История России в рассказах для детей - Александра Ишимова

С такими ужасными намерениями стрелецкие полки, расположенные в разных городах, пошли к Москве, чтобы соединиться там со своими главными товарищами, но храбрость и присутствие духа генералов Шейна и Гордона спасли столицу и усмирили бунтовщиков до приезда государя. Следствие об их преступлениях уже началось при нем, и открываемые подробности их замыслов были так ужасны, что Петру надо было проявить чрезвычайную строгость; виновные наказаны были так, как того заслуживали они по своим злодейским намерениям. В сильном негодовании на преступников, так хладнокровно сговорившихся истребить все, что он с такой заботой готовил для счастья любимого народа, все драгоценные плоды его тяжких трудов, его беспрестанных пожертвований, Петр готов был осудить на смерть всех до последнего ненавистного стрельца, но достойный наставник и его друг Лефорт склонил к жалости оскорбленное сердце Великого, и были казнены только самые виновные. Правда, их было очень много. Государь пощадил и свою сестру: она жила по-прежнему в монастыре. Но оставить ее вовсе без наказания казалось Петру несправедливым, и он наказал ее следующим образом: перед ее окнами монастыря были поставлены виселицы, на которых повесили самых виновных и самых преданных ей преступников. Остальные были разосланы по разным городам, записаны в другие полки, и таким образом название стрельцов, знаменитое сначала, бесславное впоследствии, сохранялось еще около трех лет в четырех полках, оставшихся верными царю; но потом, когда и те получили новые названия или новое устройство, оно совершенно исчезло в нашем Отечестве.

Что же касается царицы Евдокии Федоровны, признанной следствием виновной в помыслах о покушении на жизнь государя, то Петр не хотел больше называть ее своей супругой и, отослав в Суздальский Покровский монастырь, приказал постричь в монахини. Она назвалась Еленой.

Новые обычаи и война со Швецией от 1698 до 1703 года

Вот каковы были происшествия, поразившие сердце Петра во время его возвращения в Отечество! Горестно было ему видеть, что само просвещение, которое стоило ему бесчисленных трудов, надо было дорогой ценой распространять среди его подданных, надо было силком и тяжелейшими способами подводить их к перевороту, который сулил так много выгод. Петр предвидел, что если он не будет принуждать их к просвещению, а предоставит им самим выбирать: быть ли им образованными или оставаться в своем невежестве, то большая часть из них предпочтет последнее, и потому решился не предоставлять им право выбора, а заставить их покориться его собственной воле. Строгая казнь стрельцов была первым следствием этой решимости. После ее ужасов враги Петра затихли: страшно было противиться ему, страшно было не исполнять его повелений. С огорченным сердцем пользуясь этим страхом, Петр начал вводить разные изменения и улучшения в старинных учреждениях, начал вводить новые порядки не только в некоторых частях государственного устройства, но даже в нравы и обычаи своего народа. Зная, как сильно внешний вид вещей влияет на необразованных людей, он обратил прежде всего на это свое внимание.

Наши предки в своих привычках, обычаях и даже в одежде имели много схожего с Азиатами: их золотые кафтаны, дорогие шубы, меховые шапки и длинные бороды, делая их очень похожими на Турок и Татар, отделяли от Европейцев. От уничтожения этой черты зависело очень много: в одежде образованного человека, казалось, легче было приступать к образованию. К тому же была еще причина, из-за которой Европейское платье стало необходимо для Русских: они так ненавидели иностранцев, что эти несчастные люди, с такими затруднениями выписываемые Петром из чужих краев, иногда подвергались опасности, выходя на улицу в своих платьях. Итак, вскоре после казни стрельцов был объявлен царский указ о том, что все дворяне и военные люди должны брить бороды и носить новое платье, которое походило на платье Немцев и Голландцев. Сколько шуму и тревоги наделал этот указ!

