Духи Великой Реки - Грегори Киз

— Ну, я ведь выбрал тебя только потому, что ты говоришь по-нолийски… — Больше Тзэм не мог сдерживать хохот. Зрелище сотрясающегося человека-горы было таким невероятно смешным, что и Перкар не утерпел и присоединился к Тзэму.

— Знаешь, меч — это не для тебя, — сказал Перкар, когда к ним вернулась серьезность.

— Да ну?

— Нет. Во-первых, у нас нет лишнего меча, да и едва ли найдется такой, что был бы тебе по руке. Во-вторых, со своей силищей ты сломаешь любой клинок. Нет, тебе подойдет топор.

— Моя мать всегда носила при себе топор.

— Твоя мать — воительница?

— Она была одной из телохранительниц императора. Он обычно выбирает для своей личной охраны чистокровных великанов.

— Но тебя не учили сражаться?

— Только голыми руками. Меня учили борьбе и кулачному бою. Думаю, при дворе боялись научить меня пользоваться оружием.

— Могу это понять. Не хотелось бы мне иметь вооруженного раба, который втрое меня больше.

— Нет, дело не в этом. Моя мать была еще массивнее, а мужчины ее племени и подавно крупнее. Но они не… Не очень умны. Им никогда и в голову не придет взбунтоваться или убежать, пока их хорошо кормят и обращаются с ними с почтением. Но император решил попробовать… Он велел матери взять в мужья обычного человека. Говорят, это делали и раньше, но я оказался первой удачей. Император опасался, что я могу быть сообразительнее родичей матери, поэтому меня никогда не учили пользоваться оружием. Он много лет держал меня при дворе как диковинку, но потом это ему, должно быть, надоело, и он сделал меня телохранителем своей дочери.

— Они случили твоих родителей, как скот? Что за гадость!

Тзэм задумчиво покачал головой.

— Разве это так уж отличается от брака по расчету? У твоего народа такое тоже случается, как мне говорили.

— Да, иногда, но все-таки это другое, — возразил Перкар, растерявшись от такого сравнения.

— Чем же?

— Ну, потому что такие браки заключают ради собственности, наследования или заключения союза. Не для того, чтобы получить потомство определенной породы!

Тзэм хмыкнул:

— Я не такой умный, как настоящие люди, поэтому ты уж извини, но особой разницы я не вижу. К тому же в Ноле браки часто заключают именно ради того, чтобы сохранить в семье царственную кровь.

— Я… — Перкар нахмурился и тряхнул головой. — Ладно, давай вернемся к своим делам: топора у нас тоже нет. Пожалуй, учитывая обстоятельства, для воина твоих размеров и силы лучше всего подойдет дубинка.

— Ты хочешь сказать — большая палка?

— Я имею в виду деревянную булаву. Большую тяжелую ветку или ствол деревца с тяжелым утолщением на конце. Такое оружие можно вырезать ножом. — Перкар глубокомысленно покивал. — И еще можно сделать тебе копье. И щит!

— Разве мне понадобится щит?

Перкар протянул руку и ткнул пальцем в ужасный шрам, пересекающий живот великана: меч гвардейца почти выпустил ему кишки.

— Да. Ты будешь держать щит перед собой вот так… — Перкар вскочил на ноги и повернулся к Тзэму левым боком, согнув левую руку, словно в ней был щит. — А удар будешь наносить из-за щита, вот так. — Юноша поднял к плечу воображаемую палицу, замахнулся и ударил из-за воображаемого щита. — Учитывая длину твоих рук, никто не сможет подобраться к тебе достаточно близко, чтобы ударить сбоку от щита или пробить его. Вооруженный щитом и палицей, ты справишься с большинством воинов даже и без особой подготовки.

— Но ты будешь учить меня?

Перкар почувствовал странное возбуждение.

— Да.

— Это хорошо. Я больше никогда не посоветую Хизи оставить тебя умирать. А когда мы сделаем мне палицу?

— Сначала нужно найти подходящее деревце. Мне кажется, я знаю, что искать.

— А сейчас мы не могли бы заняться поисками?

Перкар покачал головой:

— Уже слишком темно. Нужно или разложить костер здесь, или спуститься в лагерь. В этих краях водятся волки.

— Ты умеешь разжигать костер?

— Конечно. Набери-ка дров. Мы можем вместе нести тут дозор.

Юноша смотрел, как великан весело принялся за дело; его радовало это проявление энтузиазма — он никогда еще не замечал в Тзэме ничего подобного. Разговоры с великаном не помогали Перкару решить стоящие перед ним проблемы, но ведь и размышления не помогали тоже; так что отвлечение можно было только приветствовать.

— Кто это поет, Хин? — прошептала Хизи, почесывая ухо рыжему псу, лежащему у ее ног. Сама она сидела, оперевшись спиной на ствол широко раскинувшего ветви кедра. На небе виднелись отдельные звезды, как блестящие камешки на дне безбрежного моря. Откуда бы ни доносилось пение, оно явно не тревожило собаку; Хин равнодушно ткнулся носом в руку Хизи. Однако ей было любопытно, и Хизи поднялась на ноги, расправляя юбку. Хотя дни стали более теплыми, ночи все еще оставались убийственно морозными, и даже в шатрах путники спали не раздеваясь — Хизи не снимала с себя теплую шерстяную одежду. В ней шевельнулось беспокойство насчет Тзэма: она видела, как тот полез на скалу, и недоумевала, что нужно ее бывшему слуге от Перкара. Как бы то ни было, эти двое, должно быть, проведут ночь вместе там наверху: скоро станет слишком темно, чтобы можно было безопасно спуститься.

Мягкие сапожки позволяли Хизи идти почти бесшумно. Она обогнула крутой выступ склона, направляясь туда, откуда доносилась тихая музыка и чарующий тенор, выводящий грустную мелодию. Хизи внезапно сообразила, что может оказаться в опасности: гаанов называли еще и хуунели — «поющими». Что, если это ее враг, тот менгский шаман, подобравшийся ближе, чем предполагали Хизи и ее спутники, и теперь насылающий на нее какого-нибудь враждебного бога?

Тихий шорох лап сказал Хизи, что Хин следует за ней, и хотя было неясно, как усталый старый пес мог бы защитить ее, присутствие собаки придало Хизи храбрости, и она завернула за выступ.

Певец стоял на коленях на плоском камне, закрыв глаза и подняв лицо к небу. Рядом паслась его лошадь, знакомая Хизи рыжая кобыла. Песня была менгская, и Хизи сумела Разобрать слова лишь одного куплета, прежде чем молодой человек открыл глаза и увидел ее.

О ветер, сестра, что железом кована,Полетим над крышами и над кровлями,Полетим, куда не взмывали взоромНе то что люди, а даже горы.Мне станет отвага седлом, подруга,Уздою — вера, любовь — подпругой…

Предсказатель Дождя взглянул на Хизи и остановился, покраснев так, что это было заметно даже в сумерках.

— Мне жаль, что я помешала тебе, — извинилась Хизи. — Ты так чудесно пел.