Марш через джунгли - Дэвид Вебер

— Ну, — сказал Бижан, снова потирая рог, — я вообще-то не очень понимаю в сельском хозяйстве. Я вещи ремонтирую. — Он показал на свой заплечный мешок. — Думаю, здесь должны где-то быть другие фермы.

— Кто владеет землей?

Элеонора была приятно удивлена, когда узнала, что в окрестностях Ку'Нкока фермеры именно владеют землей. Фермы передавались по наследству по сложным культурным «правилам», благодаря которым они переходили из поколения в поколение более или менее целыми. Это лишало наследства почти всех «младших сыновей», но такова была общая проблема аграрных обществ по всей Галактике. Главное — фермы не разбивались на крохотные наделы, на которых невозможно вести хозяйство. Они также не продавались и не переходили в другие руки каким-либо иным путем — что приводило бы к образованию гигантских латифундий. Великие Дома Ку'Нкока вплотную подошли к проведению некой ползучей «сельскохозяйственной реформы», которая лишила бы крестьянство права владения землей, но, к счастью, ограниченная власть Домов тормозила реформы на полпути. На этом уровне технологии не могло быть ничего лучшего, чем мелкое «йоменское» сельское хозяйство.

— Я не знаю точно, кто ею владеет, — сказал ремесленник, снова потерев рог. — Я никогда не спрашивал.

Шеф персонала поморгала, потом ободряюще улыбнулась. «Ремесленник» выбалтывал мельчайшие внутренние подробности работы совета олигархов, который управлял Пасулом, и подробно рассказывал о различных группах независимых фермеров и издольщиков, которые обрабатывали землю на том берегу реки. А очутившись в краю, где, по его словам, он родился, он неожиданно замолчал. Да Элеонора и дня бы не прожила при императорском дворе, если бы подобные детали не включали в ее мозгу тревожную сирену.

— Это интересно, — сказала она абсолютно честно. — Но, полагаю, бродячего лудильщика это не слишком заботит?

— Не очень, — сказал Бижан. — Я просто не могу дождаться, когда вернусь в свой прекрасный город!

— Хороший город, — сказала Косутич, подергивая себя за мочку уха.

— Ничего, — ответил Панэ.

Маршад оказался больше, чем Ку'Нкок, но меньше, чем старый Войтан; улицы извилисто поднимались вверх по холму от нескольких ворот в городской стене.

Ворота были необычными. Створки сколотили из толстенных плах, хорошо подогнанных и даже проконопаченных, и окантовали медью, которая стоила, наверное, целое состояние. Но воротная коробка была расшатана, и даже если ее когда-то обшивал металл, он давно уже куда-то подевался.

Оказалось, что большая часть города находится в таком же полуразваленном состоянии. Стены были выше, чем стены Войтана, зато разрушениям подверглись сильнее. Местами парапеты упали и лежали грудой камней у основания главной стены, оставив в стенах зияющие пустоты, похожие на выпавшие зубы; местами внешние каменные блоки вывалились, обнажив заполняющую внутреннее пространство щебенку. Один участок стены был настолько поврежден, что это была уже не стена, а вал.

За обширной привратной площадью начинался лабиринт улиц и переулков. Дома большей частью строились из розового гранита и ослепительно белого известняка; город представлял собой огромный многоэтажный муравейник, созданный без плана и замысла...

По главной улице отряд пройти мог, но едва-едва. Вдоль проезжей части тянулись глубокие сточные канавы, в которые стекали тонкие ручейки, сходившиеся из переулков. Эта часть города явно была не лучшим местом для жизни: зловонная жижа в ручейках, которые и составляли всю канализацию города, представляла собой отвратительную (и почти взрывоопасную) смесь фекалий и гнили.

По мере углубления в город обозначились своего рода «годовые кольца». Нижние кварталы были образцом строительно-архитектурных работ: аккуратно вырезанные блоки полевого шпата и гнейса, ловко подогнанные, уложенные большей частью без раствора. Стены были покрыты белой штукатуркой, а окантовка дверей и окон все еще сохраняла следы богатой отделки и разноцветной раскраски. Но сейчас штукатурка облупилась, крыши просели или обрушились, углы осыпались, а некогда яркая окраска почти до полной белизны выгорела под жгучим серым солнцем. Поработала и вода — след затопления отпечатался высоко на стенах. Многие дома были пусты, кое-где в развалинах двигались тени — тайные обитатели, которые наверняка выходили наружу только под дружеским покровом ночи.

