Дети леса, дети звезд - Мерри Джинн

— Да? — удивленно-успокоенно переспросил Грин и расхохотался:

— А у меня такое в голове представилось, такое! Ну что же, тогда все не так страшно. Даже весело будет, наверное.

— Весело — возможно, и будет, — с новой задумчивостью ответил Тесс. — Смотря что мы найдем… Только меня другое сейчас беспокоит. Не сочтите вопрос бестактным — как рождаются полукровки?

Грин широко-широко открыл глаза.

— Наверное, тем же путем, что и все остальные? — осторожно предположил он.

— Это, пожалуй, возможно, — согласился Тесс, слегка мрачнея, и задал следующий вопрос. — А полукровки во втором, третьем поколении — тоже?

— Могут ли рождаться дети от смешанных народов? — переспросил Грин. — Могут, конечно! Просто каждый народ старается держаться своих и хранить собственные обычаи, но если заселяется новая территория, то может возникнуть и новый народ, почему же нет? Без физического отвращения, разумеется. В человеческой памяти много историй, когда девушка рожала от кого-нибудь из скрытого народа, или, наоборот, кто-то от них приходил и жил среди людей. Я не скажу, что это случается каждый день, но истории есть. А что вас так беспокоит, мастер Тесс? Новая кровь — новые силы, новые способности.

Серазан покачал головой:

— Меня беспокоит, что по всему, что известно нашей науке, полукровки между разными видами живых существ либо совсем невозможны, либо рождаются неспособными к размножению. Это происходит оттого, что семя и мужское, и женское имеет природную защиту от последствий неразумного с точки зрения крови сношения — хорошо, если полукровка возьмет лучшее от обоих видов и окажется сильнее, умнее и более приспособленным к жизни, но что если наоборот? Поэтому человек может зачать ребенка только с человеком, собака — с волком, но не с кошкой и не с бараном, а лошадь — с ослом, но у мула потомства не будет. Это законы природы, и если они не нарушены, то ваши скрытые народы — куда более люди, чем можно было предположить.

Тесс перевел дыхание.

— Если так — это хорошо, очень хорошо. Но может быть и наоборот. Мне известно, что когда люди нашли, где стоит и как устроена эта природная защита, то они нашли способ и сломать ее, после чего начали играть с кровью, делая разных и разных существ, и людей, и животных, и доигрались так, что потом еле смогли уничтожить созданных собою же неспособных нормально жить уродов. После этого в уже известном вам СОМ наложили строжайшее табу на эксперименты с генами разумных существ и межрасовое смешение крови. Это было лет пятьсот назад, ваша планета была заселена раньше. Если окажется, что здешние люди имеют кровь, лишенную природной защиты искусственно, или что часть народов здесь произошла не сама, а вследствие чьих-то игр — в этом случае к вам и ко всему здешнему народу будут относиться очень плохо… ни за что, просто за то, что они родились с такой кровью. Я боюсь именно этого…

Помолчав, Серазан признался:

— Я ведь и сам испугался, когда вы сказали Морану, что народы могут по собственному желанию смешать кровь. И только потом, когда посмотрел на вас, страх ушел.

— Может быть, все дело в цели, а не в процессе? — предположил Грин. — Если для игры, то действительно странно будет, а если для того, чтобы дети твои счастливо жили в стране, которая приняла тебя и подарила лучшее, что есть — свое творение, своих детей.

Посмотрел на Серазана и шаловливо улыбнулся:

— Будьте осторожны, учитель, иначе однажды вы найдете в своей постели красивую черноволосую девушку, а перед вашей кроватью будут лежать брошенные вороньи крылья!

Серазан содрогнулся, когда перед внутренним взором пронеслись черные кудри, мраморно-белое тело и крылья-погоны на черной форменной куртке, сброшенной на пол.

— Не надо… пожалуйста, — мотнул головой коротко, и заставил себя выбросить из головы воспоминания. — На самом деле, это едва ли не единственная цель, для которой стоит необратимо меняться — для жизни там, где останетесь навсегда и вы, и ваши потомки. Конечно, этим вы лишаете их права выбора собственной судьбы, но ее и так мало кому дано выбирать.

— Больше не буду, — торопливо заверил Грин, увидев, что Мастер шутке вовсе не обрадовался.

Разговор сам собой затих, и Тесс ушел к себе.

Грин не осмелился просить его остаться. Право выбора судьбы — вот что засело у него в голове.

Рон раньше не задумывался над своей судьбой, а сейчас, спрятавшись в крыльях, стал вспоминать деда-лесовика и его сундук, набитый всякой всячиной, собственные эксперименты с магией. Почему его не отдали в обучение много раньше? Потому что дед учил сам, а мать с отцом думали — перебесится и останется при доме мужчина-помощник. Но случилось иначе — дед сам однажды ушел в лес умирать, как уходили все в их роду, и дедов дом заняла одна из сестер, та еще ведьма, семейная и тем же дедом обученная. Мог ли Рон остаться вечным младшим? Мог, конечно, но хулиганил так, что терпения у семьи не стало, и мага-подростка повезли в Двуречье.

«Здесь, наверное, и был первый поворот судьбы, — думалось сфинксу, — но я его не заметил. Прошутил, продурачился, процеловался в потемках. У той девочки были такие ленты в косах и такие глаза в ресницах, такие губы упругие, оторваться невозможно. И сам город был такой веселый, за стеклянными шариками на завод лазили, мыльные пузыри по ветру, чей быстрее долетит и не лопнет. После лесного меда — сахарные фигурки на палочках, как вкусно их делали… После птичьего щебета — вечный гомон большого речного тракта, торговцы и фокусы. С фокусов все и началось, все желание уйти вдаль с пестрым фургоном. Тогда я и ушел… ушел насовсем». В памяти были отец и мать, серьезные, мать даже плакала, надевая собственноручно сшитый плащ, коричневый, с лиственным узором по воротнику, вышивка выпуклая, красивая, так шили только в родном краю. Что стало с тем плащом? Вытерся, оборвался и сгорел. А вышивка украшает фартук одной милой хозяюшки, у которой жил всю прошлую зиму. Чувство потери стало таким острым, что сфинкс даже носом шмыгнул по-детски, уткнувшись в пушистое предплечье.

«Как понять, — спрашивал он себя, — правильно ли было то, что родители меня отпустили, не держали рядом? Правильно ли сделали, что согласились с моим выбором, не сказав ни слова, не попытавшись удержать? Если бы это было сейчас, никуда бы я от них не ушел. Но если вот это и есть судьба, то она меня привела сюда, и пока все правильно, значит, выбора никакого и не было? Я просто следовал своему характеру. И следовал, и следовал, пока дорога не вытесала из этого характера то, что есть сейчас…» И до самого утра Рональд Грин видел во сне тот первый, мамой сшитый дорожный плащ, теплый и мягкий, и зеленые листья вышивки на нем.