Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства - Абрам Ранович

…После этого объявления Александр подбежал к Гераклу, Октавиан [780] — к Аполлону. Марк (Аврелий) крепко ухватился за Зевса и Кроноса [781]. Цезаря, бегавшего долго в нерешительности, великий Арес и Афродита, сжалившись, подозвали к себе. Траян подбежал к Александру, чтобы сесть с ним. А Константин, не находя среди богов прообраз своего поведения, увидав поблизости богиню изнеженности, подбежал к ней. Та приняла его нежно, обхватила его руками, затем, одев его в пестрый пеплос [782] и нарядив его, подвела к Роскоши; здесь он застал и сына своего, который всем возглашал: «Кто развратитель, кто убийца, кто грешен и мерзок, смело сюда! Я омою его этой водой, и он станет чистым, и, если он опять окажется повинным в тех же преступлениях, я вновь сделаю его чистым, если он ударит себя в грудь и поколотит по голове». Константин был очень доволен, что встретил ее [783], и увел с собой сыновей с собрания богов. Но его, так же как и детей, преследовали жестокие демоны нечестивости [784], мстя за кровь близких [785], пока Зевс не дал ему передышки ради Клавдия и Констанция [786].

Либаний

Либаний (314—393 гг.) — знаменитый учитель красноречия, среди учеников которого были между прочим «отцы церкви» Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Назианзин. Сохранившаяся подробная автобиография Либания, его обширная переписка и речи, а также биография его, написанная Евнапием, современником Либания, дают достаточно материала для характеристики его личности и деятельности. Родившись в Антиохии в богатой семье, Либаний получил хорошее образование; в 336 г. он отправился в Афины, чтобы закончить свое образование, выдвинулся там, и в 25 лет он уже был назначен в коллегию, ведавшую преподаванием в Афинах. Вскоре он открыл школу в Константинополе, где усиленно конкурировал с штатными риторами. Но в 342 г. он был выслан (по не совсем ясной причине) из столицы и очутился вскоре в Никомедии, где его уроками пользовался живший там будущий император Юлиан. Так как Юлиану старались дать христианское воспитание, то, как сообщает Либаний (Or. XVIII 15, 7), Юлиан не мог слушать его лекций, а получал их через посредника. В 349 г. Либаний, получивший широкую известность за пределами своего города, был переведен в Константинополь; здесь он завел близкие связи с представителями тогдашнего литературного мира. В 354 г. он уехал в свой родной город Антиохию, где и прожил до самой смерти.

Либаний был представителем того направления в литературе и философии эллинистической эпохи, которое известно под именем второй софистики. «Крах античных мировых порядков», разложение рабовладельческой Римской империи привели к созданию реакционной романтической идеологии, которой сходящие с арены истории группы родовитой знати, хранители отживших традиций республиканского Рима, пытались скрасить постылые будни неминуемого угасания. «Потерянный рай» для них лежал позади, и потому они цеплялись за прошлое, и их идеологи пытались возродить классическую эллинскую литературу, воссоздать аттическую прозу времени Исократа, оживить философию Платона, восстановить в прежнем блеске официальный эллинский культ, вернуть на Олимп богов, вытесненных оттуда восточными богами. Понятно, литература, выросшая из этой идеологии упадка, отражавшей лишь судороги цепляющихся за свое существование гибнущих общественных групп, не имевшей крепких корней и здоровой питательной общественной среды, не могла даже в малой степени приблизиться к классическим образцам. Новые софисты старались писать «под Демосфена», «под Платона», «под Аристофана», но ничего ценного, полнокровного, оригинального дать не могли. Бессодержательный формализм — основная черта второй софистики, и самые талантливые ее представители давали лишь безупречные с точки зрения языка, но ничтожные по содержанию риторические упражнения.

Либаний — типичный представитель новой софистики. Его изощренное красноречие, стяжавшее ему великую славу при жизни и считавшееся в течение многих веков образцовым [787], поражает своей пустотой, отсутствием каких бы то ни было широких общественных интересов, неумением не только разрешить, но и поставить какие бы то ни было общие философские, политические, экономические проблемы. А между тем Либаний находился в гуще политической и умственной жизни господствующего класса и общался с наиболее выдающимися людьми своего времени. Поэтому ни речи Либания, которых дошло до нас 64, ни его обширная переписка (сохранилось 1605 его писем) не дают нам даже того исторического материала, которого можно было бы ожидать, и за исключением нескольких речей и писем произведения Либания представляют для современного историка относительно незначительный интерес.

