Под псевдонимом Ирина - Зоя Воскресенская

Сразу после похорон я написала министру Абакумову рапорт с просьбой перевести меня на работу в 4-е Управление и поручить мне дальше вести дела Рыбкина Б. А. Мне в этом было отказано, хотя мы с Рыбкиным были на одинаковой должностной ступени.

Почему я написала этот рапорт? Во-первых, мне хотелось принять эстафету от мужа, с которым и работала много лет, была его заместителем за границей, когда он был там резидентом. Мне хотелось чувствовать его руку. Во-вторых, у меня было смутное, даже неосознанное желание выяснить обстоятельства гибели Рыбкина. Какое задание он выполнял? Судоплатов как-то в разговоре много позже сказал мне, что в Праге Рыбкин организовывал связь с нелегальной резидентурой Николая Варсонофьевича Волкова в Турции.

В это же время происходило отделение разведки от МВД и объединение ее с военной разведкой. Я была членом комиссии по разработке задач и положения о советской разведке, которая стала называться «Комитетом информации при СМ СССР». Возглавлял эту комиссию от ЦК партии Б. Н. Пономарев. В середине декабря Комитет информации (КИ) переехал в новое место за ВДНХ, где сейчас размещается Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Однажды я поехала к Судоплатову П. А., который со своей службой остался в МВД СССР, и попросила его показать мне все документы и фотографии, раскрывающие обстоятельства гибели Рыбкина и Сурикова. Судоплатов, с которым мы были дружны, и эта дружба возникла в Финляндии, где Судоплатов жил на нелегальном положении, а Рыбкин был там резидентом под легальной крышей, я — заместителем резидента. Судоплатов сказал, что оба случая аварии тщательно расследовались, виновные не найдены, что фотографии страшные и незачем травить себе душу».

Как-то в разговоре с женой Судоплатова — Кагановой я сказала, что хочу просить министра МВД показать мне все документы об обстоятельствах гибели Рыбкина и хочу сама разобраться во всем этом. Дело в том, что за две недели до гибели Рыбкина и Сурикова почти в аналогичных обстоятельствах погиб в автомобильной катастрофе народный артист СССР Михоэлс. Ходили разные слухи о том, что эта катастрофа была не случайной…

Каганова просила меня не делать этого. «Борис работал в подчинении Пама (Судоплатова), — сказала она. — Расследование твое ничего нового не даст, Бориса к жизни ты не вернешь. Не трепли нервы ни себе, ни Павлу». — Я согласилась.

В январе 1948 года замнач управления КИ полковник Д. Г. Федичкин, в подчинении которого я работала, сказал, что он едет работать в Прагу и формирует группу оперативных работников, в которую хочет включить и меня. Я отказалась. «Куда угодно, только не в Прагу. Там я сейчас работать не смогу.

У читающих этот документ может возникнуть законный вопрос — почему я, спустя 33 года после гибели Рыбкина, поднимаю этот вопрос.

Этот вопрос жжет меня все тридцать три года. А вчера, 28 июля 1980 года, у меня был Дмитрий Георгиевич Федичкин и мы почему-то вспомнили и те далекие годы, и гибель Рыбкина. Дмитрий Георгиевич сказал мне, что он передал мне лично фотографии с места катастрофы, в которой погиб Рыбкин. Я этого момента абсолютно не помню. Память у меня не плохая, и уж, конечно, в моем сознании сохранились бы эти фотографии. Но я ровным счетом ничего не помню, связанное с фотографиями или документами, связанными с гибелью Рыбкина. Федичкин сказал, что он отлично помнит, что вызвал меня к себе в кабинет, что мы сели друг против друга у столика перед письменным столом, что он выложил на стол фотографии, что я взглянула на них и мне стало плохо. Но потом я эти фотографии взяла с собой. Ничего этого я не помню. Может быть, у меня тогда произошел какой-то мозговой спазм и образовался провал в памяти. Если бы я взяла эти фотографии, то в семье об этом знали бы. И куда девались эти фотографии? Не помню, абсолютно никакого даже смутного отпечатка в памяти не осталось.

Я рассказала Федичкину обстоятельства гибели Сурикова, о чем он не знал. А когда я показала письма Рыбкина и рассказала Д. Г. Федичкину все, что мною написано выше, он сказал, что от Белкина всего можно было ждать». Охарастеризовал Белкина крайне отрицательно, сказал, что, если ему память не изменяет, Белкин был махновцем, что он в политическом отношении человек нечистоплотный, и снова повторил: «способный на все».

Когда-то мой старший сын Рыбкин Владимир Борисович рассказал мне, что, будучи в командировке в Крыму, он встретился там с шофером генерала Белкина, который ему рассказал, что в 1947 году недалеко от Праги он видел разбитую машину, в которой погиб полковник Рыбкин. «Это был мой отец», — сказал шоферу Владимир. Сегодня я вспомнила об этом и попросила Владимира восстановить в памяти детали разговора с шофером.

Владимир рассказал, что году в 1960–1961 он, работая тогда в КГБ, был в командировке в Симферополе, где оборудовал радиостанциями оперативные машины. Однажды он поехал по Крыму на автомашине. Шофер Владимира Черноусов по дороге рассказал ему, что в свое время он работал личным шофером у генерала Белкина. Однажды осенью 1947 года в Будапеште генерал Белкин разбудил его ночью и велел ехать в Прагу по указанной им дороге. Недалеко от Праги они увидели разбитую машину. Авария произошла, по-видимому, только что. Белкин велел остановиться. Они подошли. На переднем сиденье, рядом с водителем лежал мужчина, весь в крови. Он был мертв. Это полковник Рыбкин», — сказал Белкин. Вместе с шофером они забрали из карманов документы и полевую сумку. Водитель «шкоды» тоже был мертв. Поехали в Прагу. «Так вы что — ехали заведомо на место катастрофы? Так, что ли?» — спросил Владимир Рыбкин. «Да, — ответил Черноусов, — мне показалось странным, что Белкину ночью вздумалось ехать в Прагу, что он сам указывал, какой именно дорогой ехать…» Потом Черноусов посмотрел на Владимира и сказал: «А вы ведь тоже Рыбкин. Родственник, что ли?» — «Это был мой отец», — ответил Владимир. Черноусов замолчал и на дальнейшие расспросы Владимира отвечал незнанием.

Итак, как же и от чьей руки погиб Рыбкин?

Может быть, когда-нибудь то, что я написала, помажет прояснить обстоятельства гибели Рыбкина. Пригодится для истории нашей разведки.

Рыбкин Борис Аркадьевич был не рядовым разведчиком. Он был прежде всего коммунистом кристальной честности. Ему чуждо было хвастовство, чинопочитание, он был скромен и абсолютно бескорыстен. Горячее сердце коммуниста, холодный и трезвый расчет в работе, чистые руки — этот девиз Дзержинского был девизом его жизни. Он был честен и принципиален (дело «директора» и «Красной капеллы», дело «Поэта», его письмо в ЦК партии в защиту б. военного атташе в Финляндии Петра Иванова…). Можно привести множество примеров, когда он, отстаивая свою принципиальную позицию, заранее знал, что это будет стоить ему понижения по должности, непредставления к ордену и пр. Но он не поступался в партийных принципах.