Очарованный принц - Леонид Соловьёв

– Приветствую почтеннейшего Рахимбая! – Он поклонился купцу. – Да пребудет над ним и далее благоволение аллаха!

Купец промолчал, отвернулся: он не забыл своих десяти тысяч таньга, перекочевавших в карман этого плута гадальщика.

– Где ты пропадал? – повторил вельможа свой вопрос.

– Я удалялся из города по своим делам, о сиятельный князь! А теперь вернулся, и как раз вовремя, чтобы дать на этом суде весьма важные показания, направленные к торжеству справедливости.

– Ты хочешь дать показания? Какие же?

– Относительно драгоценностей, об их законном и неоспоримом владельце.

– Владелец известен, он перед нами, – указал вельможа на Рахимбая, который уже забеспокоился, зашевелился, предчувствуя какой-то новый подвох со стороны гадальщика.

– В этом и сокрыта ошибка, – ответил Ходжа Насреддин. – Мне доподлинно известно, что многопочтеннейший Рахимбай не является законным владельцем этих драгоценностей. Они принадлежат другому лицу.

– Как это – другому? – закричал, набухая кровью, меняла. – Как это – я не являюсь владельцем? А кто же является? Ты?..

– Не я, но и не ты, а некое третье лицо.

– Какое там еще третье?! – завопил меняла. – И для чего допускаются на суд разные темные босяки и бродяги?

Вельможа поднял руку, призывая к тишине. Выждав, он сказал:

– Гадальщик, твои загадки здесь неуместны. Что хочешь ты сказать? Мне самому доподлинно известно, кто владелец этих драгоценностей, ибо я самолично имел случай увидеть их, – уже давно, задолго до сего дня, на одной мне известной особе…

Он поперхнулся, ибо дальше следовало имя Арзи-биби, произнести которое перед купцом он не смел, зная за собой свои грехи.

– Истинно так! – подхватил Ходжа Насреддин. – Но еще раньше, чем сиятельный князь впервые, задолго до сего дня, узрел эти драгоценности на одной известной и даже весьма известной ему особе, – еще раньше, говорю я, они принадлежали не Рахимбаю, а другому лицу, у которого были упомянутым Рахимбаем незаконно и насильственно отторгнуты в свою пользу.

– Ложь! – закричал купец. – Черная, гнусная ложь!

– Это лицо сейчас находится здесь, – продолжал Ходжа Насреддин, не смущаясь воплями купца. – Вдова, подойди к помосту, покажись властительному судье!

Из толпы вышла вдова, стала рядом с Ходжой Насреддином.

Вельможа молчал в замешательстве. Слишком все это было неожиданным: и появление гадальщика, и его показания, и вдова.

Между тем в толпе началось волнение. Требовалось немедленно его погасить.

– Гадальщик! – грозно и гневно возгласил вельможа. – В твоих словах я не усматриваю ничего, кроме злоумышленного намерения очернить клеветою купца Рахимбая. Откуда можешь ты знать истину? Где твои доказательства? Почему я должен тебе верить? Откуда взялась эта женщина?

– Ложь! – подвизгивал снизу меняла. – Это все ложь и хитрое жульничество, а также возмущение спокойствия среди простого народа!

– Поскольку в словах гадальщика мы усматриваем преступное намерение, – продолжал вельможа, подав знак писцам, а затем и стражникам, которые поспешно извлекли свои веревки из-под халатов, – и поскольку подобные дела подлежат…

Закончить ему не удалось.

– Где мои доказательства? Откуда я знаю? – воскликнул Ходжа Насреддин, сделав шаг вперед. – Это все открылось мне в гадании, правдивость которого уже известна сиятельному судье, как, равно, и купцу! У меня сейчас нет под руками волшебной книги, но я обойдусь без нее!

Не давая вельможе опомниться, он устрашающе задвигал бровями вверх и вниз и начал тяжело дышать, как бы вздымая на плечи великую тяжесть, – затем, натужась, исторг из себя глухой, загробный, с подвыванием голос:

– Вижу!.. Вижу сундук и вижу сидящих в этом сундуке! Что это? Не обманывает ли меня мое духовное зрение? Блистающий великолепием носитель власти – в каком жалком виде! Где его парчовый халат с медалями, где сабля? С ним в сундуке соседствует некто…

Вельможа задохнулся, побелел. Несмотря на сильную жару, по его телу прополз ледяной озноб, как бы от прикосновения стального лезвия. Призрак дворцового лекаря встал перед ним – и кровь замедлилась в его жилах. Черная бездна разверзлась у самых его ног!

Еще минута, еще два слова – и он погиб! Неотвратимо и безвозвратно! О проклятый гадальщик! Остановить его, остановить во что бы то ни стало!

Как раз, на счастье, и гадальщик прервал свое возглашение, словно бы вглядываясь в глубину постигаемого.

Вельможа понял: только эта минута спасительна, следующая несет гибель.

– Почему же ты сразу не сказал, гадальщик, что истина об этих драгоценностях открылась тебе в гадании? – воскликнул он с дружеским упреком в голосе. – Сказал бы сразу, и тогда не было бы никаких излишних разговоров! Поскольку правдивость твоего гадания нам известна, проверена и установлена и не может никем опровергаться…

– У меня есть и другие доказательства, – заметил Ходжа Насреддин. – Пусть взглянет сиятельный князь на толпу, влево от себя.

Вельможа глянул и окаменел. Милостивый аллах! – из толпы смотрела на него, ухмыляясь и подмигивая единственным желтым глазом, та самая плоская страшная рожа, что предстала ему тогда, на кладбище, из-за надгробья! И не только ухмылялась, но тайком из-под халата показывала рукоять его золотой сабли!

Не сразу к вельможе вернулось дыхание; он побледнел, лицо его как бы растаяло – только усы чернели. Он не мог оторвать глаз от этой гнусной рожи.

Голос Ходжи Насреддина привел его в себя:

– Если понадобится, о сиятельный князь, то могут быть представлены и еще доказательства.

– Не надо, вполне достаточно! – отозвался вельможа, преодолев свое оцепенение. – Теперь дело прояснилось до конца, и мы переходим к приговору.

Какая-то странная притягательная сила неотступно влекла его к страшной роже в толпе, – не удержавшись, он бросил налево мгновенный косой взгляд и весь опять содрогнулся.

Ходжа Насреддин, понимая, что делается в его душе, подал вору тайный знак удалиться.

Вор исчез.

Вельможа вздохнул свободнее.

– Писцы, вычеркните все, что записали раньше касательно драгоценностей, – приказал он. – Даже лучше вырвите совсем эти листы и начните новые. Пишите: поскольку установлено с полной достоверностью, на основании многих неопровержимых доказательств, что упомянутые драгоценные предметы принадлежат женщине, вдове…

– Саадат, – услужливо подсказал Ходжа Насреддин.

– Женщине, вдове по имени Саадат, – продолжал вельможа, – то, согласно закону и справедливости, должны быть ей немедленно возвращены…

Здесь послышался вопль менялы:

– Как это – ей возвращены?! Драгоценности принадлежат мне, а вовсе не какой-то вдове!