Тайное тайных - Всеволод Иванов

Есть поговорка: „не один кулак бьет, а бьет и козырь“. Эти люди готовились бить и кулаком, и козырем. Кулак известно что такое, и особенно уж его описывать нет надобности, а козырем в их руках являлась та идейная якобы чистота, прямота, которая была свойственна только им, которой другие не хотели понимать и, следовательно, подлежали удару кулака. Эти блюстители принесли основательный вред литературе, но, повторяю, мы этого тогда никак не понимали»29. В том, что действительно не понимали, позволим усомниться. Подпись Иванова стоит под знаменитым документом 1920-х годов – письмом писателей-попутчиков в отдел печати ЦК РКП(б) от 9 мая 1924 г.30 Признавая, что «пути современной русской литературы, – а стало быть и наши, – связаны с путями Советской, пооктябрьской России», писатели заявляли: «Но мы протестуем против огульных нападок на нас. Тон таких журналов, как „На посту“, и их критика, выдаваемые притом ими за мнение РКП в целом, подходят к нашей литературной работе заведомо предвзято и неверно. Мы считаем нужным заявить, что такое отношение к литературе не достойно ни литературы, ни революции и деморализует писательские и читательские массы»31.

Приведем также ироническую реплику Вс. Иванова о происходящем в московской литературной среде полгода спустя из письма К. А. Федину от И января 1925 г.: «Собрались тут пролетарские писатели со всей России. Напостовцы нагнали на всех такого страху, что аж Луначарский потек с докладом. Пильняк, трепеща сердцем, отправился взглянуть – действительно ли так страшно.

А мне скучно, я сижу дома и играю с женой в подкидного дурака и убежден, что никаких пролетарских писателей нет и не будет.

Да и все в этом убеждены, а в дурака играют другими мастями»32.

Можно понять иронию писателя, если вспомнить, что нечто подобное – литературная и стоящая за ней политическая борьба – в его биографии уже было. И не раз.

В 1917–1919 гг. в Сибири он имел возможность наблюдать стремительную смену нескольких правительств: большевики – Временное Сибирское правительство – Директория – власть Верховного Главнокомандующего адмирала А. В. Колчака и вновь большевики. Рассказы и статьи Вс. Иванова, печатавшиеся тогда в разных газетах – советских, эсеровских, колчаковских, показывают, что молодой писатель достаточно скептически относился к политическим и, как следствие, литературным битвам, в гуще которых он оказывался.

Но если о сибирском периоде современники Иванова из Петрограда, Москвы, а тем более Берлина и Парижа, не знали, то другой факт из биографии писателя был достаточно хорошо известен и вряд ли давал основания для оценки начала его литературного пути как «радостного опьянения борьбой и движением революции»33. В феврале 1922 г. в «Известиях» публикуется статья С. Городецкого «Зелень под плесенью» о «Петербургском сборнике», где, наряду с произведениями других «серапионов», был напечатан рассказ Вс. Иванова «Лоскутное озеро». Отметив «зеленый, здоровый талант» «Се-рапионовых братьев», Городецкий обращал внимание на ведущуюся «старым Петербургом <…> идеологическую блокаду, выдерживаемую – уже не благополучно – братьями. <…> отражение ее уже заметно, например, на Всеволоде Иванове, который описывает, как „бабы плакали одинаково“ над убитыми и белыми, и красными, и изображает торжество религиозного суеверия в деревне, не показывая своего к нему отношения»34. Вс. Иванов и К. Федин в ответном письме «Новые писатели и старые публицисты», посланном ими в 1922 г. в «Правду» и «Известия» и ненапечатанном, не без сарказма спрашивали: «Не правда ли, было б куда художественнее, если б Всеволод Иванов описал, как жены белых отхватывали трепака вокруг убитых своих мужей, в то время как жены красных голосили над убитыми красноармейцами»35.

