Мастер и Маргарита. Все варианты и редакции - Михаил Афанасьевич Булгаков

также вежливо попросил незнакомец, и приятели как-то неловко раздвинулись, а иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор.

— Если я не ослышался, — заговорил он, поглядывая то на Берлиоза, то на поэта, переставшего икать, — вы изволили говорить, что Иисуса Христа не было на свете?

— Нет, вы не ослышались, — учтиво ответил Берлиоз, — именно это я говорил.

— Ах, как интересно! — воскликнул иностранец.

«Какого черта ему надо?» — подумал Понырев и нахмурился.

— А вы соглашались с вашим собеседником? — осведомился неизвестный, повернувшись к Поныреву.

— На все сто! — подтвердил Понырев, любящий выражаться вычурно и фигурально.

— Изумительно! — вскричал непрошеный собеседник. После этого он, воровски почему-то оглянувшись и снизив почти до шепота голос, сказал: — Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы вообще не верите в Бога? — Он сделал испуганные глаза и прибавил: — Клянусь, я никому не скажу.

— Мы не верим в Бога, — улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз, — и не боимся, если об этом кто-нибудь узнает.

Иностранец на спинку откинулся и спросил, даже привизгнув от любопытства:

— Вы — атеисты?!

— Да, мы атеисты, — весело ответил Берлиоз, а Понырев подумал, рассердившись: «Вот болван заграничный прицепился!»

— Ах, какая прелесть! — вскричал странный иностранец и завертел головой, глядя на приятелей.

— В нашей стране атеизм никого не удивляет, — дипломатически вежливо сказал Берлиоз, — большинство нашего населения сознательно и давно уже перестало верить сказкам о Боге. У нас имеет место обратное явление: величайшей редкостью является верующий человек.

Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному Берлиозу руку, произнося при этом такие слова:

— Позвольте вас поблагодарить от души!

— Это за что же вы его благодарите? — заморгав глазами, осведомился Понырев.

— За очень важное сведение, — многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.

Важное сведение, по-видимому, произвело на него сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту.

«Нет, он не англичанин...» — подумал Берлиоз.

«Где он так насобачился говорить по-русски?» — подумал Понырев и нахмурился. Ему захотелось курить, а папиросы все вышли.

— Но позвольте вас спросить, — после тревожного раздумья осведомился заграничный гость, — как же быть с доказательствами бытия божия, коих существует ровно пять?

— Увы, — с сожалением ответил Берлиоз, — ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и их давно уже человечество сдало в архив. Согласитесь, что в области разума никаких доказательств существования Бога нет и быть не может.

— Браво! — вскричал иностранец. — Браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старикашки Иммануила по этому поводу! Но вот курьез: он начисто разрушил все доказательства, а затем, как бы в насмешку над собою, соорудил собственное шестое доказательство!

— Доказательство Канта, — тонко улыбнувшись, возразил образованный Берлиоз, сразу сообразивший, о ком идет речь, — также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому поводу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством.

Берлиоз говорил и в это время думал: «Но все-таки, кто же он такой? Он великолепно говорит по-русски!»

— Взять бы этого Канта, да за эти самые доказательства года на три в Соловки! — неожиданно бухнул Иван Николаевич.

— Иван! — сконфузившись, шепнул Берлиоз.

Но предложение направить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, а, напротив, привело в восторг.

— Именно! Именно! — закричал он, и глаз его, обращенный к Ивану, засверкал. — Ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком — ты, профессор, какую-то чепуху придумал, ведь над тобой смеяться будут!

Берлиоз вытаращил глаза, глянул на иностранца. «За завтраком... Канту?..» — подумал он.

— Но, — продолжая иностранец, не смущаясь изумлением Берлиоза, — водрузить его в Соловки невозможно, по той причине, что он уже сто двадцать пять лет находится в местах, гораздо более отдаленных от Патриарших прудов, чем Соловки.

— Жаль! — отозвался Иван, не совсем разобравшись в последних словах своего противника, а просто испытывая раздражение против него и не обращая внимания на укоризненное подмигивание и гримасы Берлиоза.

— И мне жаль! — подтвердил неизвестный и продолжал: — Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нету, то, спрашивается, кто же управляет жизнью на земле? — и он повел рукой, указывая на дома.

— Человек! — сурово ответил Иван Николаевич.

— Виноват, — мягко отозвался неизвестный, — для того, чтобы управлять, нужно, как всем понятно, составить точный план на некоторый хоть сколько-нибудь приличный срок. И вот, позвольте вас спросить, как же может управлять жизнью человек, если он такого плана не может составить даже на смехотворный срок лет в сто, скажем, и вообще не может ручаться даже хотя бы за свой завтрашний день? И в самом деле, — тут неизвестный обратился к Берлиозу, — вообразите, только что вы начнете управлять, распоряжаться другими и собою, вообще входить во вкус... и вдруг у вас... кхе, кхе... саркома! — Тут иностранец сладко хихикнул, как будто мысль о саркоме доставила ему удовольствие. — Саркома, — повторил он, щурясь, звучное слово. — И вот, какое уж тут управление! Ничья судьба вас более не интересует... К гадалкам, бывали случаи, обращались образованнейшие люди! И через некоторое время тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, уже не сидит за своим столом, а лежит в деревянном ящике, и оркестр играет над ним, и плохо играет, марш Шопена. И окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, выбрасывают его в печку. А бывает и хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, ведь пустяковое, казалось бы, дело, и этого сделать не может, потому что вдруг поскользнется да и попадет под трамвай! Что же, вы скажете, это он сам собой управлял? Не лучше ли думать, что кто-то управился с ним другой?

И здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.

Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и тревожные какие-то мысли начали мучить его. «Он не иностранец! Он не иностранец, — напряженно размышлял он, — он престранный тип! Но, позвольте, кто же он такой?»

— Вы хотите курить? — внезапно обратился к Поныреву иностранец и взялся за карман. — Вы какие предпочитаете?

— А у вас разные, что