Уровень строительных работ падал по мере того, как процессия поднималась вверх по холму, но состояние домов отчасти улучшилось. Выше линии наводнений дома были в основном обитаемые, а лабиринт стал напоминать эшеровскую головоломку — с домами, громоздящимися на домах, и построенными поперек переулков переходами, которые превратили переулки в туннели.

Торговля в этом лабиринте велась, но беспорядочно. Вдоль дороги стояли редкие лоточники со скудным выбором полусгнивших фруктов, прелого ячмериса, дешевых и грубых ювелирных изделий и всевозможных мелких безделушек. Ужасающая нищета этого района бросалась в глаза сразу, а в воздухе висел смрад гниющего мусора и нечищеных сортиров. Молодые мардуканцы сидели в дверях, уставившись в никуда и апатично ковыряя уличную пыль.

Трущобы неожиданно оборвались большой площадью. По нижней ее части тянулись высокие городские дома, словно обрезающие этот лабиринт. Они выходили фасадами на широкое открытое пространство, отчасти природное, отчасти рукотворное. Центром площади был большой фонтан вокруг статуи вооруженного мардуканца. Верхнюю часть площади занимало большое, расползшееся, богато и вычурно отделанное здание, которое десятками разностильных щупальцев и отростков дотягивалось до цитадели на вершине холма, образуя с ней единое целое.

У дворца — ясно было, что это дворец, — толпился народ.

Шла публичная аудиенция. Правитель города-государства сидел на сверкающем великолепном троне, установленном у входа во дворец. Как и трон Ку'Нкока, он был выполнен с многочисленными инкрустациями из различных пород дерева, но в отличие от того этот украшали драгоценные металлы и камни. Все сооружение сияло золотом и серебром и сверкало местными сапфирами и рубинами грубой «шахтерской» огранки.

Король оказался первым встреченным землянами мардуканцем, носившим сколько-нибудь оформленную одежду. Он был облачен в легкое платье цвета шафрана, разрезанное с боков, присобранное у лодыжек и отделанное пунцовым кантом. По нему струились узоры из серебряных нитей, воротник же был искусно сплетен из тончайшей серебряной проволоки с отделкой из драгоценных камней.

Рога монарха также были инкрустированы драгоценными металлами и камнями и соединены сложной паутиной унизанных драгоценными камнями цепочек, которые ловили тусклый свет и отражали его неяркой радугой. И, как будто всего этого было недостаточно, на шее у короля красовалась тяжелая цепь из золота с драгоценными камнями, которая низко свешивалась на грудь.

Справа и слева от короля стояли особняком... вероятно, его советники. Одежды у них не было (вернее, один человек, наверное военачальник, носил доспехи), но рога их также были покрыты инкрустацией и драгоценными камнями. Украшения явно указывали на ранг, ибо становились менее крупными и впечатляющими в прямой пропорции от расстояния, разделявшего их владельца и монарха.

Около шестисот гвардейцев выстроились вдоль ступеней перед дворцом, стоя «вольно» в две шеренги. На них были более тяжелые доспехи, чем у гвардейцев Ку'Нкока: нагрудники, сиявшие серебристо-серым в тусклом рассеянном свете, дополнялись металлическими набедренниками и наручами, а длинные копья — широкими мечами. Отполированные нагрудники явно выполняли не только декоративные функции.

Толпа перед монархом была разнородной. Большинство, похоже, принадлежали к мардуканскому эквиваленту «среднего класса». Они тоже носили украшения на рогах, но, как правило, простые, сделанные из неблагородных металлов типа латуни. Кое-где затесалось несколько бедняков, и один из них как раз подавал в этот момент какое-то прошение сиятельному монарху.

Проситель простерся перед королем ниц, все шесть конечностей раскинуты в самоуничижении. На расстоянии было не понять, что он говорит, но это вряд ли имело значение, поскольку король сидел на троне вполоборота и почти не обращал на него внимания.

Отряд видел, как проситель, очевидно, закончил дозволенные речи, а монарх взял с блюда квиник и откусил кусочек. Затем он бросил надкушенным плодом в просителя и сделал знак гвардейцу.

Не успел несчастный мардуканец выкрикнуть хоть слово протеста, как гвардейцы схватили его и отрубили голову. Голова покатилась к краю толпы, из обрубка шеи хлынул красный поток, и тело бедняги тяжело подергивающейся кучей опустилось на землю.