Рай по завещанию - Бетина Крэн

– Хочу, – выдохнул он. – О, Иден, как я хочу любить!

Рэмсей вздрогнул, чувствуя, как старые принципы, ценности, потребности исчезают, оставляя чистой душу – плодородную и готовую любить. С каждым поцелуем, каждой лаской все его существо обретало новую жизнь. Самое главное в мире – он и она, любящие друг друга.

Что исчезает? Что ускользает от него? Исчезает гнев, необоснованный страх. Своей любовью Иден избавляет его от боли.

– Я люблю тебя, Рэм.

Он чувствует это не только разумом, но и всем телом. Иден боролась, затем сдалась, сопротивлялась, затем полюбила. Она – дочь Констанции Марлоу – сама нашла путь, как принять его, Рэма Маклина – мужчину, спутника жизни, друга. Иден изгнала его демонов нежностью, лаской, заботой. И в момент победы сложила у его ног свою любовь. Откуда же сомнение, если она принадлежит ему?

Иден смотрела в лицо мужу. Увидев, как он замер, затаила дыхание, ощутив необыкновенную радость, словно моряк, увидевший долгожданную землю. Затем зашептала слова любви, которые и стали гимном его перерождения. Их тела задвигались в ритме, старом, как мир, и новом, как рождение. И величайший миг счастья потряс обоих. Еще никогда их телесная любовь не знала такого совершенства. Никогда еще Иден не ощущала, какое чудо – отдавать себя без остатка и получать в ответ тело и душу любимого.

Изможденные, они утомленно улыбались, распростертые на кровати, их души были вместе, хотя тела не касались друг друга.

На следующее утро, когда Рэм обрел возможность здраво рассуждать и осознал необходимость соблюдать приличия, был уже полдень. Супруги спустились вниз.

Иан Барклей еще утром выразил свою признательность хозяевам и уехал. Ни Рэм, ни Иден не вспомнили о нем до тех пор, пока леди Леонора не сообщила о торопливом отъезде Барклея.

Супруги, взявшись за руки, бродили по замку, обменивались многозначительными взглядами, и их вид весьма раздражал общество.

Гаскелл тоже глянул на молодых, испытывая двоякое чувство – восхищаясь мужественной галантностью Рэма и тревожась, что все его переживания направлены на одну-единственную женщину – жену. Гаскелл передернул плечами, удивляясь своему отпрыску, столь не похожему на него самого. Парню предстоит еще немало трудностей. К тому же он должен загладить свою вину – стоит только вспомнить их первые дни в Скайлете!

Маклин решил посмотреть, что делает Карина. Как ни странно, он ощутил гордость за дочь, но был несколько уязвлен тем, что вокруг нее увиваются молодые парни. Конечно, Карина – его дочь, и все они это чувствуют, пошляки. Ее честь – всем известный факт, значит, здесь ничего не дается так просто. Гаскелл ухмыльнулся. Но его усмешка тут же погасла при мысли, что нет ничего более привлекательного, но и более вызывающего ярость, чем девичья честь. Ему было странно видеть подобное качество в собственной дочери, и резко развернувшись, он направился к конюшне Хендерсонов. Если сравнивать женщин и лошадей, то последних легче понять и снискать их расположение.

Джеймс глубоко вздохнул, поглаживая волосы, затем пошел искать Карину. Нежная материя ее платья с высокой талией поблескивала в солнечном свете, проникающем в галерею сквозь высокие окна. Волосы девушки казались светящимся нимбом. Когда Джеймс подошел к Карине, он уже почти забыл, что собирался сказать.

– Я… вы… не хотите покататься со мной, мисс Грэм? – наконец вспомнил он. – У Хендерсонов великолепные лошади.

– Джеймс, – его имя на ее устах заставило вздрогнуть. – С удовольствием. Но я должна переодеться.

Ее ресницы вздрогнули, когда она взглядом указала на свое соблазнительное платье. У Джеймса пересохло в горле, он смог только кивнуть. Карина направилась в свою комнату, но обернулась и встретилась взглядом с его горящими лазами.

– Встретимся у конюшни.

Джеймсу потребовалось не менее десяти минут на свежем, довольно прохладном воздухе, чтобы привести мысли в порядок. Еще десять минут он размышлял, как вести себя так, чтобы обеспечить ее «безопасность», не выпуская из поля зрения. Когда появилась Карина, Джеймс уже вновь превратился в истинного, восхитительно сдержанного джентльмена.

Они мило болтали, но Джеймс обнаружил, что не может отвести взгляд от маленьких, затянутых в перчатки ручек, держащих поводья, от тонкой талии и соблазнительной груди, обтянутой бархатом. Он не очень внимательно следил за своей лошадью, и животное, почувствовав волю, то и дело заступало на ту сторону дорожки, по которой ехала Карина. Девушка тоже не уделяла должного внимания своей лошади. Неожиданно та взвилась на дыбы, задетая копытом лошади Джеймса. Карину подбросило в седле, Поводья выскользнули из рук, и лошадь понесла. Девушка уцепилась за луку седла, чтобы не упасть.

Джеймс в ту же секунду бросился вдогонку, выкрикивая имя девушки, проклиная собственную беспечность. Пригнувшись к холке лошади, он героическим рывком подхватил болтающиеся поводья и заставил лошадь остановиться. Животное прижало уши, нервно вздрагивая. Карина соскочила на землю, но лодыжка подвернулась, и она упала. В то же мгновение Джеймс был рядом, взяв ее на руки, понес прочь от встревоженного животного.

– Боже, как глупо! – Карина закусила нижнюю губу и прижалась к Джеймсу, стараясь не обращать внимания на боль.

– Рина, милая, ты в порядке? – он посадил ее на ближайший валун, но не смог отпустить, поскольку ее руки продолжали обнимать его шею. Ощущая тепло ее тела, Джеймс старался не потерять контроль над собой. Опустив глаза, увидел обращенное к нему лицо, влажные ресницы, закушенную от боли губу. Он тяжело вздохнул и отпустил Карину.

– Что-то с ногой? Ступня?

Ее глаза затуманились от разочарования. Карина кивнула.

– Больно?

– Немного… О, Джеймс, ты был чудесен! – она говорила с трудом, стараясь на застонать. – Все произошло так быстро…

– Это я виноват, позволил своей лошади приблизиться к твоей. Не знаю, где была моя голова, – он попытался собраться с мыслями, но неожиданно для самого себя сказал: – Я посмотрю, что с ногой…

Она кивнула, и Джеймс присел на корточки, извинился, приподнял край юбки и, взяв в руки ее изящную ножку, стал расшнуровывать ботинок.

Карина побледнела. То, что он назвал ее РИНА, заставило сердце биться сильнее. Она бы не позволила подобного, но после такой встряски и приступа боли ей не казалось это столь уж фамильярным. Когда длинные ловкие пальцы коснулись ее лодыжки, это причинило столько же волнения, сколько и боли.

– Ох, – простонала она, закрыв глаза.

– Извини, Рина. Вот здесь больно? – он нажал на лодыжку.

Она кивнула.

– Немного.

Он мог бы отпустить ее затянутую в чулок ногу, но небесно-голубые глаза буквально удерживали его руку. Джеймс ощутил, что волшебные золотые вспышки в ее волосах стали его вселенной. Пальцы продолжали нежно массировать лодыжку, затем поднялись выше, словно изучая икру, колено, пробуждая чувственность, которая, как наивно полагала Карина, связана только с нижней частью живота. Она тяжело задышала.