Маска ироничного наблюдателя, сохраняющего независимость от власть предержащих, характерна для писем Иванова 1922–1923 гг. двум его постоянным корреспондентам – A.M. Горькому и К. А. Федину. Но уже письма 1924 и особенно 1925 г. этим же адресатам показывают, как постепенно менялся взгляд молодого писателя и на смену иронии приходили тяжелые, невеселые раздумья. Вот еще в январе 1923 г. Иванов так комментирует свое пропавшее письмо к Горькому: «…я там восторженные разные штуки о молодежи писал <…>: рабфаки там и прочее. Ежели читали, особо не верьте, я и сам теперь многому из написанного не верю»36. И здесь же задает присокровенный вопрос: «Может, в эпоху широких замыслов надо человеку создавать маленькое?» Однако в целом все пока благополучно. Иванов собирается за границу. Рассказывает Горькому о своих приятелях – В. Б. Шкловском, Б. А. Пильняке. Именно они, а также И. Э. Бабель и Л. М. Леонов, составляют в начале московского периода его круг общения. С Пильняком он редактирует стихи и прозу, присылаемые в издательство «Круг», выступает на вечерах, путешествует. В марте 1924 г. писатели совершают поездку по южным городам России с лекциями, правда, очень скоро ее приходится прервать из-за бегства импрессарио. С Шкловским «делает», как это говорили тогда в среде формалистов, авантюрно-приключенческий роман «Иприт» (1924). Но уже в письмах Горькому конца 1924 г. появляются новые, тревожные ноты: «Живут людишки скудно, тесно и грязно. Я к человеческому горю привык, но такое ненужное горе даже и меня пугает» (4 декабря 1924 г. – С. 320); «В Москве совершенно работать нельзя. Телесно я совершенно здоров, но чувствую себя больным» (7 октября 1925 г. – С. 322); «Я все сбирался за границу, а Россия манит да манит, – возьму, глядишь, и уеду в какой-нибудь городишко. Жизнь теперь необычайно сложная, очень лживая и часто пустая» (30 ноября 1925 г. – С. 325). Он весьма жестко оценивает в 1925 г. «состряпанный» роман «Иприт»: «В эти месяцы, – пишет он Горькому 20 декабря 1925 г., – я убедился во многих простых истинах, <…> что – авантюрный роман сейчас России и русскому читателю – не нужен. <…> Жизнь, Алексей Максимович, у нас в России достаточно тяжела, авантюрный же роман <…> жизнь не украшает, не романизирует, что ли, а обессмысливает» (С. 327). Все чаще в письмах 1924–1925 гг. появляется имя человека, ставшего тогда, по признанию самого Иванова, самым близким, – Сергея Есенина.

Мемуарная литература, созданная после смерти поэта, представляла перед современниками и потомками самого Есенина и его ближайшее окружение в виде сумасбродов и буянов нэпманской Москвы: драки, пьянство, кутежи. Так, в воспоминаниях М. Ройзмана «Все, что помню о Есенине» можно прочитать о хулиганском походе в Малый театр С. Есенина и Вс. Иванова в апреле 1924 г. и учиненной ими там драке, за которую поэт был отведен в милицию, а Иванов его «вызволял» оттуда. В. Мануйлов вспоминал, как на квартире у жены Есенина Софьи Андреевны Толстой поэт рассказывал о своем детстве, Бабель передразнивал его, а Вс. Иванов дремал на диване после вчерашнего кутежа и затем заснул. И т. д., и т. п. Бесспорно, сама эпоха нэпа, да и молодость действующих лиц располагали к подобному веселому времяпрепровождению. Но бесспорно и то, что связывал С. Есенина и Вс. Иванова не только легкомысленный стиль жизни. Весной 1924 г. рождались планы совместной издательской работы: С. Есенин предполагал привлечь Вс. Иванова к сотрудничеству в задуманном им журнале «Вольнодумец». А в марте 1925 г., как вспоминали В. Наседкин и сам Вс. Иванов, возник замысел еще одного совместного издания – литературного альманаха «Поляне» (в опубликованных воспоминаниях Иванова – «Москвитяне»), в состав редакции которого должны были войти С. Есенин, Вс. Иванов, И. Касаткин, В. Наседкин. «По замыслу Есенина, – вспоминал Наседкин, – альманах должен стать вехой современной литературы с некоторой ориентацией на деревню»37. Понятно, почему Есенин видел в Иванове единомышленника и помощника в издательских делах: близким было понимание современной литературы и ее задач. В неоконченной статье «О писателях-„попутчиках“» (1924) Есенин писал об Иванове: «В рассказах его и повестях, помимо глубокой талантливости автора, на нас веет еще и географическая свежесть. Иванов дал Сибирь по другому рисунку, чем его предшественники Мамин-Сибиряк, Шишков и Гребенщиков, и совершенно как первый писатель показал нам необычайную дикую красоту Монголии. Язык его сжат и насыщен образами…»38. Иванов 7 октября 1925 г. писал A.M. Горькому: «.. мне кажется, что литература наша в ближайшие годы будет сугубо национальной, не только по языку, как это происходит теперь, но и по духу. Я – о России. Пролетарская литература будет литературой чиновного человека. Ибо ея цель – борьба с капитализмом, а какой же у нас капитализм» (С. 323).

Близким было и видение многих реалий современной жизни. «Мне скучно в Москве, а уехать удастся не раньше 15-го, безденежье… и даже не то – безлюдье. <…> Москва наполнена нищими, бездомными и презрением»39,-писал Вс. Иванов К. Федину 2 июля 1924 г. О бездомных, главным образом бездомных детях, – одной из проблем Советской России 1920-х годов – расскажут в своих произведениях оба писателя: С. Есенин – в поэме «Русь бесприютная» (1924), Вс. Иванов – в повести «Бегствующий остров» (1925).