Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

какие-то бумаги, лишний самиздат, неосторожно сохранённые письма и прочие вещественные доказательства – разве уследишь за такой толпой!

Взмокшие чекисты пытаются выгнать собравшихся – куда там! Все учёные – по закону выгнать во время обыска нельзя. Терпите. На столе УПК для всеобщего обозрения.

– Потише, граждане!

– А где сказано, что во время обыска нельзя шуметь? Покажите такую статью!

– Только понятые из домоуправления с ужасом глядят на этих нечестивцев» [403] .

… «Ловцы человеков» прошлись по столице «широким бреднем», захватив в свои сети крупный улов и рыбёшку помельче. В числе прочих в мелкоячеистый невод попал один из моих знакомых, и у него была изъята записная книжка с адресами и телефонами. Там были мои координаты; информацию сбросили в Питер, на Литейный, и «Большой дом» взял меня в «оперативную разработку».

В моей комнате был проведён негласный обыск. Ведь это МВД может работать «втёмную»: найдут «вещдоки» – хорошо, нет – извинятся. Но «органы не ошибаются», а «кто ищет, тот всегда найдёт». Соседка по коммуналке не сболтнёт: сама коммунистка, а сын – уголовник, сидит в лагере.

«Досмотр» проведён, кое-что обнаружено, и теперь можно выписывать ордер на обыск. Главное, действовать быстро: вдруг «клиент» что-то заподозрит и начнёт «рубить хвосты»? («Тиха украинская ночь, но сало трэба перепрятать».) Но мой случай – особый. Жилец дома не ночует, на улицу не выходит, сидит «в затворе». А сверху требуют результат…

Дверь в аудиторию открывается; на пороге мелькнуло бледное лицо молоденького инспектора – протоиерея Владимира Сорокина.

Ничего не сказав, инспектор зафиксировал: «объект на месте». Минут через 40 снова заглядывает в аудиторию: «Зайдите ко мне в кабинет!».

Вхожу, а там – «группа захвата» из трёх человек. Машут «корочками»: «Комитет госбезопасности». И ордер на обыск: «на предмет изъятия антисоветской литературы». Записную книжку – на стол!

Инспектор смотрит сквозь меня отсутствующим взглядом: «Он думает, что нас похоронил…». Оперативники выводят меня из кабинета, и мы спускаемся вниз по лестнице. На лестничной площадке между вторым и первым этажами останавливаюсь перед иконой Воскресения Христова. Подхожу поближе, чтобы перекреститься. Оперативники в броске готовы повиснуть на руке, у них инструкции: вдруг «задержанный» разобьёт стекло и вскроет вены? А им потом отвечать… Прикладываюсь к образу, испрашивая силы на предстоящие испытания.

В вестибюле толпятся испуганные абитуриенты. Парнишки из провинции, они слышали всякое о кознях, которые чинятся поступающим. Но чтобы «брали» прямо из стен академии, да ещё перед началом учебного года! А комитетчик деловито осведомляется: документы (паспорт) при мне? А откуда им у меня быть, если пиджак оставлен в архиерейских покоях, куда у меня, как иподиакона, свободный доступ? Идём по коридору к крестовой церкви, но дверь закрыта. Старший иподиакон Коля Тетерятников ушёл по делам и замкнул покои на ключ.

Но это не беда: «Нет таких преград, которые не могли бы преодолеть большевики». Выходим из академии, у подъезда – чёрная «Волга». Рассадка – согласно инструкции: задержанного сажают на заднее сиденье; с обеих сторон – оперы. Трогаем с места; едем по Дворцовому мосту через Неву. Вспоминаю строчки из Бродского:

Ни страны, ни погоста

Не хочу выбирать.

На Васильевский остров

Я приду умирать.

(Незадолго до этого с поэтом уже «решился вопрос» (июнь 1972 г.), и он был выслан из страны.)

Поворачиваем во двор; у подъезда в засаде дежурит ещё одна чёрная «Волга» (хорошо, что не «маруся»). Из неё выходят понятые (ясное дело, – свои, не с улицы), и мы поднимаемся по лестнице. Соседка особого удивления не выказывает («товарищи» заранее ввели её в курс дела), но рот на замке (закон «омерты»). Лишь полгода назад в её комнате был обыск (сын арестован за грабёж), а тут снова оперы и понятые. Одно слово: «нехорошая квартира»! Перед обыском – официальное предложение: выдать антисоветскую литературу добровольно.

…17 января 1974 года. Девять сотрудников КГБ произвели обыск в квартире писателя-фронтовика Виктора Некрасова. Как было сказано в ордере, цель обыска – «обнаружение литературы антисоветского и клеветнического содержания». На основании этого были изъяты книги Зайцева, Шмелева, Цветаевой, Бердяева, «Один день Ивана Денисовича» на итальянском языке (на русском не взяли), «Житие преподобного Серафима Саровского», «Скотный двор» Оруэлла, немецкие и украинские газеты периода Сталинградской битвы.

«Кто может дать точное определение понятию "антисоветский"»? – размышлял Виктор Некрасов. – В своё время антисоветскими были такие писатели, как Бабель, Зощенко, Ахматова, Булгаков, Мандельштам, Бунин – сейчас же их издают и переиздают, хотя и не злоупотребляют размерами тиражей. Ну, а речь, допустим, Вячеслава Михайловича Молотова на сессии Верховного Совета в октябре 1939 г. – как надо рассматривать: как про- или антисоветскую? А ведь он в ней, переосмысливая понятие агрессии, говорил, что воевать против гитлеризма нельзя, так как война с идеей (гитлеризм – это идея!) – абсурд и преступление. Если бы нашли, например, у меня газету с этой речью – её изъяли бы или нет?»

Свои невесёлые размышления автор знаменитой повести «В окопах Сталинграда» завершает серией вопросов. «Кому это нужно? Стране? Государству? Народу? Не слишком ли щедро разбрасываемся мы людьми, которыми должны гордиться? Стали достоянием чужих культур художник Шагал, композитор Стравинский, авиаконструктор Сикорский, писатель Набоков. С кем же мы останемся? Ведь следователи из КГБ не напишут нам ни книг, ни картин, ни симфоний.

Я на баррикадах никогда не сражался, но в окопах, и очень мелких, неполного профиля, сидел. И довольно долго. Я сражался за свою страну, за народ, за неизвестного мне мальчика Витю. Я надеялся, что Витя станет музыкантом, поэтом или просто человеком. Но не за то я сражался, чтобы этот выросший мальчик пришёл ко мне с ордером, рылся в архивах, обыскивал приходящих и учил меня патриотизму на свой лад».

… Итак, предложение – выдать антисоветскую литературу.

– А что вы понимаете под «антисоветской литературой»?

– Печатные материалы, которые не поступают в книжные магазины и в киоски «Союзпечати» (были такие).

– Вот у меня на полке комплект «Журнала Московской Патриархии». Он в розничную продажу не поступает.

– Вы прекрасно знаете, что мы имеем в виду. Предлагаем оформить добровольную сдачу.

(Расчёт простой: если выдаст сам – значит косвенно признает, что материалы антисоветские, значит чувствует свою вину перед советской властью. И потом уже не сможет утверждать, что литература не его, что кто-то подбросил.)

– Не знаю, о чём идёт речь. Ищите.

Профессионалы в своём деле, сыскари мысленно делят комнату на две