Сколько различных чувств произвел он в сердцах жителей Москвы! Иностранцы обрадовались: они надеялись теперь избегать народного гнева в толпе Русских, одетых одинаково с ними; но зато Русские были сначала почти в отчаянии от этих нападок на платья и особенно на их бороды. Некоторые безрассудные и до суеверия набожные думали, что сбрить бороду значит испортить образ Божий, и многие из них готовы были согласиться на всякое пожертвование, лишь бы только сохранить эту драгоценность! Но Петр был неумолим. Он приказал на улицах обрезать полы кафтанов у упрямцев, приказал каждый год брать штрафы с тех, кто не хотел расстаться со своими бородами, и таким образом мало-помалу заставил их слушаться. Вскоре вышло еще одно царское повеление. Об этом повелении прежде всего будет интересно узнать моим читательницам. Так что слушайте со вниманием.

Вы помните, какую жизнь вели прежде Русские женщины? Это была самая скучная жизнь. Не смея никуда показаться без покрывала, они проводили все свое время как монастырские затворницы и не имели никаких прав даже в самом главном деле жизни: в своем замужестве. Их отдавали за того человека, которого выбирали родители, без всякого согласия со стороны невесты и даже раньше, чем молодые люди видели друг друга. После этого о каком счастье этой четы[246] можно говорить, еще не знакомой между собой, но уже навек соединенной? В этом случае женщина была еще более достойна жалости, чем мужчина. Последний мог забыться от неудачного выбора своих родителей в шуме света и общества, он мог заниматься службой, охотой, вести приятные беседы с умными людьми. Но женщина, такая же невольница в доме мужа, какой она была в доме отца, изменяла только место своей темницы и из девичьего родительского терема переходила в уединенные комнаты супруга, где не имела даже и того развлечения, какое доставляет хозяйство: старинные Русские боярыни не любили заниматься им и не приучали к нему своих дочерей. Во всяком среднего состояния доме были и ключница, и казначея, и несколько кухарок и служанок. Итак, хозяйкам оставалось только кушать за каждым обедом несколько десятков блюд, сидеть на своих пуховых диванах и скучать иногда нестерпимо!

Такая участь женщин не могла не обратить на себя внимания того, кто вникал в мельчайшие подробности жизни своего народа. Петр всегда думал, что общество много теряло от затворничества женщин, а побывав в чужих краях и собственными глазами увидев, сколько счастья может принести просвещенная женщина в свое семейство и сколько пользы может дать обществу ее присутствие в нем, решительно приступил к исполнению своего намерения и приказал, чтобы ни один священник не венчал никакой пары без ее собственного согласия, чтобы каждый жених и каждая невеста знали друг друга по крайней мере за шесть недель до свадьбы; а чтобы предоставлять им случай познакомиться, приказал мужьям и отцам приезжать на все праздники при дворе, во все публичные собрания и на все обеды и вечера вместе со своими женами и дочерьми, одетыми так, как одевались в то время жившие в Москве иностранки.

Вот было тогда разговоров по всей Москве! Бояре дивились никогда неслыханной прежде новости, молодые боярыни и особенно боярышни радовались этому как средству освободиться от скучной неволи; старые, может быть, сожалели, что не родились на несколько десятков лет позже, чтобы воспользоваться новыми правами, какие просвещенный государь давал Русским женщинам.

Заботясь о том, чтобы и сами Московские увеселения были похожи на Европейские, Петр выписал из Германии актеров, которые играли уже не только в придворном, но и в публичном театре. Нередко приезжал туда и сам царь и, всеми силами стараясь возбуждать в своем народе охоту к новой забаве, был всегда необыкновенно весел и необыкновенно ласков ко всем в театре. Видно, и Немецкие актеры заметили это, потому что однажды осмелились очень неосторожно пошутить с ним. Незадолго до 1 апреля они объявили в своей афише, что в этот день будет ими представлена никогда невиданная пьеса. Начиная уже любить театр, публика с большим нетерпением собралась. Все места уже были заняты. Наконец, приехал государь, и музыка заиграла. После увертюры[247], которая, может быть, была не хуже нынешних, поднялся занавес, и что же увидели зрители? На прекрасно освещенной сцене — одну белую стену, на которой было написано крупными буквами: первое Апреля! Вы можете представить себе, друзья мои, как публика была раздосадована такой вовсе неуместной шуткой! Однако никто не показал этой досады, потому что сам государь не сердился, а смеялся и, выходя из театра, сказал: «Вот вольность комедиантов!»