Мой дед Лев Троцкий и его семья - Юлия Аксельрод

Я гуляла в русскоязычной компании в нашем парке в Нью-Джерси, и одна из моих знакомых, по имени Валентина, рассказывала о своей эвакуации во время войны. Ее мама с тремя детьми: ее братьями – пятилетним и восьмимесячным, и с ней, четырехлетней, – находились в поезде, который шел в Сибирь. Отец был в армии. Для маленького братика не было молока, и он умер. Когда поезд остановился, мать вышла, чтобы оставить маленькое тельце на станции. Валентина и ее брат смотрели в окно, поезд тронулся, и дети увидели бегущую к поезду маму без маленького тела на руках. В этот момент я закричала: «Прекрати, прекрати, я не могу больше слушать!» Не знаю, что со мной случилось: я знала, что ее старший брат жив, что он эмигрировал в Германию; я видела фото ее матери, она была уже пожилой женщиной.

Я пришла домой, отдышалась, позвонила ей и попросила рассказать остальную часть истории: поезд должен был переехать на другие пути, мама знала это, они остались вместе.

Но многие терялись навсегда.

Это была Россия, это была моя страна, большая, трагичная, богатая и бедная, через нее проходят одиннадцать часовых поясов. Моя страна.

Мне очень хотелось еще раз побывать в Мексике, особенно когда я стала собираться в Израиль. В 1999 году отмечалось 120-летие со дня рождения ЛД. Маргарет Глоцер, вдова недавно умершего Альберта Глоцера, предложила пойти с ней на соответствующее мероприятие. Собрание было примерно в том же месте, что и в первый раз, по случаю столетия. За вход требовали 15 долларов (вдвое выше, чем стоимость билета в кино). Никакие уговоры Маргарет пропустить меня бесплатно как внучку юбиляра не подействовали, пришлось заплатить. Публика была совершенно иная, чем двадцать лет назад. Здесь были люди, среди которых я чувствовала себя молодой. Был там и Сева, но он был навеселе, поскольку перед митингом выпил много вина и плохо закусил. Он мне улыбался, но поговорить не удалось. Митинг был очень длинный, и мы с Маргарет, не дождавшись конца, ушли. В Мексику я второй раз так и не поехала.

Много лет назад я вырезала картинку из журнала «Тайм». Это глобус, в центре которого остров – Манхэттен, окруженный другими районами Нью-Йорка и Нью-Джерси. Я сделала внизу подпись на русском языке: «Тоска по родине».

Красная линия от Центрального парка через Хадсон (русскому уху привычнее Гудзон) указывает на мой дом в Нью-Джерси. Там, в Нью-Джерси, я жила много лет. С одной стороны улица, с другой – парк. В парке пруд, люди гуляют вокруг пруда весь день и всю ночь.

Автобусная остановка до Нью-Йорка через дорогу. Ехать примерно 30–35 минут. Автобус идет через парк, потом прямо до Нью-Йорка. Я всегда сажусь сразу за водителем, я хочу видеть Нью-Йорк как можно ближе. Вид потрясающий, он остоянно меняется: гигантский серый колосс во время дождя, яркий в солнечном свете, разный по цвету в зависимости от времени дня, облачности, заката, рассвета. Я вижу два моста одновременно: Вашингтонский и Веризано. Тогда я была моложе и вообще не пользовалась общественным транспортом в Нью-Йорке. Я ходила пешком, могла пройти от 42-й улицы до Бэтерри-парка [296] и обратно. Я фотографировала необычных людей: женщину, у которой голуби сидят на голове, мужчину, разгуливающего с большим деревянным крестом, женщину с игуанами в Центральном парке, женщину, которая завернута в черные пластиковые мешки.

Человек на улице показывал какие-то трюки. Я его сфотографировала, он втащил меня в круг и заставил ему ассистировать. Кто-то барабанил по дну двух пяти-галлонных ведер, это было так громко, что я подумала, что идет парад. Когда я гуляю по Нью-Йорку, я всегда счастлива. Я вообще счастливый человек, но, когда я в Нью-Йорке, я чувствую, что моя голова будто наполняется пузырьками шампанского.

