Однажды придёт отец... (СИ) - Таня Белозерцева

— О да, мистер Снейп, — прогудел басовито кряжистый гном. — Все рисуют, не только люди и обученные зверушки. Посмотришь иной раз и диву даешься — ах как Природа-матушка рисовать-то любит! Её закаты и рассветы, не повторяющийся ни разу рисунок-форма облаков, морозные разводы-узоры на стекле… А её краски?! Сколько красок-то у неё! Вы представить себе не можете, насколько ярки райские птички островов Новой Зеландии! А камни?! Вот, смотрите!.. — и взбудораженный учитель принялся доставать с полок коробки, а из них — камни самых разных расцветок и форм. Аметисты всех лиловых и фиолетовых оттенков, хризолиты-хризопразы, все виды яшмы, рубины и топазы, всевозможная радужная слюда… А кроме них, камней, матушка-Природа умела рисовать ещё и слоями, все эти прожилки, черточки, полосочки, пятнышки. В общем, урок дети покинули офигевшими и прямо-таки оглохшими от вороха сведений.

На следующем уроке, у профессора Флитвика, на Гарри поглядывали с опаской: а ну как спросит чего не надо — вовек же не огребешься. Но Гарри и сам изрядно впечатлился, так что благоразумно помалкивал. Вместо него отличилась Гермиона. Поинтересовалась у Флитвика между делом в конце урока:

— Сэр, а почему в Зале наград стоят всего две реликвии Основателей — Чаша Пенелопы Пуффендуй и диадема Кандиды Когтевран? Остальные два — где?

— Хи-хи, им нет надобности стоять в Зале наград, мисс Грейнджер! — тоненько хихикнул профессор Флитвик.

— Но почему? — заупрямилась Гермиона. — Коллекция же неполная без меча Годрика Гриффиндора и медальона Салазара Слизерина!

— Так меч-то и нельзя на всеобщее обозрение выставлять, — возразил ей Рон. — Всем известно, что он находится в Шляпе, и только настоящий гриффиндорец способен вынуть меч Годрика из волшебной Шляпы.

— Правда? — смутилась Гермиона.

— Конечно! — продолжал Рон, горделиво приосанившись. — А что касается медальона, то Слиззер в конце уже не дружил с ними и ушел. Потому его побрякушку и не кладут вместе с остальными реликвиями.

Зевс хрюкнул и уткнулся лицом в парту, заглушая хохот.

— А… что не так? — ожидаемо обиделся рыжик. Сфинкс поднял голову и, отфыркиваясь, сообщил:

— Профессор же Флитвик ясно сказал, им НЕЗАЧЕМ стоять в Зале наград. Видишь ли, они — живые, и долго торчать на одном месте для них довольно проблематично.

— Да о чем ты??? — взвыл уязвленный до предела Рон.

— Живые реликвии, Рон! — догадался Гарри. И вопросительно глянул на Зевса: — Я прав? Это Лучик Латимера?

— Да. Талисман Салли Слизерина, — подтвердил Зевс.

— А Гриффиндор? — спросил Невилл.

— Талисман Гриффиндора — феникс, — последовал ответ.

— Не меч? — растерянно спросило сразу несколько голосов.

— Нет, — фыркнул Зевс. — Изначально меч предназначался для гоблина Рагнука Первого, но Гриффиндор отобрал меч у него. По другой версии, он выкупил меч у гоблинов. Принадлежность меча всегда была весьма спорным вопросом. Гоблины, не привыкшие расставаться со своими вещами, со смертью Годрика закономерно решили, что меч снова должен вернуться к ним. К тому же, если верить самим гоблинам, Годрик получил оружие не совсем законным путем. После смерти Годрика меч стал считаться народным достоянием и по сей день хранится в Хогвартсе. Еще одна фишка заключается в том, что способностью меча стала его возможность появляться из Распределяющей Шляпы, но только в руках того, в ком бьется сердце истинного гриффиндорца. Любопытно, что меч изначально может находиться где угодно, но телепортируется через Распределяющую Шляпу по мере необходимости и острой нужды в нем. В общем, круто заколдовали артефакт, сам себе не принадлежит, бедняга… — Зевс деланно-скорбно вздохнул и замолчал. Молчал и класс, переваривая новые знания. Потом Гарри тихо уточнил:

— Значит, Феникс — талисман Годрика?

— Да, — улыбнулся ему Зевс. — Фениксы живут долго, и тысяча лет ему не помеха, ведь он каждые пятьсот лет обновляется: сжигает себя в огне и возрождается из него.

Про Шляпу никто не стал спрашивать, и так всё было ясно.

Урок за уроком, новые знания. Дни, перетекающие в недели, а те — в месяцы… Ушла зима, слыша теплое дыхание весны. Девушка-весна, известная модница и певунья, начала со звона капели и нежного журчания ручейков. Потом грянули тяжелые аккорды — басы-разрывы ледолома на реках и озерах, с грохотом лопались толстые льды от напора вспухшей талой воды, и та с ревучим всплеском вырывалась вверх из гигантских трещин на долгожданную свободу, выходя из берегов и заливая-затопляя поля.

А веселая модница тем временем примеряла всевозможные наряды, сшитые ей по заказу у знаменитого модельера — Сезона. Сначала печальные бурые и серые тона. Затем настал черед нежно-зеленых, салатовых оттенков. И чем выше по меридиану поднималась весна, тем темнее, глубже и сочнее становились её наряды, украшенные белыми и розовыми дымками первоцветов. А с ними проснулись парфюмеры — трудолюбивые пчелки, которые тоже умеют и любят рисовать. Их мастерство проявляется в рисунках сот, виртуозных танцах-координатах о местоположении ближайшего цветка-медоноса. И шедевры их полотен никакими силами нельзя подделать, потому что у мёда есть генетическая память своих родных сот, и с помощью этого секрета всегда можно отличить настоящий мёд от сиропа.

Парфюмеры-пчелы принялись за главную свою работу — опыление. За километры чуя запах липы, проносятся лохматые жужжалки на тонкие ароматы медоносов и кропотливо летают от цветка к цветку, собирая нектар и перенося пыльцу с женских на мужские соцветия.

Звенит воздух от пения весны, журчит и плещет вода, гудят и стрекочут струнами крылья насекомых, ох, сколько же звуков они издают! Тут вам и альт с контрабасом кузнечиков и цикад, и нежная скрипка комариков, и густой валторн шмелей, и гудящий бас майских жуков, и, как же без них, цветовые гаммы бабочек — их радужные бесшумные переливы похожи на застывшую на взлете мелодию…

Пение птиц, шорох и посвисты ветра, шелест молодой листвы — всё это пришло на смену немой зиме. Красуется модница-весна, кокетливо поглядывая через плечо на тихого и скромного юношу, неспешно идущего за ней. Он красив, строен и элегантен, на нем зеленый кафтан и желтая панамка, зовут его Лето. Но весну он никогда не нагонит — пробовал уже. Поэтому он вскидывает длинный посох и свистит овчарке, указывая на отару: эгей, гони! И с лаем мчится небесная собака, спеша на помощь хозяину: сбивает в кучу своенравных овец. Или, напротив, разогнав белых барашков, ведет на дойку тяжелых тучных коров. Те с грохотом ступают по небесной пашне, сбиваясь в огромные стада и сталкиваясь рогами с такой силой, что вылетают искры и проносятся к земле стремительными росчерками молний…

Грохочет гром, и в свете молний проливается на землю первый летний дождь.

Уходит под навес недовольный Мок — ему не нравится,