Чертополох и золотая пряжа - Алёна Ершова

тебя в темнице запру и забуду, где ключ лежит. А матушка тоже хороша, почувствовала силу, с которой ей не совладать, и согнулась, смирилась. Собственными руками корону братцу на голову пялит. Я со дня первой охоты ждал, когда она меня коронует. Но нет, мал, все время мал для нее. Хорошо, хоть двор роптать начал, и она испугалась, а тут, гляди, завещание любимого мужа вспомнила. Вьется вокруг нелюдей, а на меня и не взглянет. Будто и не сын, а так…»

Поток мысленной хулы прервал слуга, подошедший к высокому столу.

— Там у ворот замка стоит нищая старуха. Она говорит, что ее пригласил сам сир Гарольд.

Гинерва удивленно выгнула бровь, а рыжебородый король, понятия не имея, кого он и когда успел позвать, посмотрел на мать с вызовом и, довольный произведенным эффектом, прогрохотал:

— Да, пригласил. Я пока здесь король и имею права пускать столько нищенок, сколько пожелаю. Тем более сегодня ведьмой больше, ведьмой меньше - невелика разница.

Слуга ушел, и через некоторое время вернулся вместе со сморщенной, худой, но достаточно крепкой старухой. В узловатых пальцах она держала большой холщовый узел. Чепец сполз с головы, открыв седые космы. Карга оскалилась, выставляя напоказ ряд острых белых зубов, и полоснула присутствующих ледяным взглядом. Собрала чужие эмоции: страх, недоумение, отвращение. Это хорошо, что ее узнали. Так даже веселей. Вон как побледнела Гинерва, нахмурился братец, а его молодая жена прожигает раскаленным взглядом, да так яро, что кровь кипит.

— Кто ты такая? – бросил король, выпуская на волю дурное настроение.

— Неужто ты не признал меня, любимый? — расхохоталась старуха. — Я сон меча, прощальное пламя, пища ворон. Я жена твоя, Гарольд. Ты вкусил мясо мое, лежа в воде, соединился со мной во сне и трижды поклялся мне в верности. Теперь ты мой на веки вечные!

Липкий пот скатился по спине короля, тело задеревенело, а верхняя губа дернулась.

— Нннет! — Гарольд отпрянул. — Я желал деву с белой, как снег, кожей, с голубыми, как вода, глазами, с алыми, как кровь убитого врага, губами. Ты не она, ведьма!

— Ооо! Милый мой король, я могу выглядеть как угодно. – И старушечья кожа сошла с нее, как со змеи сползает шкура в период линьки. Перед опешившим Гарольдом стояла синеглазая Королева сидов, нагая, как первый снег. Король сглотнул, а Кайлех расхохоталась, раскинула руки и закружилась. – А, может, я тебе больше нравлюсь такой? — Она снова преобразилась. По плечам рассыпались пепельные волосы, глаза полыхнули бирюзой, тело стало легким, почти невесомым. – Хотя три внучки Ноденса — это перебор для тебя, ты-то и с одной не справился, а хочешь, поиграем в игру: какая из нас настоящая? Нет? Тогда я поберегу силы, и так их много ушло на одного рогатого глупца. – И Кайлех вновь обернулась старухой.

Гарольд и не пытался скрыть отвращения, его передернуло. Озноб пробежал вниз по шее и плечам, вернулся наверх, вздыбив волосы.

— Я забираю все обещания, что давал тебе, ведьма, — король потянулся к кубку, желая смыть кислый привкус во рту. Сделал глоток и выплюнул содержимое обратно. Вместо вина там плескалась кровь.

Старуха довольно сощурилась.

— А не ты ли говорил, что королевское слово ценно именно своим исполнением? Ну да ладно, уговаривать не стану, а дар свой отдам твоему брату. Ведь он, в отличие от тебя, истинный король Альбы, правитель людей и туатов. Вот пусть и владеет плащом из шкуры Левиафана.

Кайлех развязала холщовый мешок, и зал затопило сиянием. Невероятной красоты плащ, с дорогими каменьями и золотой вышивкой, переливался в руках сиды. Старуха подошла к Румпелю и протянула ему дар.

— Возьми, храбрейший из храбрых и достойнейший из достойных. Этот плащ показывает истинную сущность людей и вещей, дарует мудрость и бессмертие. Прими его в знак примирения и признания мной твоего старшинства и силы.

Румпель прошелся рукой по правой половине лица и задумчиво потер подбородок. О плаще Левиафана он слышал во время пребывания на Гардарсхольме. Брать такой дар ни в коем случае нельзя, но и отказ вещь не примет. Кайлех ловко кинула сеть - не выпутаешься без потерь. Маг скользнул по пиршественному столу, взял белую лепешку, разломил ее надвое и протянул сиде.

— Если ты действительно хочешь примириться со мной, сестра, то разделим этот хлеб.

Сида недовольно протянула руку и приняла подношение. Начала жевать, роняя крошки на стол. Зал молчал. Румпель не знал, зачарованы ли люди кругом или просто застыли, пораженные происходящим. Кайлех давилась человеческим хлебом и неотрывно смотрела на мага, спокойно евшего свою половину. Их взгляды схлестнулись. И ведьма увидела в пурпурных глазах мага сочувствие и жалость. Кайлех отпрянула, а Румпель доел свой хлеб и продолжил:

— Ты назвала меня храбрейшим и достойнейшим, но взгляни: я сижу в твоей тени и в тени тех, кто рядом. Мой путь к трону был долог, и вели меня существа храбрее и достойнее. Ты говоришь, что плащ показывает истинную суть вещей. Но разве изменится она от того, будет ли познана мной или нет? Всякий разумный должен, как росток, через тьму стремиться к истине, а полученная без усердия, она губительна. Потому хлеб, что ты разделила со мной, сестра, намного ценнее для меня, чем золотой плащ Левиафана.

— Чушь! – Гарольд подскочил со своего места. – Ты омерзителен в своей приторной праведности, брат! Такого вы правителя хотите?! – крикнул он в зал. — Король должен быть лучше всех. Во всем. И ни тени сомнений в этом не должно быть! Я правитель Альбы Гарольд Хредель! Сильнейший из сильных и благороднейший из благородных! Ты принесла этот плащ мне, ведьма, так не смей отдавать другому!

Отсветы огней полыхнули в глазах Гарольда. Алчный блеск затопил радужку. Король выхватил плащ из рук Кайлех и накинул на плечи. Полотно хлопнуло, словно кожистые крылья. Кайлех расхохоталась и исчезла. Тени в зале ожили, изогнулись, стол опрокинулся, полетела на пол посуда, кто-то истошно завопил. Плащ сел, как влитой, сросся с телом короля. Гарольд закричал, попытался сорвать жуткую вещь, но было уже поздно. Суставы его выгнулись, кости с хрустом росли и ломались, кожа покрывалась золотой чешуей. Король рычал, метался, рвал когтистыми руками одежду. Лицо его вытягивалось, вздыбливалось, являя миру жуткую драконью морду. Король задрал голову и взвыл, опаляя потолок и стены огнем.

Румпель очнулся первым, оттолкнул Айлин к стене и