История византийских императоров. От Юстина до Феодосия III - Алексей Величко

За прошедшие после Халкидона столетия существенно изменился портрет Рима и особенно Константинополя, а также внешние условия их деятельности. Претензии понтификов на особый статус своей кафедры становились всё более категоричными и содержательными. В известной степени, к этому Рим подталкивала сама Константинопольская кафедра, в некоторой мере — положение дел в Римской империи в целом и в Италии в частности. Константинопольский архиерей постепенно расширял круг своих полномочий на Востоке, естественным образом используя те возможности, которые ему предоставляло положение рядом с императором. Однако возвышение Константинопольского престола предоставляло Римскому епископу прекрасный повод рельефнее выставить свои преимущества и утвердить их уже не на исторических, а на канонических основаниях.

Несколько обстоятельств одновременно налагались друг на друга, формируя знакомый нам по последующей истории образ папы-понтифика. Завоевание Италии остготами, слабость или вовсе отсутствие «коронной» власти часто вынуждали пап брать бразды государственного управления в свои руки. Попытка остготов-ариан по примеру Римских императоров влиять на избрание понтификов приводили к тому, что в 499 г. папа Симмах (498–514) издал декрет о выборах папы, целью которого было максимально ограничить влияние светских лиц на результат голосования. В частности, Симмах установил «революционное» правило, согласно которому только самому папе принадлежало право указывать желательного ему преемника («дезигнация»). В случае, если папа не успевал в силу различных обстоятельств сделать необходимые распоряжения на этот счёт, кандидата выбирали только клирики.

Правда, это правило знало на практике многие исключения. Например, папу Феликса IV (526–530) избрали фактически по приказу Остготского короля Теодориха Великого. Когда папа Бонифаций II (530–532) попытался спорить с королевской властью, его вынудили публично признать себя виновным в оскорблении величества[783]. В условиях политической нестабильности подкуп избирателей и самих пап стали обычным явлением. Вместе с тем нельзя забывать о том, что, обладая громадными земельными угодьями и денежными средствами, папы постепенно аккумулировали в своих руках не только политическую власть — пожалуй, единственно относительно стабильную в условиях лангобардского завоевания многих областей Италии, но и финансовую.

Конечно, положение пап очень часто оставалось двойственным. С одной стороны, они по-прежнему признавали законными императорами только тех, кто располагался в Константинополе, и потому редкие визиты Византийских царей вызывали бурный восторг жителей Рима (приезд Константа II в Вечный город). С другой стороны, остготы, а затем лангобарды находились гораздо ближе, чем Византийские императоры, и папы были вынуждены демонстрировать почтение в их адрес.

Попытки обособиться от варварских королей и герцогов волей-неволей вынуждали их формировать доктрину, согласно которой духовная власть, как минимум, независима от политической. Естественно, эта «теория» не могла действовать избирательно: если она являлась истинной по отношению к германцам, то под её действие неизбежно, хотя бы даже в слабой степени, подпадали и византийские императоры. Но в условиях органичного сознания древнего времени, когда власть духовная и политическая мыслились исходящими из одного источника — Бога, доктрина независимости духовной власти от царей с неизбежностью формулировала главный вопрос: какая из данных властей является высшей, а какая — производной. Собственно говоря, для Рима такого вопроса просто не существовало, и ответ был, по сути, предопределён. Понадобилось время и последовательная деятельность римских епископов, прежде чем эта идея получила окончательное оформление и закрепилась в качестве если не догмата, то, по крайней мере, некоего политического учения Римской церкви, которому она оставалась верной многие столетия.

Со временем в представлении Запада Церковь начала восприниматься в качестве духовной монархии с папой во главе. Как и любое государство, пусть даже и духовное, Церковь есть общество неравное, где клиру отводится особое место, а папа, как государь, приобретает широкие полномочия и исключительные прерогативы во всех сферах. Императоры и короли не вправе рассчитывать на какую-либо правительственную власть в Церкви — всю полноту и духовной и светской власти имеет только папа. «Папство, — не без иронии замечал один исследователь, — давно усвоило себе воззрение, что весь мир находится или, по крайней мере, должен находиться в обладании наместников блаженного Петра в Риме, что все государства мира суть не более, как провинции той всемирной монархии, которая должна находиться во власти пап, и если действительность не соответствовала этому мечтательному идеалу, то папы утешали себя тем, что идеалы вообще всегда расходятся с действительностью»[784].

