Вопросы социализма (сборник) - Александр Богданов

Государство нормировало массовое потребление, размеры производства, цены продуктов. Но от нормировки до планомерной организации в настоящем смысле этого слова расстояние огромное. Нормировка есть только одна сторона организующего процесса, и притом сторона ограничительная. Все положительное, все инициативное и творческое содержание организующего процесса лежит вне этого понятия. Нормировка сама по себе нового не создает, а только берет то, что уже есть или делается, и разными способами это ограничивает, ставит в рамки, чтобы устранить какие-нибудь нарушения или расстройства; а планомерная организация, кроме того, сама ставит свои задачи и в зависимости от них создает новое и перестраивает старое. Напр., нормировка потребления сокращает его, давая каждому не более фунта хлеба в день и двух фунтов сахару в месяц, что неравномерно, ввиду различия потребностей, и многих не удовлетворяет; а если производство хлеба и сахара еще уменьшается, то производится новое сокращение порций; если же оно невозможно или опасно, то сокращают производство менее важных отраслей, чтобы за счет их поддержать рабочими силами более важные. А планомерная организация потребления должна еще выяснить и различия потребностей, и насколько эти различия соответствуют целям общества, полезны для его развития; а затем, сообразно этому, если надо, расширить те или иные отрасли производства, переделать и заново приспособить их взаимные отношения.

Центральный нервный аппарат человека есть приспособление для «планомерной организации» его жизненных функций, если употребить слово «планомерный» в смысле объективной биологической целесообразности. В таком случае роль нормировки будут играть задерживающие функции специальных и общих нервных центров: это в точности то же самое организационное соотношение.

Следовательно, нормировка есть только часть того, что выражается словами «планомерная организация», и притом наиболее легкая часть задачи, наиболее доступная и для старых, до-научных организационных методов.

Но в данном случае было еще одно облегчающее условие: нормировать приходилось не прогрессирующее, а падающее производство, не накопление, а расточение производительных сил. То, что растет, объективно усложняется; то, что падает, объективно упрощается. Объективно упрощаются, очевидно, и организационные задачи, относящиеся к такого рода процессам.

Ввиду всех этих обстоятельств нет ничего удивительного, что старому обществу удалось приблизительно решить задачу при старых способах организационного мышления и при содействии некоторых специальных наук. Но самая-то задача, как видим, состояла в том, чтобы планомерно нормировать, на несколько лет войны и в национально-государственном масштабе, процесс расточения производительных сил общества. А следует ли отсюда вывод, что на основе тех же средств и методов возможно решить задачу — планомерно организовать, на неопределенное будущее и в мировом масштабе, процесс производства в прогрессивном развитии его сил?

Ясно, что две задачи различны не только с количественной, но и с качественной стороны; и вся аргументация, основанная на их смешении, должна быть отвергнута.

Есть еще одна частная, но немаловажная ошибка в оптимистических расчетах: это надежда на готовность технической интеллигенции за хорошую плату осуществлять какой угодно хозяйственный план. Когда эта интеллигенция «планомерно организует» для капитала и бюрократии, нет ничего удивительного, что она делает свою работу и за страх, и за совесть, и, конечно, за вознаграждение: она — не господствующий, а подчиненный класс, и, устраивая «планомерность», не ослабляет, а укрепляет свое положение в обществе. Совершенно иное, если бы ей пришлось, хотя бы за еще повышенную плату, «организовать производство» для пролетариата: тут она сама, своими руками, работала бы над разрушением основ своей временной привилегии; ибо очевидно, что, наладив производственную машину и подготовив тем самым пролетариат к самостоятельному ведению всего дела, она лишилась бы выгод своего положения, потеряла бы свою «прибавочную стоимость» и растворилась бы в трудовых массах. Примеров такой самоотверженности в истории пока не встречалось.