Мне нравится есть в местах, где большие окна, так я могу смотреть в окно на то, что происходит на улице. Мужчина идет с кошкой на плече. Пожилая пара, возможно муж с женой, одетые одинаково. Женщина в инвалидном кресле с тремя маленькими собачками в корзинке. Красота некоторых женщин в Нью-Йорке невероятна: смесь всех рас дает поразительный результат.

Вашингтон-Хайтс – забытый район, его нет в буклете для туристов, но в этом конце Манхэттена очень много прекрасных мест.

Возвращаясь домой, я вижу маленькие лодки на Хадсоне, вертолет почти на уровне воды, появление луны между огромными зданиями. Однажды я сфотографировала Нью-Йорк из окна автобуса. Нью-Йорк был голубой.

У Хемингуэя был роман о его жизни в Париже. Он был молод и счастлив. В русском переводе этот роман называется «Праздник, который всегда с тобой». Праздник, который всегда со мной, Нью-Йорк…

Переезд в Израиль [297]

Театр начинается с вешалки (Станиславский). Израиль начинается с офиса где-то на 22-м этаже дома на 33-й стрит и Второй или Третьей авеню.

На стене – плакат: нарисован глобус, на котором написано:

«The Jewish Agency The Global Jewish Partnership with Israel at the Center»

И в центре глобуса помещен Израиль.

На первом же собеседовании в этом офисе я сказала своей ведущей, что Сохнут и его работники – профессиональные вербовщики и что восемнадцатилетний юноша (мой сын), не имевший никакого жизненного опыта, не мог этого понять, когда в 1979 году захотел остаться в Израиле. Ведущая не отрицала, что они профессиональные вербовщики, но уверяла меня, что в восемнадцать лет вполне можно было бы понять, что речь идет о вербовке.

Процесс отъезда организован безалаберно. Сотрудники часто меняются, никто ни за что не отвечает. Выработанным правилам никто не следует.

Я обратилась в Сохнут с просьбой дать мне возможность приехать в Израиль на основании закона об объединении семей: там живет мой единственный сын. В ответ меня спросили, кто была моя бабушка и кто был мой муж. Я ответила, что мужа у меня нет, и я сама бабушка, у меня шесть внуков – какого черта им нужна моя бабушка? Тогда они обратились за разъяснениями к моему сыну. Выяснилось, что им надо, чтобы я ехала «на общих основаниях», «возвращалась на свою историческую родину». Я сказала, что я не сионистка и уж точно не религиозна, Израиль родиной не считаю и вполне довольна моей приемной родиной – Америкой. Они ответили, что хорошо меня понимают, но ехать я должна на общих основаниях, а по приезде могу отказаться от израильского гражданства и жить как постоянный житель. Я не смогу быть избранной в кнессет [298] и не смогу голосовать на выборах в кнессет, все остальное будет как у всех.

Я поступила так, как мне сказали, и стала постоянным жителем Израиля. Я получаю только американскую пенсию, а с 2010 года плачу налоги Израилю за деньги, заработанные в США.

Мать и сын подлежат закону об объединении семей, если они не евреи. Я же хотела приехать в Израиль только как мать своего сына, но мне этого не позволили.

Мой очень немолодой, но вполне надежный и вместительный «форд» пришла покупать сразу целая семья: он – Роберто, шестьдесят один год, медицинский техник, темнокожий представитель какой-то маленькой латиноамериканской страны; она – Юраити, сорок семь лет, выходец из СНГ, литовка, бывшая конторская служащая, их дочь – пятилетняя Симона с кожей цвета глубокого загара. Симона говорит на английском и испанском, на языке страны, в которой она рождена, и языке ее отца. Симона говорит также на русском и литовском, на языке ее окружения и языке ее матери.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});