Пропавший легион - Гарри Тёртлдав

— Бейтесь каждой своей жилкой, не щадите сил для победы над коварным врагом! Казды стоят по ту сторону добра. Мир и добро — яд для них, а их любовь к сражениям — кровавая дань жестокому богу. Несправедливость часто бывает сильна, но в конце концов она всегда терпит поражение. Я сам буду руководить битвой, и пусть мое горячее желание сразиться с врагом сольется с вашим. Если я не буду страдать вместе с вами — это и будет для меня самым большим страданием…

Он гудел и гудел, его речи не было конца. Марк уже потерял нить, но тут Маврикиос замолчал, и солдаты разразились ликующими криками. Когда же они затихли, стало слышно, что Ортайяс все еще говорит. Солдаты на левом фланге слушали вяло, переминаясь с ноги на ногу и переговариваясь друг с другом. Они нуждались в короткой зажигательной речи, а племянник Севастоса только-только успел добраться до своего «пламенного» заключения:

— Пусть ни один из тех, кто любит роскошь и уют, не разделит с нами сегодняшнюю битву, пусть никто не присоединится к нам ради трофеев и грабежа. Только тот, кто отважен и не боится опасности, бросится в бой на врага! Так вперед на неприятеля, и пусть планы стратегов воплотятся в нашей победе.

Он выдержал паузу, надеясь, что загремят аплодисменты, которыми солдаты наградили обоих Гаврасов. Но он не услышал ничего, кроме нескольких жидких хлопков и двух-трех криков.

— У него мозги величиной с горошину, — проворчал Гай Филипп. — Представь себе наемную армию, которая не грабит! Удивляюсь, что он еще не посоветовал им не пьянствовать и трахаться с девками.

Расстроенный, Сфранцез отъехал назад, в строй. Нефон Комнос похлопал его по спине и попытался успокоить, а заодно и защитить армию от дурацких речей Ортайяса.

Теперь ждать оставалось уже недолго. Все речи были закончены, и обе армии приближались друг к другу, а ближние конники уже обменивались стрелами. Скавр почувствовал привычный холодок в животе и автоматически подавил страх. Первые минуты перед боем обычно самые страшные. Когда залезаешь в драку по уши, для страха уже не остается времени.

Казды неслись к видессианам. Марк видел, как солнце отсвечивало на их шлемах, обнаженных мечах, наконечниках копий, видел флаги на их высоко поднятых копьях… И тут римляне в ужасе вскрикнули, а трибун вздрогнул и протер глаза. Приближающиеся враги один за другим начали таять в воздухе, как гаснущее пламя свечи под порывом ветра. Неожиданно казды пропали совсем, словно в густом тумане. Трибун сжал рукоять меча так, что пальцы его побелели, но это не принесло ему чувства безопасности. Как он мог сразиться с врагом, которого не видел? Хотя это казалось бесконечным, казды оставались невидимыми всего лишь несколько мгновений. Сквозь крики своих солдат Скавр услышал, как чародеи, прибывшие с имперской армией, выкрикивают заклинания. Враг снова появился, такой же сильный и зримый, словно никогда и не исчезал.

— Военная магия, — дрогнувшим голосом сказал трибун.

— Так и есть, — согласился Гай Филипп. — И она не сработала, благодарение богам.

Старший центурион говорил тихо, почти про себя, и не глядя на Скавра. Его внимание было сосредоточено на каздах, которые, поняв, что их коварный план рухнул, надвигались на видессиан еще быстрее.

— Поднять щиты! — приказал центурион, когда первые стрелы полетели к римскому строю. Марку никогда не приходилось стоять под таким густым дождем стрел. Одна из них сердито прожужжала возле его уха, вторая ударилась в щит с такой силой, что он качнулся назад. Звуки, с которыми летели свистящие стрелы, ударяющие о кольчуги, кирасы и щиты, напоминали град, стучащий по металлической кровле дома. Но только град не заставляет людей вскрикивать, как стрелы, впивающиеся в незащищенную кожу.

Казды лавиной шли вперед. Теперь они были достаточно близко для того, чтобы трибун увидел их лица. Лошади их галопом неслись в сторону брешей, пробитых стрелами.

— Пила! — крикнул он. — Вперед!

Конники повалились со своих седел, обезумевшие от страха лошади волочили своих хозяев, застрявших в стременах. Ну что ж, у стремян тоже были свои недостатки, — подумал Скавр. Лошади дико носились и падали, всадники гибли. Воины, наступающие за первой волной, не смогли удержать своих коней вовремя и на всем скаку врезались в общую свалку. Они тоже падали или в отчаянии пытались пробиться вперед, становясь хорошей мишенью для врага. Ощетинившийся копьями строй римлян пробил широкие полосы смерти в рядах атакующих каздов, но не смог полностью остановить атаку. Крича, как одержимые, кочевники столкнулись с солдатами, стоящими на их пути.

Бородатый воин, склонясь с седла, обрушил на трибуна удар мечом. Марк принял удар щитом, одновременно рубанув кочевника по колену и зацепив его лошадь. Наездник и животное закричали от боли одновременно. Несчастный конь взвился на дыбы, кровь текла по его боку. В шею коня впилась стрела, и он упал, подмяв своего седока. Бородач рухнул на землю, сабля выпала из его слабеющей руки.

Справа, шагах в ста от себя, Марк услышал глухие крики намдалени, бросившихся в атаку. В течение нескольких минут они подавляли врага одной только неудержимостью своей атаки. Как волки, спасающиеся от бросившегося на них медведя, кочевники дрогнули и отступили, но, даже отступая, лучники успевали собирать свою кровавую дань.

Снова казды пытались пробить строй римлян, и снова хорошо обученные копейщики отбросили их.

— Я желал бы только одного — побольше копейщиков, — пропыхтел Гай Филипп. — Нет ничего лучше, чем хорошая линия гастатов, чтобы удержать этих псов на расстоянии.

Но гаста умирала в римских армиях, и у Марка было не много легионеров, привычных к ней.

— Пожелай себе луну с неба, — сказал Марк, обращая в бегство кочевника, который, упав с лошади, предпочел удирать на своих двоих и успел убежать прежде, чем трибун добрался до него.

Виридовикс, как всегда, был сам по себе отдельной армией. Он выскочил из римского строя и, уклонившись от вражеского меча, одним могучим ударом смахнул голову каздианской лошади. Римляне торжествующе вскрикнули, а казды замешкались. Всадник соскочил с мертвой лошади, но недостаточно быстро: высокий кельт уже прыгнул на него, как кошка на ящерицу. Ловкость и сила Виридовикса сделали свое дело, и казд разделил участь своего коня.

Голова кочевника скатилась с плеч. Подхватив свой жуткий трофей, галл возвратился в строй римлян.

— Я знаю, что это не в ваших обычаях — отрезать головы, но каким хорошим напоминанием о битве будет она потом, — сказал он Скавру.

— Мне, собственно, наплевать, что ты с ней будешь делать, — рявкнул трибун. — Если хочешь, можешь подать ее себе на завтрак.