Белое солнце Пойнтера - Всеволод Мартыненко

Для приведения меня в норму наложница избрала тесайрскую баню с метелками-опахалами из пальмового листа, круглыми сандаловыми бочками для мытья и такими же, только многократно уменьшенными шайками, чтобы поддавать пару на раскаленные камни. Да еще с низкими топчанами для пенного массажа и целыми кипами полотенец в плотно затворяемых шкафах.

Пропустив меня вперед, Исэсс и сама зашла следом, легкими движениями рук приводя в действие амулеты парной. За это я был ей только благодарен, но на сем деловитая драконидка не остановилась. Покуда многочисленные горелки раскаляли булыжники и грели воду, женщина драконьей крови без малейшего стеснения принялась раздевать меня, начав с оружейной сбруи, но на ней, понятно, не остановившись…

Сопротивляться особо не хотелось. В конце концов, пока мы с младшей женой и ее унтер-бандершей разруливали политические проблемы Хисаха, распоряжаясь наследием Музафара и его противников, наложница хоть как, но все-таки отдохнула после исцеления. А мне шевелиться уже окончательно расхотелось. Поэтому все прочее, что драконидка проделывала надо мной сначала в наполненной горячей водой бочке, а затем и на топчане, застланном мягкой теплой пеной, я воспринимал без особых попыток соблюсти самостоятельность.

Надо отдать Исэсс должное — банщицей она оказалась не худшей, чем танцовщицей. Собственно, ее мыльное священнодействие было подобием того же памятного первого танца, просто сегодня место несуществующего предмета, покорного гибким рукам наложницы, занимал я сам. Только успевал поворачиваться, раз от раза все больше запаздывая с необходимым движением.

Пар и вода, пена и касания скользящего в самозабвенном трансе массажа гибкого тела завораживали и убаюкивали, рождая странное ощущение — будто столь близкая телесно женщина драконьей крови на самом деле пребывала где-то в неизмеримой дали. Наедине с собой, глухая и слепая ко всему, что вне ее…

От этого и меня потихоньку покидало напряжение как минувшего дня, так и всех прочих, ему предшествующих. Подступающий сон все более властно затягивал, скрывая, отсекая ненужное и лишнее.

Прежде чем заснуть, я все-таки сумел уловить момент, когда пар и влага сменились сухостью свежего воздуха и бесконечных, бесчисленных махровых полотнищ. Вновь же обрел сознание спустя многие часы. Почитай, к полудню дело уже шло, если судить по свету, врывавшемуся в помещение без помех затените ля.

В ворохе мягкой, пушистой ткани мы двое переплелись так, что спросонья не получалось толком разобраться, где чьи руки и ноги. Хотя нет, гладкая и сухая змеиная шкурка драконидки позволяла без труда распознать ее прикосновения. Не спутаешь, как не спутать вчерашний вечер и сегодняшнее утро.

Но главное, что отличало пробуждение от погружения в сон — то, что почти неподвижная и внешне бесчувственная Исэсс на сей раз присутствовала здесь во плоти и высших ее желаниях. Едва заметными и внешне невинными движениями немо, незримо звала и требовала совершенно недвусмысленного внимания.

Ее страсть не разгоралась медленно, как у иных женщин, а словно прорывалась наружу из глубин, где была скрыта все это время, не угасая притом ни на секунду. Только танец, прорицание и соитие открывали дорогу наружу ровно гудящему пламени внутренней сути Говорящей с Судьбой.

Безумному и всепоглощающему огню, равному по мощи трехтысячелетнему пыланию горы Дройн…

Спустя время, которое никому из смертных не дано измерить, мы оставили друг друга, чтобы окончательно пробудиться от сна наяву так же, как от предшествующей ему дремоты. На коже драконидки, приводящей себя в порядок поодаль, все еще затихала пляска радужных узоров высшей степени переживания. Как в хрустальном шаре, заклятом на преобразование музыки в цвет.

Если судить по переливам цветов, внутренняя мелодия танцовщицы была прекрасной и абсолютно сумасшедшей. Огонь, раздуваемый Ветром, обретает мощь, несоизмеримую с обыденными мерками возможного и допустимого…

Вослед ей я тоже сполоснулся по новой и оделся в униформу, очищенную и обновленную за ночь заклятием. Казалось, в наступившем дне не осталось ничего от прошедшего — грязь, кровь и копоть минувших суток исчезли, растаяли в неверном жарком мареве наступающего полудня, чтобы стать еще одной легендой Хасиры. Присоединиться к Халеду и Харуде, Слеподырому Билли или Омару Копьетрясу, вплавившемуся в собственную историю, как мушиный дракончик в кусок янтаря, вынесенного прибоем на берег…

— «Так мир в ничто проходит перед нами, из ниоткуда облик свой явив». — На этот раз я не сумел сдержать памятные любому посетителю балагана слова из «Халедаты».

— «Сэхх а-суу та, эсс хаох э-суу таххэ», — словно перевела услышанное на неведомое мне наречие женщина драконьей крови. Наверное, на свой родной язык. Красиво и лаконично. Кстати, на кеннэ эта строка звучит так же кратко, а переводится еще короче: «Из ничего в ничто сверкнул зарница-мир».

— На редкость созвучно переводу на староэльфийский. — Опять я не смог не поделиться наблюдением. Что-то пробило меня на болтовню. Совсем размяк…

— Не просто созвучно. Это одни и те же слова, — легко, как само собой разумеющееся, бросила Исэсс в ответ на мою блажь.

— Как это? — Такое попросту не укладывалось в голове.

— Чередование длящихся и прерывистых звуков одинаково, только сами звуки разные. Сиххэ драконидов — то же самое, что кеннэ эльфов.

— Странно… — Вместить все мое изумление в одно слово было невозможно.

— Что в этом странного? — Похоже, для всезнающей провидицы не было ничего удивительного в факте тождественности языков двух столь разных рас. — Народам Отца дан язык Отца, как народам Матери — ее язык.

— Это чей тогда — Матери? — Я так и не понял, что она имела в виду. — Человеческий, что ли? Так на нем вообще треплются все, кому не лень.

— Нет, огрский и гномский. Вы, люди, разговариваете на языке своего грядущего бога, — терпеливо продолжила объяснения драконидка. — Просто ваше наречие удобнее для всех прочих рас. В пользовании им нет преимущества или уступки ни одному из породителей.

Яснее ничего не стало. Как же тогда мелкие зеленые гоблины? Их собственное наречие, «хоба'а-зух», вообще ни на что не смахивает. Ни на кеннэ-сиххэ, ни на огрское воркотание — о гномском судить не могу, так как вообще никогда его не слышал, как и любой другой житель Анарисса.

Что же получается, зеленявки тоже говорят на языке своих грядущих богов?

— Чем замечательны межрасовые браки и связи, — попытался я скрыть свою растерянность от вставшего за шуткой, — это тем, что многое узнаешь от женщин иной крови!

— Заметь, все мы у тебя иной крови, — остро заточенный, словно раздвоенный скальпель, язычок драконидки продолжал терзать меня.