Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля - Дмитрий Нечевин

— Не удрал ли через забор? — шепнул Ивану Дмитриевичу один из полицейских.

— Не думаю… Однако идите-ка один за другим к воротам и сделайте вид, как будто совсем уходите. Я попробую поискать его один…

Все быстро оставили Путилина. А он пошел по дворовым закоулкам и шепотом говорит:

— Можно выйти! Полиция ушла…

Хитрость выручила. Не успел Иван Дмитриевич закончить своей стереотипной фразы возле мусорной ямы, как вдруг в ней послышался шорох.

— Выходи, выходи! — продолжал Путилин, приглушая голос, как человек, который опасается, что его могут услышать.

Из мусора выставилась голова и спросила:

— Ушли?

— Да, да! Ушли одураченные.

— Дай-ка мне руку, а то не выползти.

Путилин подал ему руку и помог выбраться из ямы. Да так за руку его и довел до ворот. Преступник опомнился только после ареста.

— Поддели! — простонал он, видя себя окруженным полицией.

— И на какую простую удочку! — сказал ему в тон Путилин.

До слуха управляющего морской петербургской таможней дошло, что провозится немало заграничного товара, не оплачиваемого пошлиной. Обвинение падало на заведующих пакгаузами. А однажды ему прямо было заявлено, что в таком-то пакгаузе находится тюк дорогой привозной клеенки, не значащейся в пропускных свидетельствах.

— Не может быть! — вспылил управляющий. — Такое мошенничество в моем ведомстве невозможно… А если возможно, никого не пощажу, всех виновных предам суду!

Прихватив с собой чиновника и опись товаров, управляющий отправился в указанный ему пакгауз и самолично стал проверять по ведомости все в нем находящееся. Заведовавшие пакгаузом спокойно перебирали «места», перекладывая их из одного угла в другой, и без запинки давали подробное объяснение всех товаров.

— Не угодно ли присесть, ваше превосходительство, — сказал один из них, подавая какой-то тюк вместо стула.

Управляющий опустился на тюк и продолжал зорко следить за ревизией, которая вскоре была окончена очень благополучно. Ничего лишнего не оказалось. На всех «местах» красовались пломбы.

— Напрасно только беспокоят! — сердился про себя управляющий. — Я был уверен, что клевета… Все в порядке!

Перед уходом он не скрыл перед пакгаузными причину внезапной ревизии:

— Мне было донесено, что у вас тут происходят мошеннические сделки…

— Помилуйте, ваше превосходительство! — обиженным тоном воскликнули пакгаузные. — Мыслимо ли это?

— Я и сам не верил, но больно уж категорически заявляли то мне…

— Клевета-с!

— Вижу.

— Мы служим верой и правдой.

— Нисколько в этом не сомневался, но злые люди заронили подозрение. Даже указали на товар, который будто бы хранится у вас здесь контрабандой…

— Какой же это товар?

— Клеенка.

— Ах, подлецы! — возмущались пакгаузные. — С чего это выдумывают! Вот, ваше превосходительство, сами изволите видеть, какие на нас небылицы возводят. И если б только вы указали человека, нас опозорившего, мы бы его за оскорбление в суд!

— Нет, нет… этого не надо… Лучшим удовлетворением для вас может послужить то, что в другой раз не поверю никому, что бы про вас ни говорили…

Управляющий ушел.

— Кто это о клеенке пронюхал? — удивлялись пакгаузные, убирая тюк, на котором сидел начальник.

— Надо нынче же ее на всякий случай вывезти…

— Непременно!

Тюк, заменявший стул для управляющего, немедленно был увезен.

А на другой день по таможне ходил анекдот, возбуждавший неудержимый смех, как управляющий собственной персоной своей охранял контрабанду.

ИЗ ХРОНИКИ СВЯТОЧНЫХ ПРОИСШЕСТВИЙ

На четвертый день рождественских праздников часу в десятом вечера раздался сильный звонок в квартире известного купца первой гильдии. В прихожую вошла старая прислуга и, не открывая дверей, спросила:

— Кто там?

— А, это ты, бабушка Авдотья? — послышался с лестницы ответ, очевидно, знакомого человека. — Впусти ряженых… Повеселиться пришли…

— У, чтоб вам пусто было! Чего зря людей-то беспокоите! Проходите мимо с песнями…

— Впусти!

— Нельзя к нам! — категорически заявила старуха. — «Самого» нет дома…

— Все равно, мы хозяйку посмешим и ребятишек.

— Нельзя, нельзя… проходите… поздно уж колобродничать…

— Да ты бы, бабушка Авдотья, хозяйку спросила: может, она и разрешит. Мы ненадолго — нам бы только обогреться.