Остается еще один аргумент у оптимистов завтрашнего дня — аргумент на вид фактического характера. Он таков:

Организация общества определяется в конечном счете уровнем развития производительных сил. На известном их уровне, коллективизм становится возможным и наилучшим выходом из накопившихся и обострившихся социальных противоречий. Разумеется, это должен быть очень высокий уровень; но разве теперь он не таков? Разве капитализм в своем стремительном движении не достиг грандиознейшего развития производительных сил, которое уже не вмещается в его рамках и, проявляя себя в невиданно жестоких кризисах, как нынешняя мировая война, ищет выхода в новую хозяйственную систему? Чего же еще ждать?

В подтверждение указывают на гигантский рост именно тех отраслей, которые производят средства производства: согласно теории, в «производстве ради производства» и выражается «тенденция капитализма к абсолютному развитию производительных сил». Приводятся подавляющие цифры в таком роде: среднее мировое производство чугуна за каждый час достигает 500 тысяч пудов; угля, в четырех только европейских странах, также за час — 4 миллиона пудов… В таких цифрах видят достаточно ясные «показатели достигнутой ступени обобществления трудового процесса»[141].

Тут прежде всего приходится заметить, что никаких точных и вообще научных критериев, позволяющих на основании таких цифр делать вывод о «достигнутой ступени», к сожалению, еще не имеется, так что пока это только — дело субъективного впечатления. Грандиозность же цифр, — а значит, отчасти и сила впечатления, — зависит, между прочим, от выбора единиц меры. Если вместо «500 тысяч пудов чугуна в час» мы скажем: «20 миллионов фунтов в час», цифра покажется еще грандиознее; напротив, «8 тысяч тонн в час» произведут значительно более слабый эффект; «120 кубических сажен чугуна» — еще слабее и т. д.

Сколько-нибудь осветить вопрос можно при такой его постановке: насколько разрослось, в общей системе труда человеческого, производство средств производства, которое, действительно, более всех других отраслей должно выражать «достигнутую ступень». Другими словами, какую долю трудовых сил человечества занимает это производство? И вот, если взять мировое производство тех же двух основных материалов всей промышленности — чугуна и угля — и, основываясь на их цене, оплате рабочей силы и приблизительной норме ее эксплуатации, вычислить, какая доля всей трудовой энергии, находящейся в распоряжении человечества, кристаллизуется в огромной годовой массе этих продуктов, то окажется: около 2–2½ и отнюдь не более 3 процентов. Результат, в котором как будто нет ничего подавляющего…[142]

Как видим, основы оптимизма «завтрашнего дня», среди черного пессимизма сегодняшней действительности, более чем шатки. Они сводятся к отсутствию научного организационного мышления, ложному пониманию государственно-экономических форм, порождаемых войною, и субъективности в оценке достигнутого уровня производительных сил.

Следует ли из этого, что все остается по-прежнему? И тот практический минимализм, который господствовал до сих пор повсюду в социал-демократии, должен ли удерживаться также впредь, на неопределенные времена?

Конечно нет.

Дезорганизационный процесс, идущий теперь в мировом масштабе, несомненно и очевидно ставит перед человечеством организационную задачу в мировом масштабе.

Программа культуры

Программа социал-демократии распадается на две части: минимум и максимум. Первая обращена к будущему строю, вторая — к нынешнему; первая намечает схему задач пролетариата в ту эпоху, когда он станет реальным хозяином общества; вторая выражает сумму требований, предъявляемых им хозяевам нынешнего общества и проводимых в борьбе и в компромиссах с ними. Где связь этих двух частей программы?

Является ли программа-минимум непосредственной подготовкой к выполнению программы-максимум? Очевидно, нет: если пролетариат создает себе сносные условия жизни в рамках старого строя, если он приспособляется к нему и приспособляет его к себе, каким образом это может непосредственно подготовлять пролетариат к делу разрушения старого строя и творческой замены его иным, принципиально новым?

В изложении программы-минимум, как ее основа, всегда указываются объективные линии развития капитализма, те его тенденции, которые, развертываясь в своем противоречивом движении, должны привести общество к постановке задачи — ликвидации капитализма, перехода к социалистическому строю: концентрация капитала, численный рост пролетариата и углубление пропасти между ним и господствующими классами, кризисы и проч. Но все это не дает ответа на вопрос о реальной подготовке пролетариата к роли сознательного строителя нового общества, его «планомерного организатора».