За короля и отечество - Роберт Асприн

Риона Дамгнейт обвела взглядом все столы, всех сидящих за ними королей, королев и принцев, всех принцесс и королевских советников.

— Мы просим у этого совета всего две вещи. Дайте шанс этому союзу. Отнеситесь с уважением к клятвам, что принесли друг другу эти молодые люди, к миру между нашими народами. Дайте нам возможность обменяться художниками и мастерами, дайте нам возможность вернуть домой всех бриттов, которых лишили родины в те времена, когда мы были врагами, — вернуть с подобающими компенсациями им самим и их семьям. Дайте нам возможность выдать ирландских вдов за британских крестьян, дабы хоть отчасти залечить нанесенные войной раны. Дайте нам возможность построить на этом месте что-то лучшее. И выдайте нам этого изменника Лайлокена. Я, Даллан мак Далриада, король далриаданского клана Скотти, благодарю вас за возможность просить вас об этом и за гостеприимство и почести, оказанные нам здесь.

Друидесса смолкла и села на место.

Мгновение в зале царила полная, гробовая тишина.

Потом он взорвался хором голосов, от которого со стропил посыпалась пыль. Арториус вскочил и громыхнул рукоятью меча по столу.

— Неужели так мы, бритты, приветствуем наших гостей и союзников? — рявкнул он, перекрывая шум. — Вы позорите нас, позорите доброе имя наших королевских родов и кланов!

Шум в зале снова стих. Арториус свирепо смотрел по сторонам, взглядом пришпиливая всех к стульям. Кадориусу хватило ума принять серьезный и даже чуть опечаленный вид. Только юный Клинох вскочил на ноги, дрожа от ярости.

— Заключить союз с далриаданскими мясниками? — возмущенно выкрикнул он. — Да мы гоняли их от наших границ еще задолго до моего рождения! Они убили братьев моего деда, они угоняли наших людей в рабство, они нападали на наших рыбаков, и после всего этого вы предлагаете мне преломить с ними хлеб? Называть их друзьями? Родней?

Прежде чем кто-либо успел ответить на этот взрыв юношеской ненависти, Килин вскочила и повернулась к нему. Все в зале пораженно ахнули, когда она заговорила с Клинохом на его родном языке:

— Уважаемый Клинох, король Стрэтклайда и наш ближайший сосед. Прошу тебя, не забывай, что и я потеряла многих родственников в войнах между Стрэтклайдом и Далриадой. Мой дядя, мои деды, оба возлюбленных моих брата погибли в боях. И корабли наши тоже подвергались нападениям стрэтклайдских — порой в отместку за наши набеги, но порой и без повода. Зло в этих войнах причиняли обе стороны. И все же, когда Медройт Гэлуидделский явился в Дунадд с предложением союза, я не позволила скорби по своим любимым братьям командовать мною. Я поняла, какого мужества стоило ему приплыть в Дунадд-Харбор. Я вышла за Медройта, несмотря на весь груз прошлого, на все, что нас разъединяет, потому что верю: этот путь лучший, нет — единственный, который дарит нашим народам надежду на то, что никто больше не будет скорбить по новым погибшим в войне, которую мы можем остановить — отныне и во веки веков.

По бледным щекам ее струились слезы. Потрясенный Медройт прижал ее к себе, и нежность его была столь открытой и искренней, что по зале снова пробежал негромкий ропот, выражение лиц чуть смягчилось, а напряжение, повисшее в воздухе, немного унялось. Клинох стоял, стиснув зубы, и в груди его явно боролись противоречивые страсти. Дети, вдруг понял Стирлинг. Они совсем еще дети. Эти трое, от которых зависит сейчас судьба Британии, совсем еще дети. Клиноху едва исполнилось пятнадцать; Медройту и Килин, соответственно, шестнадцать и семнадцать. Черт, как это было символично: будущее Британии зависело от горя, от скорби и от мужества ее детей…

В порыве, заставшем всех врасплох — всех за исключением, возможно, одного Стирлинга, — принцесса Иона вскочила с места и крепко сжала дрожащие пальцы Килин.

— Я знаю, какую боль испытываешь ты сейчас. Саксы ранили нас обеих, ранили в самое сердце. Я, принцесса Иона из Айнис-Уэйта, объявляю тебя своей сестрой.

Она обняла трепещущую ирландку, поцеловала ее в щеку и оглянулась на Клиноха.

— Твой отец всего несколько дней как покоится в земле, Клинох, но вспомни: это ведь не далриадане убили его.