Авдотья прошла в столовую, где все семейство сидело за вечерним чаепитием, и доложила о навязчивых гостях. После небольшого колебания хозяйка приказала впустить в зал ряженых, которых оказалось много. Костюмы на них были хотя и незамысловатые, но потешные. Особенно был забавен гармонист в рубахе сумасшедшего и белом колпаке.

Начались оживленные танцы. Сама хозяйка с дочерью и подростками-сыновьями уместилась на диван, а весь штат прислуги, то есть горничная, кухарка и старая нянька Авдотья, стояли в дверях и с большим любопытством следили за ряжеными, пытаясь угадать имена скрывавшихся под масками гостей.

Одна из костюмированных изображала цыганку. Она не принимала участия в танцах, а занимала хозяйку дома и прислугу гаданьем по руке. Купчихе она предсказала ломаным русским языком:

— У тебя будет большая пропажа! Ты не сокрушайся и мужу сокрушаться не вели! Вы люди богатые и счастливые! Воры же, конечно, бедны и несчастны…

— Ну чего ты мне лихо пророчишь?

— Это не от меня, это тебе так судьбой положено! Поэтому пропажи не ищи, не то хуже будет: убьют тебя…

Горничной цыганка шепнула:

— Будь наготове: скоро тебе здесь не служить!

На руке няньки она прочла:

— Стара, но глупа. Ничего уже не понимаешь. Будешь плакать, но поздно…

Через час ряженые скрылись.

Минут через десять после их ухода поднялась в доме суматоха. Чуть не вся квартира оказалась разграбленной. Многие драгоценные вещи из кабинета, столовой и спальни были украдены. Воры обшарили все комоды, столы и шкафы.

Для всех было ясно, что грабеж совершен в то время, когда хозяйка и прислуга любовались на гостей, очевидно участников преступления. Сейчас же снарядились на поиски ряженых, ноих, конечно, и след простыл.

Когда явился домой купец, жена со слезами на глазах рассказала ему о случившемся и умоляла не поднимать об этом дела, причем дословно передала угрозу цыганки.

— Вздор! — кричал купец. — Меня не запугаешь! Яих найду, яих проучу.

— Убьют меня, — рыдая, повторяла купчиха.

— Не бойся! Пальцем не тронут.

На другое утро после заявления в полицию о краже купец произвел домашнее следствие, которым обнаружилось нерадение и ротозейство прислуги.

— Ваше место на кухне да в прихожей, — внушительно заметил хозяин, — а не в зале. Вместо того чтобы хозяйское добро беречь, вы зубы скалили на ряженых.

Кухарке и горничной он приказал тотчас же убираться, а няньке Авдотье, приняв во внимание ее долголетнюю службу, сделал только строгий выговор.

Укладывая свои вещи в узел, горничная заметила рыдавшей Авдотье:

— А эта вчерашняя чертовка цыганской породы правильно сказала, что я скоро уйду… Просто даже удивительно!

— И мне она, проклятая, слезы предсказала!

Хозяйка, подслушавшая этот разговор, изменилась в лице. Ей стало так нехорошо, что ее поспешили уложить в постель. Явился муж. Она с трудом поднялась и стала умолять мужа о прекращении розыска:

— Знаю я, — не жить мне, если воров найдут!.. Цыганка зловещая, она говорила, точно по печатному читала… Все так вышло: сказала она, что ты Анну прогонишь, — и прогнал, сказала, что Авдотья неутешно рыдать будет, — и рыдает…

— Нет, врет она! — закричал купец и, тотчас же отправясь на кухню, строго приказал няньке: — Ни слезы! Воры открылись — плакать не смей! Если же я замечу хоть одну слезинку на твоих глазах, сейчас же со двора сгоню.

Привыкшая к раболепному послушанию, Авдотья унялась. После этого он подошел к горничной, уже совсем приготовившейся к выходу:

— И ты оставаться можешь. Только смотри, впредь будь осторожнее!

Доказав, таким образом, ложь предсказания, купец настойчиво принялся за розыски похищенного, и вскоре с помощью сыскной полиции воры и все украденное было найдено. Ворами оказались профессиональные мошенники под предводительством бывшего приказчика, выгнанного хозяином со службы за систематические кражи и отбывшего за это наказание.

Это было очень давно, когда Иван Дмитриевич Путилин был еще скромным полицейским надзирателем. В его околотке существовала дешевая гостиница для приезжающих, содержавшаяся не особенно опрятно, однако всегда имевшая много постояльцев.