Ребус. Расшифровка - Андрей Константинов

Паша кивнул, и Нечаев продолжил:

– …У меня у самого (веришь-нет?) ситуация еще поганее. Да что там поганее? – жопа полная! Такой год сволочной выдался – хуже не бывает! Скольких мужиков потеряли! И каких! Антоха Гурьев, Сергеич… Юра Рощин (ты его, правда, не застал) умер, тоже сердце… А народу сколько поуходило! Климушкин, Степанов, Горчаков… Теперь вот Полина, Лямка, у Эдика с Пасечником пенсия на подходе… Скоро может так статься, что я вообще здесь один, как динозавр какой-то, останусь. Сохранюсь исключительно по причине подходящего микроклимата и невозможности существования в любых других условиях… Ладно, чего-то я куда-то не в ту сторону попер… Давай-ка мы с тобой помянем подполковника Нестерова. Светлая ему память. Так будет лучше и так будет правильно.

– …И светлая память экипажу «семь-три-пять», – тихо добавил Паша.

– И светлая память экипажу «семь-три-пять», – согласился Нечаев. – Давай, не чокаясь.

Выпили, помолчали.

– А мне теперь когда заступать? – первым нарушил молчание Козырев.

– Я тебе на сегодня отгул поставил. А завтра с утра поедешь в гараж – примешь новую тачку, ту, которую за Колей Кривицким должны были закрепить взамен «Форда»-старичка. Пасечник со своей сломанной рукой еще недели три на больничном просидит, так я тебя к его «грузчикам» водилой поставлю. Кто к вам старшим пойдет – сам пока не знаю. Будем как-то выкручиваться – кроить, латать, штопать. Да, слушай, пацаны у Григорьича еще совсем зеленые, так что ты по возможности пригляди за ними, ладно?

– Хорошо, пригляжу.

– Еще выпьешь чуток?

– Нет, спасибо.

– Ну, и правильно. Тогда я тоже не буду. Все, Паша, иди отдыхай. Значит, запомнил? Завтра в гараж, но послезавтра уже на охоту. Сдюжишь?

– Как потопаем, так и полопаем, – подтвердил Паша, сделав попытку придать этой крылатой «грузчицкой» фразе ее родную, «нестеровскую» интонацию.

И, надо сказать, для первого раза у него получилось очень даже похоже.

2

Суббота 16 июля 2005 года выдалась неправдоподобно жаркой. С самого утра народ, не веря своим глазам, обалдело пялился на термометры, но затем, понимая, что это не сон, спешно собирал манатки и мчался на природу – поближе к водоемам и шашлыкам. Грех было упускать такой денек – не так уж их много за все лето в Питере и бывает. А уж про остальные времена года просто скромно умолчим.

Проснувшийся в десятом часу Паша Козырев природную аномалию также отметил и оценил, однако пути его и остального народа на этом разошлись. Сегодня, в день годовщины гибели Гурьева, Паша собирался поехать на кладбище. К поездке он готовился заранее и даже специально подкорректировал свой рабочий график так, чтобы на этой неделе один из выходных пришелся именно на шестнадцатое число.

От Лиговки до Южного кладбища Паша добирался около часа. По дороге он заскочил в магазин и очень долго выбирал алкоголь, потому что по такой жаре один вид стеклянной посуды со спиртосодержащей жидкостью вызывал легкий приступ тошноты. В конце концов Козырев остановил свой выбор на маленькой (0,25) фляжке «Флагмана», подкупившей не слишком запредельной ценой, а главное – холодными, запотевшими стеночками.

Как и следовало ожидать, людей на кладбище было совсем немного. По такой жаре, когда плавятся мозги и асфальт, сам тезис «любви к отеческим гробам» невольно становится малость расплывчатым. От центральных ворот до могилы Антона, рядом с которым закопали и бригадира, ходьбы было минут двадцать – Южное кладбище печально славится запредельно-гигантским размахом территории, на которой сейчас запросто могли бы разместиться несколько деревень, причем вместе с нарезанными для каждой сельхозугодьями. Запутавшись во всех этих «вишневых», «березовых», «ольховых» и прочих аллеях (есть все-таки какая-то нездоровая насмешка в подобных кладбищенских названиях!), Козырев дал солидного крюка и вышел к месту новых захоронений совсем с другой стороны.

Людей, пришедших на могилу, он приметил издалека. Ну, конечно! Можно было бы и догадаться, что две семейные пары – Ладонины и Лямины, тоже не забыли про этот день и сегодня придут навестить своего друга. Паша инстинктивно пригнулся и, словно нашкодивший ребенок, шмыгнул за ближайшую оградку, спрятавшись от бывших собратьев по оружию за массивной стелой из черного камня. Разведчики некогда знаменитого «семь-три-пятого» экипажа уже очень давно не собирались вместе. В последние месяцы они даже и перезванивались-то редко, но все равно – именно сегодня Козыреву как раз очень не хотелось этого общения. Тем более, что с ребятами в данный момент был Игорь Ладонин, к которому Паша испытывал очень сложные чувства – эдакая, знаете ли, гремучая смесь уважения и раздражения.

