Алиедора - Ник Перумов

А подвезти на санях и не предложил даже – Дигвил смотрел вслед скрывшейся тройке негоцианта. Так далеко доброта у местных не распространялась. Раз Мастера отпустили – то пусть себе идёт, можно и подмогнуть. А веления на сани сажать – не было. Потому как иначе на санях бы его и везли.

Что ж, и на том спасибо. Глянем, чем человек добрый поделился…

Добрый человек поделился с Дигвилом копчёным мясом, сухарями, огнивом и коробочкой трута, сушёными же яблоками, солью и небольшим, в пол-ладони, ножиком. Обнаружив последнее, Дигвил хмыкнул. Ага, так я и поверил, что это простой купец был. Что ж, спасибо вам, Мастера. А уж что я дома стану рассказывать – когда доберусь, – не ваша забота.

Наскоро закусив небольшим куском мяса (надо растягивать запас!), Дигвил зашагал дальше.

Велик и обилен Некрополис. Это тебе не Долье, где каждую деревню знаешь, словно собственный наследный замок. Дигвил неуклонно следовал совету «купца», держался наезженного тракта да не забывал смотреть по сторонам. В селения он не заходил, почтовых станций, правда, не избегал, и это оказалось правильно – а что же, ночевать в открытом поле зимой?

На станциях хоть и косились, но, в общем, не обижали. Смотрители, похоже, всё понимали с первого взгляда. Да, не наш человек. Но раз идёт – значит, так надо. А не надо – так Мастера мигнут, и всё по-другому станет.

Нет, кормить его никто не кормил. И о помощи гордый дон Деррано просить, конечно же, не мог. Полученный невдалеке от ворот столицы мешочек почти опустел, Дигвил растягивал запасы как мог, однако и они закончились, когда до границы с Навсинаем было ещё далеко.

…Он сидел в углу, медленно и тщательно перетирая зубами последний сухарь. Сидел и благодарил судьбу, что всё-таки тепло, что топится печка и весь скрюченный, сморщенный зомби-слуга, отнюдь не страж, медленными и неверными движениями подбрасывает дрова. Мертвяк был уже старый, поддерживавшие в нём подобие «жизни» то ли заклятья, то ли снадобья ослабели от времени и усилий. Дигвил уже успел понять, что ожидало такого «старика».

На негнущихся ногах он ещё дотащится, выполняя последний приказ, к длинному низкому сараю на окраине ближайшего городка. Молодой, ещё не выслужившийся для столицы Мастер подаст знак, двое мертвяков распахнут створки ворот, оттуда дохнёт теплом и сладковатым тленом. Обречённый зомби проковыляет внутрь, его взгромоздят на стол, прихватят ремнями, и Мастер начнёт ритуал – всё, что ещё годится в дело, должно быть извлечено и должным образом сохранено.

И вот тут старый зомби, давным-давно умерший человек, закричит.

Дигвил слыхал эти вопли. Жуткие, нечеловеческие, низкие и тягучие, их ни с чем не спутаешь и ни с чем не сравнишь. Что-то, значит, оставалось «живым» в этих шагающих трупах, что-то такое, о чём задумаешься – и пробирает дрожь. Начинаешь понимать, что и впрямь есть нечто «хуже смерти».

– Э, чего расселся? – буркнул, проходя мимо Дигвила, почтовый смотритель. – Стар наш старик, стар. Совсем плох. А ты… – быстрый, внимательный взгляд, – никак не из наших. Да, сказывали про тебя, сказывали… что отпустили тебя Мастера, мол, иди на все четыре стороны. Нечасто такое бывает, ну а мне резоны их и вовсе обсуждать невместно. Вот что, мил-человек, вижу, у тебя глаза, как у клыкача голодного. Давай-ка, бери колун, ступай во двор, дров поколи. А за мною ужин не пропадёт. Или… нет, погоди. Вижу, ты отощал совсем. На вот краюху. Задаток вроде как. Потом уж иди.

Хлеб был мягким и тёплым. Дигвил готов был поклясться всеми Семью Зверьми и самим Омом Прокреатором, что ничего вкуснее в своей жизни он не едал.

Потом, правда, пришлось туго. Благородный дон Дигвил Деррано, наследник замка Деркоор, никогда в жизни не держал в руках колуна. Боевые топоры – сколько угодно, вот только дрова ими рубить не доводилось. Старый смотритель вышел во двор, полюбовался, сокрушённо покачал головой, поцокал и принялся учить молодого дона уму-разуму.

– Да ты из благородных, как я погляжу? – Вопрос был задан без малейшего пиетета и вроде б даже без ожидания ответа. – Не взыщи, человече, у нас благородных-то нету. Извели их всех, вишь, какая история. Мастера наши говорят, что у людей у всех кровь одинакова.

Дигвил опустил голову, скрывая поднимающийся гнев, с хряском рубанул, развалив кругляш надвое.

– Славно, славно, – одобрил смотритель. – Есть си– лёнки-то.

Деревенщина неотёсанная, с яростью сжимая топорище, думал молодой дон. Благородных у них, видишь ли, нету! Выпороть бы тебя как следует, шкуру б спустить, чтобы помнил, как надлежит обращаться к наследнику целого сенорства!

Но вслух он, разумеется, этого не сказал. Получить горячий ужин казалось куда важнее.

Он видел многое. Странное, непонятное, непривычное. Страна, где нет благородного сословия – но не скатывающаяся в полную дикость и хаос. Страна, где правят простолюдины, выбившиеся наверх не по праву рождения, а лишь собственными способностями. Страна, где мёртвых хоронят лишь в том случае, если они совершенно «ни на что не годятся», то есть из них невозможно сделать даже самого плохонького зомби. Страна, где у взрослых детей зачастую в мертвяках-работниках их собственные родители, – от этого у Дигвила всякий раз шёл мороз по коже. Страна, где к смерти относятся… незнамо как. С почтением, но без страха. Или, вернее, со страхом, но совсем иным, нежели у обитателей Свободных королевств.

Дигвил двигался к границе. Нельзя сказать, чтобы с великими муками и лишениями, – нет, обычные тяготы зимнего пути для одинокого странника. Освоившись, он уже смело стучал в ставни почтовых станций. Работа и кров находились почти всегда, а если работы и не случалось, в ночлеге никто не отказывал. Благородный Дигвил Деррано привык к мозолям, натёртым рукоятью меча, никак не черенком лопаты или топорищем обычного колуна, – но здесь, пробираясь сквозь зимние земли Некрополиса, свыкся и с такими.

Несколько раз его останавливали – молодые Мастера; смотрели пристально, спрашивали положенное, однако не злобствовали, не сажали в порубы, отпускали.

Он осторожно пытался расспрашивать – что творится на севере, как идёт война с Навсинаем? С Навсинаем потому, что осведомляться о судьбе родного Долье было бы по меньшей мере неумно.

Отвечали ему неохотно, и не оттого, что вести были дурными. Нет, он всё-таки оставался чужаком, отпущенным непонятной милостью Мастеров, и ему вполне можно было разрешить переночевать в тепле и дать ломоть хлеба с наваристой похлёбкой – после того, как отработает; потому что Мастера оставили ему жизнь и жизнь же его следовало поддерживать прочим законопослушным обитателям Некрополиса. Жизнь, но не более того.