Полное собрание сочинений. Том 16. Июнь 1907 — март 1908 - Владимир Ленин (Ульянов)

Говоря это, Ларин в сущности выбрасывает за борт идею крестьянской аграрной революции, ибо его средние цифры урожайности относятся ко всем помещичьим землям. Если не считать возможным более широкое и более быстрое поднятие производительности труда в освобожденном от крепостничества мелком сельском хозяйстве, – то тогда вся вообще «поддержка революционных выступлений крестьянства вплоть до конфискации помещичьих земель» не имеет смысла. А затем Ларин забывает, что по вопросу о том, «для чего мыслится социал-демократами конфискация капиталистических хозяйств», есть решение Стокгольмского съезда.

Именно т. Струмилин внес на Стокгольмском съезде поправку – вставить после слов: экономическое развитие (в резолюции) «настаивая поэтому на том, чтобы конфискованные крупнокапиталистические экономии эксплуатировались и впредь капиталистически в общенародных интересах и на условиях, лучше всего обеспечивающих нужды сельскохозяйственного пролетариата» (стр. 157). Поправка эта была отвергнута всеми против одного (там же).

И тем не менее пропаганда в массах идет, не считаясь с решением съезда! Муниципализация – настолько путанная вещь, в силу оставления частной собственности на надельные земли, что невольно комментирование программы расходится с решением съезда.

К. Каутский, которого так часто и так несправедливо цитировали в пользу той или иной программы (несправедливо потому, что он решительно отклонял от себя предложения высказаться определенно по этому вопросу, ограничиваясь выяснением некоторых общих истин), Каутский, – которого, точно для курьеза, притягивали даже в защиту муниципализации, писал, оказывается, М. Шанину в апреле 1906 года:

«Очевидно, я под муниципализацией понимал нечто иное, чем Вы и, может быть, Маслов. Я понимал под ней вот что: крупное землевладение будет конфисковано и на нем и впредь будет вестись общинами (!) или более крупными организациями крупное хозяйство или же земля будет сдаваться в аренду производительным товариществам. Я не знаю, возможно ли это в России, не знаю также, пойдут ли крестьяне на это. Я и не говорю, что мы должны этого требовать, но думаю только, что если этого требуют другие, мы свободно могли бы с этим согласиться. Это был бы интересный эксперимент»[115].

Кажется, этих цитат достаточно, чтобы показать, как люди, вполне сочувственно относившиеся или относящиеся к стокгольмской программе, уничтожают ее своими толкованиями. Виною тут – безнадежная путаница в программе, теоретически связанной с отрицанием теории ренты Маркса, практически приспособленной к невозможному «среднему» случаю с местным демократизмом при недемократизме центральной власти, экономически являющейся внесением мелкобуржуазного якобы социалистического реформаторства в программу буржуазной революции.

Глава V. Классы и партии по прениям во второй Думе об аграрном вопросе

Нам кажется небесполезным подойти еще с несколько иной стороны к вопросу об аграрной программе рабочей партии в русской буржуазной революции. Разбор экономических условий переворота и политических соображений в пользу той или иной программы следует дополнить картиной борьбы разных классов и партий, охватывающей по возможности все интересы в непосредственном противопоставлении их друг другу. Только такая картина может дать представление о рассматриваемом явлении (борьба за землю в русской революции) в его целом, исключая односторонность и случайность отдельных отзывов, проверяя теоретические выводы практическим чутьем самих заинтересованных лиц. Как отдельные лица, любые представители партий и классов могут заблуждаться, но когда они выступают на публичной арене, перед всем населением, то отдельные ошибки неизбежно выправляются соответственными группами или классами, заинтересованными в борьбе. Классы не ошибаются: в общем и целом они намечают свои интересы и свои политические задачи соответственно условиям борьбы и условиям общественной эволюции.

Для составления такой картины у нас есть превосходный материал в стенографических отчетах обеих Дум. Мы берем вторую Думу, ибо она несомненно отражает борьбу классов в русской революции более полно и более зрело: выборы во вторую Думу не бойкотировались ни одной влиятельной партией. Политическая группировка депутатов гораздо определеннее во II Думе, думские фракции более сплочены и теснее связаны с соответственными партиями. Опыт I Думы дал уже немало материала, который помог всем партиям более обдуманно определить свою линию. По всем этим причинам следует предпочесть вторую Думу. На прения в I Думе мы будем ссылаться лишь в дополнение или пояснение заявлений, сделанных во второй Думе.

Чтобы картина борьбы классов и партий по прениям второй Думы была полна и точна, надо выделить каждую значительную и своеобразную думскую фракцию и характеризовать ее выдержками из главных речей по главным пунктам аграрного вопроса. Второстепенных ораторов нет возможности и нет надобности цитировать всех, и мы будем отмечать лишь тех, кто внес что-либо новое или дал заслуживающее внимания освещение какой-либо стороне дела.