Однако в описываемый период времени политические выводы из этого соблазнительного в своей сути учения ещё не являлись категоричными и безапелляционными, когда речь шла об отношениях между Римским епископом и Византийским императором. Безопасность Рима и самих понтификов во многом зависела от Византийского императора, единственного законного вселенского владыки. В любом случае, альтернативы императорской власти просто не существовало — ведь даже многие варварские вожди и короли признавали василевсов своими сеньорами, а себя их вассалами.

В большей степени папы были озабочены тем, чтобы авторитет римских царей не становился преградой для них, когда возникал очередной вероисповедальный спор между Римом и Константинополем. Греческая столица должна была лишить особого покровительства византийских царей, чтобы «досадное недоразумение» в виде 28-го канона Халкидонского Собора перестало существовать. А достижение этого результата было возможно за счёт отказа признать некоторые полномочия василевсов в церковном управлении, как они сформировались издревле.

В первую очередь, для апостоликов были неприятны судебные прерогативы царей и перспектива когда-нибудь попасть на их суд в качестве обвиняемых лиц. В свою очередь, для этого следовало убедить римских василевсов в том, что, при всей безбрежности их власти, они не могут претендовать на священнический сан и, следовательно, их церковная политика должна следовать тем указаниям, которые даются ей по-настоящему высшей духовной властью, то есть Римским епископом.

Первую практическую попытку освободиться от этой зависимости и обосновать свою неподсудность царю предпринял папа Геласий (492–496). «До пришествия Христа, — утверждает он в своём послании, — было так, что некоторые люди, всё же, образно говоря, более предназначенные к исполнению внешних обрядов, были одновременно и царями, и священниками. Священная история повествует о том, что таковым был Мелхиседек (Быт. 14). Чему стал подражать и дьявол, всегда стремящийся тиранически присвоить себе все соответствующее божественному почитанию, так что языческие императоры одновременно провозглашались и великими понтификами. Но после рождения истинного Царя и Священника ни один император не присваивал себе имени священника, ни священники не притязали на царский сан. И хотя в Нём Самом, то есть в истинном Царе и Священнике сочетались корни и царского, и священнического рода, однако Христос, помня о человеческих слабостях, так разделил обязанности каждой из этих великих властей между различными действиями и даровал им различное достоинство, чтобы это благоприятствовало их спасению, и удержал от великой власти, желая исцелить их спасительным смирением и не дать им быть вновь захваченными человеческой гордостью, чтобы и императорам-христианам ради вечной жизни необходимы были священники, и священники бы подчинялись императорам в ведении мирских дел: поскольку духовное отстоит от плотского, то никакой воин Иисуса Христа не связывает себя делами жительскими (2 Тим. 2, 4), и наоборот, тому, кто занят делами светскими, не должно заниматься делами божественными, чтобы соблюдалась и скромность обоих сословий и ни одно из них чрезмерно не возносилось и каждое наилучшим образом подходило бы к определённой ему деятельности. И вот, коль скоро всё так устроено, то достаточно очевидно, что мирская власть не может ни обвинять, ни оправдывать священника»[785].

Его преемники шли тем же путём. Когда папу Симмаха обвинили в том, что он совершал Пасху по старому календарю, а не по Александрийскому, принятому во всей Церкви, итальянские епископы, собравшиеся на Собор в Риме, 23 октября 502 г. вынесли следующий приговор: «Симмах — законный папа, а право судить папу лежит не власти людей, но лишь Бога»[786]. Папа Иларий (461–468) довольно жёсткими методами насаждал власть апостолика в Галлии, епископы которой не желали примириться со статусом подчинённых Риму лиц. А папа Феликс II (483–492) отверг Энотикон императора Зенона как пример неоправданного вмешательства мирянина в вопросы веры[787].