Тайный агент Её Величества. Книги 1-5 - Алла Игоревна Бегунова

Тяжелая ваза из мейсенского фарфора полуметровой высоты, в центре расписанная розовыми хризантемами, при первом ударе устояла. Каминными щипцами Отто снес ей лишь верхушку. Досадуя на свою близорукость, он поправил очки, прицелился и взмахнул орудием снова. Изделие немецких мастеров превратилось в груду осколков. С мраморной доски над камином они посыпались вниз и, как белые неживые цветы, усеяли паркетный пол. Нечаянно наступив на один такой фрагмент, совсем недавно бывший красиво изогнутой ручкой, старший шифровальщик выругался:

– Donnerwetter![81]

Он сделал несколько шагов в сторону и рухнул на кушетку, стоящую напротив камина. Оттуда доктор математических наук гордо осмотрел комнату. Она действительно выглядела необычно. Ведь начал он с того, что разнес стул, в ярости швырнув его о стену. Большое квадратное зеркало в деревянной резной раме также более не существовало. Остановились и напольные часы, точно показав время нападения на них – 9 часов и 17 минут. Глубокие хрустальные чаши на нижней полке шкафа он расколотил уже после этого. Из четырех фарфоровых ваз, которые украшали гостиную, придавая ей вид богатый и изысканный, уцелела одна. Она стояла очень высоко на шкафу и туда Отто Дорфштаттер пока не дотянулся.

Но главное заключалось не в этом.

Два заряженных дорожных пистолета сейчас лежали перед ним на столе. Он обнаружил их в карманах чьей-то шинели, висевшей в темном углу на вешалке, когда слонялся но особняку в тоске и тревоге. Пистолеты молодой математик потихоньку унес к себе. После такой находки он отправился к лакеям, чтобы расспросить их о том, где сейчас находится его добрая венская знакомая Амалия Цецерская.

Никодим и Демид последние полтора часа занимались приготовлением ужина на кухне возле жарко растопленной печи. Гречневую кашу они сварили. Но жаркое со свиными ребрами у них не получилось. Мясо подгорело и чад наполнил кухню. Озабоченные кулинарной неудачей, они отнеслись к своему подопечному невнимательно. Вместо ответа на вопрос о Цецерской они пошутили насчет непостоянства, присущего всему прекрасному полу, и в утешение вручили старшему шифровальщику тарелку гречневой каши со шкварками, добавив еще и стакан вейновой водки, зеленоватой и очень крепкой.

Русская еда имела вкус прямо-таки отвратительный. Водка обожгла горло. Скабрезные солдатские шутки о женщинах в данную минуту показались ему изощренным издевательством. Потому думал он недолго. Тарелку с кашей доктор математических наук запустил в физиономию Демида, пустой стакан раздавил каблуком, а сам со всех ног пустился бежать в гостиную, где находились пистолеты.

Переглянувшись, ошарашенные охранники пошли за ним. Но в гостиную они уже не попали. Дорфштаттер успел крепко-накрепко запереть двери изнутри, просунув в две ручки кочергу от камина. Они стали стучать в дверь, звать австрияка по имени, спрашивать, что случилось, тот не отвечал. Вскоре охранники услышали, как с треском развалился стул, ударившись о стену. Затем долго звенели, падая на пол, какие-то стеклянные обломки.

– Это он зеркало прикончил, – задумчиво произнес Никодим.

– Ай-да математик! Ведь таким смирным был… – Демид почесал в затылке. – Вдруг – на тебе, давай кашей бросаться.

– Нам теперь попадет, – сказал его напарник.

– Дуй на Английскую набережную. Может быть, она приедет…

Для страховки охранники придвинули к двери кушетку, чтобы забаррикадировать выход из гостиной и отправились в коридор. На вешалке их ждал еще один сюрприз. Никодим, надевая верхнюю одежду, схватился за карманы и побледнел:

– Пистолетов нет!

– Ты их здесь оставлял?

– А где, по-твоему, их было оставлять? Нарочно в угол за доску шинельку-то припрятал. Кто увидел бы ее… Кому бы она понадобилась… Самая обыкновенная шинель, только карманы перешитые. И как он, вражина, о том догадался?!

Демид, подталкивая Никодима к прихожей, молча слушал эти бессвязные объяснения. Ему было ясно, кто виноват в случившемся, кто будет за все отвечать. Сунув Никодиму в руки фонарь, он почти силой выставил напарника на крыльцо. «Поторапливайся!» – крикнул ему вслед и быстро захлопнул дверь.

Не менее полуверсты Никодим пробежал без остановки.

С Крюкова канала он повернул налево на Английскую набережную. Тут, желая перевести дух, он подошел к гранитному парапету и посмотрел на скованную льдом реку. В сиянии луны Нева казалась мертвенно-бледной равниной. Никодим решил не говорить сотрудникам секретной канцелярии про пистолеты. Широко шагая по каменным плитам, очищенным от снега, он добрался до дома корабельного мастера Немцова, который стоял четвертым от угла при Ново-Адмиралтейском канале, впадающем в Неву.