Как и все софисты того времени, Либаний цеплялся за древнюю эллинскую религию и горячо приветствовал реформу Юлиана, восстановившего на время культ древних богов. К христианам он относился с нескрываемой ненавистью; но и здесь сказалось бессилие его школы: он не сумел дать критики христианства и ограничивался лишь выражением своего презрения к христианам, ненависти к мракобесам, разрушавшим великолепные храмы, разбивавшим драгоценные статуи и, главное, захватывавшим постепенно земельные богатства и командные посты. К тому же торжествующая христианская церковь в союзе с императорской властью столь свирепо подавляла всякую попытку сопротивления ей, что прямая, открытая критика христианского учения после Юлиана вряд ли была возможна.

Ниже мы даем отрывки из речей XVIII, XXX, XVII, LX и II. Речь XVII — «Монодия о Юлиане», патетическая элегия в прозе, опубликована была лишь через 2 года после смерти Юлиана — в 365 г. Речь XVIII — «Надгробная речь Юлиану» также закончена была в 365 г., но, по-видимому, опубликована была, с некоторыми поправками, лишь в 368 или 369 г. Речь XXX — «В защиту храмов» была написана в 384 г. и представляет собою обращение к императору Феодосию с просьбой защитить оставшиеся языческие храмы от разрушения их христианами.

Речь LX — «Монодия на храм Аполлона в Дафне» написана по поводу пожара этого храма, сгоревшего 22 октября 362 г.; монодия написана вскоре после события, так как Юлиан в письме к Либанию в марте 363 г. (ер. 27) расточает безмерные похвалы этому произведению Либания.

Речь II — «К прозвавшим меня суровым» написана в 381 г. В ней Либаний доказывает, что его суровость в речах отражает лишь суровость окружающей жизни, а вовсе не суровость его характера.

Перевод сделан с последнего критического издания Libanii opera, rec. R. Foerster. Leipzig. 1903—1912 гг. Для отрывков из речей XVII и XVIII мы использовали с некоторыми поправками перевод С. Шестакова.

23. Ведь это особенно удручало его сердце, когда он видел повергнутые храмы, прекращение обрядов, опрокинутые жертвенники, упразднение жертв, гонение на жрецов, раздел богатства жрецов между самыми распущенными людьми; так что, если бы кто-либо из богов обещал ему, что восстановление всего перечисленного будет выполнено другими, он, я убежден, настойчиво уклонялся бы от власти. Так стремился он не к господству, а к благоденствию народов.

121. Когда же тот [788] был почтен подобающими почестями, он начал с обрядов богам города, совершая возлияния на глазах всех, радуясь тем, кто следовал его примеру, осмеивая тех, кто не следовал, и пробуя убеждать, принуждать же не желая. А между тем страх одолевал тех, кто были совращены [789], и у них явилось опасение, что им выколют глаза, отрубят головы, что потоки крови польются от казней, что новый владыка придумает новые средства понуждения и малым перед ними покажутся огонь и железо, потопление в море, зарывание живым в землю, изувечение и четвертование. Это применялось прежними владыками, ожидали мер, гораздо более тяжких.

123. Итак, осуждая эти меры и видя, что от казней успех другой веры увеличивается, он отказался от тех мер, которые порицал; людей, которые могли исправиться, он вводил в познание истины, а тех, кто довольствовался худшими убеждениями, не понуждал силой. Однако он не переставал взывать: «Куда стремитесь вы, люди? Вам не стыдно признавать мрак более ясным, чем свет, и не замечать, что болеете недугом нечестивых гигантов?» [790]

178. Когда же зима сделала ночи долгими, он помимо многих других прекрасных произведений слова, занявшись изучением тех книг, которые выставляют человека родом из Палестины богом и сыном божьим, в пространной полемике силой аргументации доказал, что такое почитание — смех и пустословие; он проявил себя в этом труде мудрее тирийского старца [791]. Да будет милостив этот тириец [792] и да примет благосклонно сказанное, как бы побеждаемый сыном.