Путешествие вокруг света на корабле «Бигль» - Чарльз Дарвин

Я уверен, что не раз наши ноги по десять минут, а то и больше не касались земли, часто находясь в 10–15 футах над ее поверхностью, так что наши моряки в шутку выкрикивали глубину по лоту. В других местах мы ползли один за другим на четвереньках под сгнившими стволами. В нижней части горы величавые деревья Drimys winteri, какой-то лавр вроде Sassafras с душистыми листьями и другие деревья, названия которых я не знаю, переплетались в одно целое стелющимся бамбуком или тростником. Мы походили тут больше на рыб, бьющихся в сети, чем на млекопитающих. Выше большие деревья сменились кустарником, среди которого там и сям высились красный кедр или сосна алерсе.

Я с удовольствием встретил на высоте немногим меньше 1000 футов нашего старого знакомого – южный бук. Впрочем, здесь это невзрачные чахлые деревца, и мне кажется, что где-то недалеко отсюда проходит северная граница их распространения. В конце концов мы, отчаявшись, отказались от нашей попытки.

10 декабря. Ялик и вельбот с м-ром Саливеном ушли на съемку, я же остался на борту «Бигля», который на следующий день направился от Сан-Педро на юг. 13-го мы вошли в пролив в южной части Гуаятекаса, или архипелага Чонос, и счастье, что нам это удалось, потому что на следующий день разразился яростный шторм, достойный Огненной Земли. Белые массы облаков громоздились на темно-синем небе, и по ним быстро проносились черные косматые тучи.

Протянувшиеся одна за другой цепи гор казались мутными тенями, и заходящее солнце бросало на леса желтые отблески, очень похожие на те, какие дает пламя винного спирта. Вода казалась белой от водяной пыли, ветер затихал и снова ревел в снастях; то была зловещая, но грандиозная картина. На несколько минут вспыхнула яркая радуга, и тут любопытно было наблюдать влияние на нее водяной пыли; проносясь над поверхностью воды, она превращала обычный полукруг радуги в круг: полоса радужных цветов, продолжаясь от обоих оснований обычной дуги, пересекала залив и подходила к самому борту корабля, образуя неправильное, но зато почти замкнутое кольцо.

Мы пробыли здесь три дня. Погода была по-прежнему скверная, но это не имело большого значения, ибо все эти острова все равно совершенно непроходимы. Берега до того изрезаны, что если хочешь пробраться по ним, то приходится непрерывно карабкаться вверх и вниз по острым скалам из слюдистого сланца; что же касается леса, то наши лица, руки, ноги – все носило следы того, как зло обошелся он с нами за одну только попытку проникнуть в его запретные тайники.

18 декабря. Мы повернули в море. 20-го мы распростились с югом и при попутном ветре повернули корабль на север. От мыса Трес-Монтес мы бодро поплыли вдоль высокого, бурного берега, замечательного крутыми очертаниями холмов и густым лесом, покрывающим даже чуть ли не отвесные склоны. На следующий день мы открыли бухту, которая на этом опасном берегу может сослужить большую пользу судну, терпящему бедствие. Ее можно без труда отыскать по холму высотой в 1600 футов, еще более близкому к правильному конусу, чем знаменитая Сахарная голова в Рио-де-Жанейро.

На следующий день, после того как мы бросили якорь, мне удалось взобраться на вершину этого холма. То было нелегкое предприятие, ибо склоны были до того крутые, что в некоторых местах приходилось пользоваться деревьями как лестницей. Тут было также несколько обширных зарослей кустов фуксии с ее прекрасными свешивающимися цветами, но сквозь эти кусты очень трудно было пробираться. В этих диких странах подъем на вершину какой-нибудь горы доставляет большое удовольствие. Как ни часто, быть может, бывает обманута смутная надежда увидать с горы что-нибудь необыкновенное, а все-таки она непременно возвращается ко мне при каждой новой попытке восхождения.

Всякому, должно быть, знакомо то чувство торжества и гордости, которое вызывает в нас грандиозное зрелище, открывающееся с высоты. В этих редко посещаемых странах ко всему этому подмешивается еще некоторая доля тщеславия при мысли о том, что вы, может быть, первый человек, ступивший когда-либо на эту вершину и любующийся этим видом.

Вам всегда очень хочется установить, бывала ли до сих пор хоть одна живая душа в этом глухом месте. Вы подбираете кусок дерева с торчащим в нем гвоздем и изучаете его так, как будто он покрыт иероглифами. Охваченный этим чувством, я был сильно заинтересован, найдя на диком берегу, под выступом скалы, постель, устроенную из травы. Рядом с ней виднелись следы костра и топора, которым пользовался человек. Костер, постель, их расположение – все это обнаруживало искусную руку индейца; но вряд ли то был индеец, ибо индейская раса вымерла в этих краях: католики стремились превратить индейцев в христиан и рабов одновременно. Уже тогда у меня появилось предчувствие, что одинокий человек, устроивший себе постель в этом диком месте, был, должно быть, какой-то несчастный, потерпевший крушение моряк, который пытался пробраться вдоль берега к северу и провел здесь печальную ночь.

28 декабря. Погода по-прежнему стояла очень плохая, но мы смогли все-таки, наконец, приступить к съемке. Время тянулось очень медленно, как то всегда нам казалось, когда беспрерывные штормы задерживали нас день ото дня. Вечером мы открыли еще одну гавань, где и бросили якорь. Тотчас вслед за тем мы увидели человека, размахивавшего рубашкой, и послали шлюпку, которая вернулась с двумя моряками. Шесть человек бежали с американского китобойного судна и добрались до берега несколько южнее этого места; их шлюпку вскоре разбило в щепы прибоем. Вот уже пятнадцать месяцев они бродили взад и вперед по берегу, не зная ни куда идти, ни где они находятся.

Какое необыкновенное счастье, что мы обнаружили эту гавань! Если бы не эта случайность, они могли бы так блуждать, пока не состарились и не погибли бы, наконец, на этом диком берегу. Им пришлось очень много страдать, а один разбился насмерть, свалившись с утеса. Иногда они вынуждены были расходиться на поиски пищи, и этим объяснялась одинокая постель. Принимая во внимание все, что было ими пережито, они, по-моему, очень хорошо рассчитывали время, потому что ошиблись всего на четыре дня.

30 декабря. Мы бросили якорь в уютной бухточке у подошвы высоких холмов, поблизости от северной оконечности полуострова Трес-Монтес. На следующее утро, после завтрака, группа наших поднялась на одну из этих гор, которая имела 2400 футов в высоту. Картина открылась замечательная. Главная часть хребта состояла из величественных и обрывистых сплошных гранитных массивов, которые, казалось, появились вместе с началом мира. Гранит был покрыт слюдистым сланцем, от которого по прошествии веков остались странные выступы в форме пальцев. Эти две формации, отличаясь по своим очертаниям, сходны в том, что обе почти лишены растительности. Такое бесплодие показалось нам странным, потому что мы уже привыкли почти повсюду видеть сплошной темно-зеленый лес.