Всякие подробности вроде изготовления гречневой каши, подгоревшего мяса, появления доктора Дорфштаттера в кухне и метания тарелки в Демида, а также разбитого потом зеркала в гостиной, прозвучали у Никодима вполне правдоподобно. Но чего-то в его речи не хватало, чтобы объяснить бесконечные запинки, испуганный взгляд, пальцы, лихорадочно перебирающие край длинной пелерины.

– Ты все сказал? – Аржанова посмотрела на охранника в упор.

– Да. То есть нет. То есть почти все…

– Ну?

– Эт-то… Куда-то подевалось оружие. Прямо из шинели, – Никодим опустил руки в боковые прорезные карманы и вывернул их наизнанку. – С утра еще были. Оба. Сам заряжал. Десять грамм пороха, свинцовая пуля диаметром 13 миллиметров. И вдруг нету…

– Идиот!

– Так точно, ваше высокоблагородие.

– Пять суток ареста!

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие.

– Если он застрелится или сбежит, вообще в Сибирь пойдешь!

– Беспременно, ваше высокоблагородие…

Отто Дорфштаттер не сомневался, что Амалию Цецерскую скоро к нему привезут. Он увидит ее. Остановившиеся стрелки покажут, как и сейчас – 9 часов и 17 минут. Треугольный осколок, чудом уцелевший от всего зеркала, отразит ее высокую, тонкую фигуру. Из-за белых кусков мейсенского фарфора, разбросанных повсюду на полу, она не захочет ходить по гостиной и сразу сядет около него на кушетку. Тогда он скажет ей: «В России холодно. В России пусто без тебя. Будет ли наше венчание в церкви и пышная свадьба?…»

Вдруг он услышал, что в коридоре отодвигают кушетку от его двери. На цыпочках старший шифровальщик подошел к ней и приник ухом к скважине. Шелест платья и легкие женские шаги донеслись до него.

– Otto, öffnen Sie, die Tur, bitte. Das ich bin, Amalie…[82] – прозвучал ее голос, усталый и печальный одновременно.

Доктор математических наук теперь стал очень осторожным. Он сначала вернулся к столу и положил пистолеты в карман своего кафтана кофейного цвета и только после этого взялся за кочергу, просунутую в обе дверные ручки из литой бронзы. Дверь он сперва приоткрыл всего на ладонь и увидел Амалию Цецерскую, стоящую прямо перед ним уже без шубы и шляпки, но в шали, накинутой на плечи.

В руке она держала шандал с тремя свечами. Неровное пламя освещало ее лоб, завитки волос на висках, прямой нос, чуть припухлые губы. Однако в этом милом его сердцу облике появилось что-то новое, необычное. Может быть, тяжелый, сосредоточенный взгляд. Возможно, жесткая складка в углу рта. А еще за ней в темноте коридора проступали четыре здоровенные фигуры, знакомые ему, – Антон, Рудольф, Никодим, Демид. Ее тень падала на них и оттого их лица казались масками. Вместо глаз – только темные впадины, грубые выступы скул, крутые подбородки. На Цецерскую они смотрели преданно, как псы, готовые выполнить любой приказ. Отто Дорфштаттер поправил очки на носу и открыл дверь шире. Но сказал совсем не то, о чем думал ранее.

– Wer sind Sie in der Tat?[83] – тихо спросил он ее.

Глава вторая

Невский проспект

В первый раз приехав в Санкт-Петербург в конце 1780 года из Херсона вместе с князем Потемкиным, Анастасия Аржанова больше двух месяцев прожила в доме, принадлежавшем архитектору Земцову и расположенном на Невском проспекте. Этот небольшой особняк на девять окон, полутораэтажный, построенный в 1740-е годы, ей очень нравился. Он находился как раз напротив Большого Гостиного Двора, где Анастасия любила посещать ювелирные и галантерейные лавки. Кроме того, от него было рукой подать – если, конечно, знать дорогу через дворы – до храма Рождества Богородицы, куда она каждый день ходила к заутрене и слушала проповедь отца Аксентия, молодого, симпатичного священника. По силе воздействия на паству он напоминал ей протоиерея Луку, настоятеля городского собора в Херсоне, собеседника и друга губернатора Новороссийской и Азовской губерний.

Нынешнее жилье на Английской набережной не пришлось Аржановой по вкусу. Широкая Нева за гранитным парапетом дышала сыростью и холодом. Скованные льдом речные пространства навевали на молодую женщину тоску. Она с нетерпением ждала приказа о завершении операции «ПЕРЕБЕЖЧИК». Наконец, он поступил. Доктор математических