— Если бы ирландцы не изгнали пиктов с их земель…

— Ты бы не был сейчас королем и не стоял бы перед выбором, от которого зависит судьба внуков твоих внуков. Неужели ты вот так, запросто отбросишь возможность остановить войну между ними и праправнуками Килин? Сейчас, когда тебе дарована возможность построить мир? Укрепить границы против ваших с Далриадой общих врагов? Снять людей, которых не хватает на полях, с границы, которую не нужно будет больше охранять? У тебя ведь есть младшие сестры, верно?

Он кивнул с искаженным от страдания лицом.

— Неужели ты позволишь им вырасти, выйти замуж и смотреть, как их сыновья идут на войну, зная, что одно слово могло бы изменить все, и они отправились бы на север как желанные гости и дорогие друзья?

Глаза его предательски блестели.

— Ты что, хочешь, чтобы я забыл все зло, что нам причинили?

— Уж не думаешь ли ты, что я забыла убийство всей моей семьи? Судьба Седрика и всей его родни была сегодня в моих руках. Человека, который пил из черепа моего отца и смеялся.

Клинох зажмурился. И не он один.

— Клинох. — Иона с протянутой рукой шагнула к нему. — Я понимаю, какая боль терзает твое сердце. Но я ни за что не паду так же низко, как убийцы моей семьи. Такой радости я им никогда не доставлю. Моя душа слишком драгоценна, чтобы марать ее ненавистью и убийством. И, Клинох, не Скотти из Далриады причинили твоей семье, твоему народу самое большое зло. Прошу тебя, не забывай об этом и хорошенько подумай, прежде чем ты дашь здесь сегодня свой ответ, ибо от него зависит, не запятнаешь ли ты свою душу и души тех, кто ждет от тебя защиты.

Слезы не удержались-таки в его глазах и покатились по щекам. Он сглотнул, пытаясь взять себя в руки, — уже не мальчик, но еще не муж, поставленный перед необходимостью сурового, тяжелого для его юношеских плеч выбора. Он заглянул в глаза Ионе, в глаза Килин и Медройта, с шумом втянул в себя воздух и с усилием разомкнул губы.

— Мне не доставит радости навлекать на свой народ новую войну. Мне недостает твоих сил, Иона, приветствовать их как свою родню, но ради блага Стрэтклайда, ради блага моего народа я дам этому союзу шанс.

Иона обняла его, а Килин снова заморгала, силясь сдержать слезы.

В такой трогательной обстановке никто, даже самые ярые противники союза с ирландцами, не смогли выступить против него. Голосование прошло быстро. Ганхумара время от времени ревниво косилась на Килин, но на глазах всей Британии — и ее законного мужа — и она проголосовала за заключение союза. Подобный исход совершенно потряс Моргану: она ожидала, что в условиях военного времени ей по меньшей мере вынесут порицание, если не обвинят в измене. Собравшихся вновь обнесли подогретым вином, и снова кубок Арториусу поднесла Ковианна. Тост следовал за тостом, молодых поздравляли со свадьбой, статьи мирного договора обсуждались и принимались; в договор включили даже статью о создании в Далриаде христианской миссии.

Когда совет утряс последние детали, слово вновь взял Арториус.

— У нас остался еще один, последний вопрос повестки дня. Приведите сюда этого изменника Лайлокена.

Менестреля снова вытащили в центр зала.

— Ты имеешь сказать что-нибудь в свое оправдание, сакс?

Тот оторвал полный страха взгляд от пола.

— Меня заставил сделать все это демон! Демон в моей голове… он нашептывал мне разные секреты, он обещал отомстить ирландским мясникам, что убили мою жену и детей…

— Да он сошел с ума, — пробормотал кто-то.

Стирлинг, похолодев, смотрел на несчастного менестреля, жизнь которого пустил под откос оранжист из далекого будущего. Анцелотис тоже испытывал к нему жалость и отвращение сразу: он ведь тоже знал, каково жить с пришельцем в голове. Заглянуть в глаза Моргане они не решились. Она встала со своего места и, не спуская глаз с лица менестреля, шагнула в его сторону.

— Седрик Беннинг, — холодно произнесла она по-английски, отчего Стирлинг едва удержался, чтобы не ахнуть. — Что скажешь ты мне?

Голова менестреля резко дернулась назад, будто от удара невидимой руки. Лицо его исказилось от потрясения, которое почти сразу сменилось гримасой ненависти.

— Грязная ирландская сучка! Надо было свернуть тебе шею еще там, в лаборатории!

Она продолжала смотреть на него в упор, не произнося ни слова и не шевелясь.

Беннинг плюнул в нее; взгляд его был теперь полон такого безумия, что Стирлинга едва не стошнило.

— Мне жаль только, что я не успел отравить все до одного колодцы в Ирландии! — Беннинг дико расхохотался. — Возвращайся домой, МакИген, если сможешь. А если нет, знай: твое изгнание — последний подарочек от ольстерского оранжиста!