Коненков - Юрий Бычков

— Замечательный художник. Главное, народный по духу. Мне нравится, очень.

Коненков подарил Пензину комплект открыток с репродукциями своих работ и в посвящении дал знаменательную оценку свершенного Пензиным: «Вы вдохнули в лубок новые силы, дали ему вторую жизнь».

Студентка Строгановского училища Татьяна Бусырева, в недавнем прошлом бетонщица на строительстве Московской кольцевой дороги, принесла показать Сергею Тимофеевичу небольшую скульптуру. «Правильно подметила особенность индийской пластики — округлость форм, мягкость движений, музыкальность ритмов. Будет толк», — отмечает про себя Коненков и в течение нескольких лег следит за ростом ее дарования.

А как много значила встреча с Коненковым в судьбе киргизского скульптора Тургунбая Садыкова! В 1961 году на Всесоюзной художественной выставке Сергеи Тимофеевич приметил работы художника. В разговоре с директором республиканского музея Кульджеке Усабалиевой Коненков попросил передать юному скульптору его поздравления и еще просил прислать фотографии других работ.

Послав фотографии, Садыков сам отправился в Москву.

В назначенное время оказался в знаменитой гостиной Коненкова. Вырубленная из кряжистых пней скульптурная мебель и развешанные по стенам, выполненные только одним синим карандашом по фанере выразительные рисунки. Тишина, полусвет.

Открылась дверь, появился величественный старец:

— Я о вас слышал, Видел ваши работы. И о Киргизии кое-что читал. «Манас» читал. Рассказывайте, как там у вас дела.

Тургунбай стал рассказывать, сбился. Коненков улыбнулся:

— Всего сразу не вспомнишь. Пойдемте обедать. У нас сегодня гости. Там при народе и поговорим.

Вдоль широких деревянных перил уютного балкона, в центре которого стоял обеденный стол, были разложены фотографии скульптурных работ, за месяц до этого присланных Садыковым. Как только перезнакомились и уселись, хозяин и его гости, поглядывая на фотографии, стали хвалить юношу. Покраснев и окончательно смутившись, он совсем невпопад спросил:

— А как мне быть дальше?

— Отправляйся домой. Тебе надо работать там. Ты уже художник. Будь вместе с народом — это лучшая школа. Самое страшное для художника, когда он отрывается от родной почвы: художник должен работать согласно характеру своей нации и духу времени. Национальное своеобразие удается выразить только очень способным, очень трудолюбивым художникам… — Коненков пристально из-под густых стариковских бровей глядел на Тургунбая: хорошо ли слушает его?

С момента этой встречи, сыгравшей важную роль в мировоззренческом и творческом становлении на каждом этапе своего художнического возмужания Садыков ощущал отеческую заботу Коненкова, его направляющую волю.

В июне 1962 года Тургунбай снова оказался в Москве. Пришел по знакомому адресу. С робостью сказал Коненкову:

— Сергей Тимофеевич, мне надо изучать мировое искусство, учиться у больших мастеров. У нас во Фрунзе пока этого нет.

Прошло несколько дней. Садыкова зачислили на Высшие ускоренные курсы в Строгановском институте. Чтобы он мог жить в Москве, Белашова выхлопотала ему стипендию аспиранта и право на постоянное местожительство в Доме творчества «Челюскинская».

Когда вышла в свет монография А. Каменского «Коненков», Сергей Тимофеевич подарил ее с такой надписью: «Дорогому другу, милому киргизу Тургунбаю Садыкову на добрую память. С. Коненков, 26 ноября 1962 года, Москва».

Случалось, «дорогому другу» доставалось от Коненкова.

Сергей Тимофеевич как-то поинтересовался, что Тургунбай знает о киргизских гранитах и мраморах, и попросил как-нибудь привезти образцы в Москву. По молодости лет он благополучно забыл об этой просьбе. Когда же, в очередной раз слетав во Фрунзе, появился у Коненкова, тот спросил:

— Ты привез камни?

— Какие камни?

— Ваши! — сказал ой недовольно. — Опять забудешь? — глянув на Тургунбая из-под нахмуренных седых бровей, вопросил он строго и, не дав сказать жалких слов оправдания, протянул завернутые в тряпицу две скарпели: — Приберег для тебя… Возьмешься за них — вспомнишь.

Даже, когда он был строг и, что называется, распекал провинившегося, сквозь его грозный вид просвечивала доброта. А главное — он не терпел незавершенных замыслов. Уезжая из Москвы по окончании высших курсов Строгановского института, Тургунбай у самого сердца хранил письмо.

«…С первого дня учебы в Москве я следил за развитием этого талантливого скульптора. Сегодня Тургунбай Садыков — это вполне сложившийся скульптор реалистической школы, художник, готовый принести большую пользу своему народу.

Прошу Совет Министров Киргизской ССР принять Тургунбая Садыкова как верного и достойного сына своей Родины, оказать ему необходимую помощь в начале сто работы, предоставив творческую мастерскую. Искренне надеюсь на Вашу поддержку. С дружеским приветом — народный художник СССР, лауреат Ленинской премии, действительный член Академии художеств СССР

С. Коненков.

г. Москва, июнь, 1064 г.».

В 1980 году за созданный для города Фрунзе трехчастный ансамбль-памятник «Борцам революции» Тургунбай Садыков удостоен Ленинской премии. Как бы рад был Коненков, узнав, что его ученик, воспитанник, стал лауреатом Ленинской премии.

Коненков тянулся к молодежи, молодым интересно было с ним.

В 1966 году Сергей Тимофеевич подарил комсомолу мраморный бюст Владимира Ильича Ленина. Бюст был установлен в здании ЦК ВЛКСМ у знамени Ленинского комсомола. Многие комсомольские работники, редакторы издательства, журналисты молодежных газет и журналов побывали в гостях у Коненкоза, и неудивительно, что старейший советский скульптор стал одним из активных участников Всесоюзной художественной выставки, посвященной пятидесятилетию комсомола. Он дал на выставку «Циолковского», как бы подсказывая тем самым, что покорение космоса — дело для многих молодых поколений, и специально для выставки изваял в мраморе портрет Николая Островского.

Невидящий и всевидящий взгляд, глубоко «запавшие глазницы, истонченное болезнью, волевое лицо, нервные худые руки — на покрывале, а под трепетными пальцами — листы книги, обессмертившей ее автора. Островский в гимнастерке — писатель, художник, мыслитель, он до последнего вздоха оставался бойцом. В сдержанной строгости портрета, выверенности, афористичности деталей открывается возможность каждому, кто любит, знает, чтит писателя-бойца, коммуниста-мыслителя, увидеть то дорогое, святое нетленное, что нес в себе этот человек.

Как создавался портрет?

Несуетно, строго, в тиши мастерской, в глубоких раздумьях и упорном труде.