«Эк меня угораздило! К братку в гости заглянул», – усмехнулся Козырев, изучив надпись на памятнике, за которым он обрел временное убежище. Памятник был могуч и кичливо помпезен. А выбитая на нем золотыми буквами эпитафия подкупала своей умилительной трогательностью, а главное, была выполнена, пусть и в наивных, но стихах, кратко описывающих обстоятельства гибели покойного:

Ура! Я умер наконец!Всю жизнь, как раб, на баб батрачил.Теперь на этот ливерный рубеця больше ни копейки не потрачу.Кинул последние в жизни две палки,и меня увезли на катафалке.Выпьем за всех за нас,ведь скоро опустится занавес![36]

Паша присел на могильную плиту, отвинтил пробку, опрокинул пятьдесят грамм «за всех за нас» и за нескорый «занавес», закусил это дело предусмотрительно захваченным из дома огурчиком и закурил.

Дожидаясь ухода ребят, в своей импровизированной засаде он провел минут двадцать и, убедившись, что те наконец ушли, поднялся и пошел к Антону.

Могилы Гурьева и Нестерова смотрелись довольно скромно, особенно на контрасте с той, на которой Паша «гостил» только что. Однако при более пристальном рассмотрении становилось ясно, что «скромность» эта стоила Ладонину немалых денег. Почему именно Игорю? Так ведь родное управление на такие вещи денег не выделяет в принципе, потому как их и на живых-то вечно не хватает.

Небольшое ухоженное пространство было выложено светлым гранитом и обнесено аккуратной стенкой, внутри которой стояли два скромных камня с выбитыми датами. За ними пышно раскинулся дикий розовый куст, рядом с которым трогательно примостилась маленькая (и, заметьте – до сих пор не украденная!) металлическая скамеечка.

Паша вошел за оградку, по-хозяйски осмотрелся и обратил внимание, что в траве под скамейкой что-то краснеет. Он подошел, наклонился и… зашелся в приступе неудержимого хохота.

Это было служебное удостоверение Лямина, заботливо загнанное в пластиковую обложку и, как это и положено, с «защитой от дурака» – то бишь, металлической цепочкой.

На этот раз защита не спасла, а Ваня Лямин, за прошедшие полгода, как видно, ничуть не изменился.

Козырев сунул ксиву в карман, потянулся было за мобильником, но вспомнил, что денег на счету все равно нет. «Ничего, спохватится – сам прибежит», – подумал Паша, доставая из сумки фляжку и огурцы.

Так оно и случилось.

Минут через пять запыхавшийся и явно расстроенный Лямка вернулся. Видимо, так уж было угодно кому-то и где-то свыше, чтобы именно сегодня бывшие соратники все-таки встретились.

– Пашка?! Здорово! Сколько зим, сколько лет!

– Привет! Не так уж и много – всего лишь одна зима, а лето еще не кончилось. Рад тебя видеть.

– Я тоже. Слушай, как это мы с тобой разминулись? Мы же здесь были, буквально полчаса назад все были – и Полина, и Игорь, и Ирка моя.

– Да, жаль, – слукавил Паша. – Как детеныш-то ваш?

– Сашка? (Родившегося в конце мая первенца Лямины, не сговариваясь, решили назвать в честь бригадира.) Нормально. Нас поначалу все пугали, мол, семимесячные, они все такие болезненные, худосочные и убогие. На самом деле все это фигня. Знаешь, как он жрет? За троих! Короче, ест, спит, толстеет и какает. Не жизнь, а сплошная лафа. Не то что у его отца.

– А у отца-бедолаги, выходит, никакой жизни?

– Зря смеешься. Знаешь, сколько у меня в обслуге по управлению персоналок? Пятьдесят четыре. Плюс к этому мне еще Ладонин халтуру предложил – я теперь по выходным с Николаем (помнишь такого?) у них в офисе подрабатываю, программы пишу.

– А как у них?

– С Полиной? Да хорошо все. Вот тоже давно хотят ребенка завести, только пока не получается. Полина моей Ирке рассказывала, что осенью собирается в какую-то клинику в Швейцарию ехать… По этим… по женским делам.

Лямка делился новостями, а сам между делом растерянно озирался по сторонам.

– Потерял чего? – насмешливо спросил Паша.

– Да так, ерунда, – смутился Иван. – Думал, здесь… Но, похоже, где-то в другом месте…