Основные группы думских депутатов, явственно выделяющиеся в аграрных дебатах, следующие: 1) правые и октябристы, – разница между ними, как увидим, во второй Думе сколько-нибудь существенно не проявилась; 2) кадеты; 3) правые и октябристские крестьяне, стоящие, как увидим, левее кадетов; 4) беспартийные крестьяне; 5) народники или трудовики-интеллигенты, стоящие несколько правее 6) трудовиков-крестьян, затем 7) социалисты-революционеры; 8) «националы», представители нерусских народностей, и 9) социал-демократы. Позицию правительства мы отметим в связи с той думской группой, с которою оно по существу сходится.

1. Правые и октябристы

Позицию правых в аграрном вопросе лучше всех выразил, несомненно, граф Бобринский в речи 29 марта 1907 г. (18-ое заседание II Думы). Поспорив с левым священником Тихвинским насчет священного писания и его заветов повиноваться властям, помянув «самую чистую, самую светлую страницу русской истории» (1289)[116] – освобождение крестьян (мы скажем об этом особо ниже), граф «с открытым забралом» подходит к аграрному вопросу. «Каких-нибудь 100–150 лет тому назад в Западной Европе почти повсюду крестьяне жили так же бедно, так же приниженно и невежественно, как у нас теперь. Была та же община, как и у нас в России, с переделом по душам, этот типичный пережиток феодального строя» (1293). Теперь, продолжает оратор, крестьяне в Западной Европе живут в достатке. Спрашивается, какое чудо превратило «нищего, приниженного крестьянина в зажиточного, уважающего себя и других, полезного гражданина»? «Тут есть только один ответ: чудо это совершила крестьянская личная собственность, собственность, которая столь ненавистна здесь налево, собственность, которую мы, правые, будем отстаивать всеми силами нашего разума, всею мощью нашего искреннего убеждения, ибо мы знаем, что в собственности сила и будущность России» (1294). «Со средины прошлого века агрономическая химия сделала удивительные… открытия в области питания растений, и заграничные крестьяне – мелкие собственники наравне {??) с крупными – сумели использовать эти открытия науки и применением искусственного удобрения достигли еще большего повышения урожаев, и теперь, когда на нашем великолепном черноземе мы получаем 30–35 пудов зерна, а иногда и семян не получаем, за границей из года в год в среднем достигается урожай от 70 до 120 пудов, смотря по стране и климатическим условиям. Вот вам разрешение земельного вопроса. Это не мечта, не фантазия. Это поучительный исторический пример. И не по стопам Пугачева и Стеньки Разина с криком «Сарынь на кичку» пойдет русский крестьянин» (ой, граф, не ручайтесь!), «он пойдет по единственному верному пути, по которому пошли все цивилизованные народы, по пути своих соседей Западной Европы и по пути, наконец, наших польских братии, по пути западнорусских крестьян, которые уже сознали всю гибельность общинного и подворного чересполосного владения и местами уже стали вводить хуторское хозяйство» (1296). Граф Бобринский говорит далее, и справедливо говорит, что «этот путь указан в 1861 году – при освобождении крестьян от крепостной зависимости». Он советует не пожалеть «десятков миллионов» на то, чтобы «создать зажиточный класс крестьян-собственников». Он заявляет: «вот, господа, в общих чертах наша аграрная программа. Это не программа предвыборных и агитационных посул. Это не программа ломки существующих социальных и юридических норм» (это программа насильственного выживания со света миллионов крестьянства), «это не программа опасных фантазий, а это программа вполне осуществимая» (это еще вопрос) «и испытанная» (что правда, то правда). «И давно пора бросить мечту о какой-то экономической самобытности русского народа… Но как объяснить себе, что совершенно неосуществимые проекты, как проект Трудовой группы и проект партии народной свободы, внесены в серьезное законодательное собрание? Ведь никогда никакой парламент в мире не слыхал об отобрании в казну всей земли или о том, чтобы землю взять у Ивана и отдать Петру… Появление этих проектов есть результат растерянности» (объяснил!)… «Итак, русское крестьянство, перед тобой выбор двух путей: одна дорога широкая и на вид легкая – путь захвата и принудительного отчуждения, к которому тебя отсюда призывали. Путь этот вначале заманчив, он идет под изволок, но кончается обрывом» (для помещиков?) «и гибелью как для крестьянства, так и для всего государства. Другой путь – путь, узкий и тернистый, идет в гору, но этот путь ведет тебя к высотам правды, права и прочного благополучия» (1299).