Том 9. Драматургия (86) - Алексей Николаевич Толстой

напрасны были наши труды, и поколениям нашим надлежит славу и богатство отечества нашего беречь и множить. Виват!

Пушки, трубы, крики.

Занавес

Иван Грозный*

Посвящается Людмиле Толстой

Драматическая повесть в двух частях

Часть первая

Орел и орлица

Пьеса в одиннадцати картинах

Действующие лица

Царь Иван Васильевич.1

Марья Темрюковна, черкесская княжна, затем царица.2

Михаил Темрюкович, ее брат.

Василий, блаженный.3

Филипп, игумен Соловецкого монастыря, затем митрополит московский.4

Малюта Скуратов.5

Василий Грязной.6

Федор Басманов.7

Князь Курбский Андрей Михайлович.8

Князь Воротынский Михаил Иванович9 } воеводы.

Юрьев Никита Романович10

Сильвестр, поп, правитель государства во время юности Ивана.11

Авдотья, жена Андрея Михайловича Курбского.

Ваня, Андрюшка } его сыновья.

Козлов Юрий Всеволодович. Шибанов.

Князь Оболенский-Овчина Дмитрий Петрович.12

Князь Репнин Михаил Дмитриевич.13

Княгиня Старицкая Ефросинья Ивановна, тетка царя Ивана.14

Князь Старицкий Владимир Андреевич, двоюродный брат царя Ивана.15

Юрген Ференсбах, ливонец.

Магнус, принц датский.16

Висковатый17, Новосильцев18 } дьяки

Новодворский, городской воевода.19

Лекарь.

Скоморох.

Слуга.

Первый бирюч.20

Второй бирюч.

Третий бирюч.

Первый купец.

Второй купец.

Третий купец.

Первый ремесленник.

Второй ремесленник.

Купчиха.

Мужик из Раздор.

Толмач.21

Двойна, полоцкий воевода.

Женщина с узлами.

Ремесленник.

Молодой шляхтич.

Толстый пан.

Босой монах жители Полоцка.

Богатая шляхтянка.

Пожилой купец.

Первый латник.

Второй латник.

Третий латник.

Старая женщина.

Бояре, опричники, воины, скоморохи, слуги.

Картина первая

Палата с низким крестовым сводом. Прямо на стене – живопись: юноша стоит, раскинув руки, в одной – хлебец, из другой течет вода; с боков его – коленопреклоненные бояре, воеводы, священнослужители и простой народ; одни ловят ртом воду, другие указывают на хлебец. Над головами – грифоны держат в когтях солнце и луну.

Внизу картины изображен огонь неугасимый и мучения грешников. В палате – с боков печи – на скамьях сидят бояре, окольничие,22 московские23 и думные24 дворяне. Все без шуб, в одних однорядках,25 в кафтанах, у всех – посохи и шапки в руках. Заметно, что в палате жарко натоплено. В высоком железном светце26 горят свечи. В палате три двери: прямо в стене дверь, обитая золоченой кожей, в стене направо – низенькое дверное отверстие и налево – такая же низенькая дверь.

На печной лежанке сидит князь Михаила Репнин, с тощей бородкой, редкими волосами по плечи. Справа от него на лавке сидит князь Дмитрий Оболенский-Овчина, лет под пятьдесят, тучный и зверовидный, с красным лицом, изломанными бровями. У правой двери, откуда из соседней палаты льется свет свечей, стоит молодой князь Андрей Михайлович Курбский. У него суровое, правильное лицо, курчавая темная бородка, выбритая на подбородке, щегольские усы, одет он в длинный темный кафтан, в сафьяновые сапожки с сильно загнутыми носами. Он прислушивается к тому, что происходит в соседней палате. Из глубины через палату в правую дверь мимо Курбского проводят под руки древнего старика в посконной рубахе, в новых лаптях. Старик идет, будто упирается, лицо поднято, рот разинут.

Репнин. Колдуна повели.

Оболенский. Ничего теперь не поможет. Соборовать надо.

Репнин. Омыть да в гроб. А гроб-то забыли сделать. Ах, ах, слава земная: Казанское царство покорил,27 Астраханское царство покорил,28 а в смертный час гроба некому сколотить. Господь-то мог бы помочь, да, видно, не захотел.

Оболенский. Не дал, не дал господь ему покняжить. Волчонок, весь в отца, а лучше сказать – в деда.29 Да и весь-то род Ивана Калиты – скаредный, кровопийственный.30 Покняжили, напились человечьей крови, теперь запустеет род Ивана Калиты… Аминь. (Живо оборачивается к боярам.) Вот князь Андрей Курбский, – прапрадед его кто? Святой Ростислав31 – третий сын великого князя Мстислава; а он, Андрей, как холоп, стоит у двери… А род Ивана Калиты – от последнего, от младшего сына Мономаха, от Юрия Долгорукого…32 Милые мои! Юрию дали Москву в удел. В те поры в Москве дворов-то всего десяток было худых да тын гнилой на ручье Неглинном. Князю Юрию зипунишки крашеного не на что было купить. Поставил он на реке Яузе кабак да на Мытищах другой кабак – торговать хмельным зельем, брать с купцов десятую деньгу. С того он, Юрий, и Долгоруким прозываться стал,33 что руки были долги к чужой мошне.

Репнин (начинает трястись от смеха). Подарил, подарил…

Курбский. Не смеяться, князья, ризы разорвать, рыдать нам бог повелел…

Оболенский. Рыдать? Нечем. Слез-то нет, высохли, князь Андрей Михайлович.

Репнин. Далее что же про род Ивана Калиты?

Оболенский. С тех пропойных денег и пошел сей худой род. В Золотой Орде ярлык купил на великое княжение! Мимо старших-то родов! Иван Третий, дед этого волчонка, зная свою худость, в жены взял византийскую царевну,34 чтоб ему от императоров греческих крови прибыло… И бороду сбрил себе.35 Да не быть Москве Третьим Римом,36 не быть этому! От голи кабацкой Москва пошла, голью и кончится.

Репнин. Церковь близко, да идти склизко, кабак далеко, да идти легко.

Из соседней палаты выходит лекарь, немец в черном коротком платье, на котором нашиты астрологические знаки. Вынимает платок, подносит к глазам.

Курбский. Ну что? Скажи, лекарь…

Лекарь. Хофнунгслос.[41]

Курбский. Без надежды?

Лекарь. Готт аллейн кан им хельфен.[42]

Курбский. Он жив еще? Слышу, стонет, вскрикивает…

Лекарь (махнув рукой, уходит в дверь, что в глубине палаты). Пускай царю русский кольдун помогайт.

Репнин. Собака, нехристь. Прошел, и дух от него скорбный.

Оболенский. Не быть Москве деспотом. От Владимира святого и по сей день навечно господь поставил княжить на уделах37 князей Ростовских, Суздальских, Ярославских, Шуйских, Оболенских, Репниных…

Репнин. Стой, князь Оболенский-Овчина! Не хочу тебя слушать. (Боярам.) Невзначай, в пустой речи, – ишь ты, – место наше утянул38 – Оболенские, а потом Репнины. Мы, Репнины, от Рюрика –