служанка подносила ему кубок с вином и кормила чуть ли не из уст в уста экзотическими фруктами; впрочем, и сама Аойда наслаждалась их вкусом таким же образом.