Тайная помолвка - Вера Крыжановская-Рочестер

– Папа, папа, я задыхаюсь, – стонал он, мечась по постели.

Рауль приподнял тяжелые занавеси и открыл окно. Чистый воздух, лучи заходящего солнца ворвались в комнату.

– Поднеси меня к окну, я хочу больше воздуха, хочу поглядеть в сад, – сказал ребенок, протягивая руки к окну.

Рауль поднял его и подошел с ним к окну. Кудрявая головка мальчика лежала на плече князя. С минуту он смотрел унылым взглядом на зелень, но вдруг вытянулся, широко раскрыл глаза, с выражением ужаса он ручкой ухватился за шею князя.

– Мама, папа, помогите, мне страшно! Ах. Все темнеет, – проговорил он слабеющим голосом.

Тело его судорожно дернулось, глаза закрылись, и маленькая ручка повисла. Все было кончено. Шатаясь, как пьяный, Рауль положил тело на диван, а Валерия, рыдая, упала около него на колени.

– Доктора! – глухим голосом прошептала Валерия. Но едва Рауль сделал несколько шагов к звонку, как в глазах потемнело и он без чувств рухнул на ковер.

Два часа спустя все члены семьи, кроме Валерии, которую доктор увел в ее спальню, собрались в комнате почившего. Рауль сидел в кресле, и его красивое лицо, бледное как воск, выражало мрачное уныние.

– Так ты окончательно решил не начинать процесса и не требовать своего ребенка? – спросил Рудольф, со страданием глядя на изменившееся лицо зятя.

– Мое решение неизменно по многим причинам. Никогда имя моей непорочной жены не будет таскаться по судам, я не допущу, чтобы пошлая толпа с любопытством рылась в ее душе. Кроме того, твоя честь и честь твоего покойного отца заставляют меня держаться этого решения. А сверх всех названных причин, я нахожу возмутительным делать из этого не остывшего детского тельца предмет скандального процесса. Бедный Амедей! Он жизнью заплатил за те несколько лет, что пользовался, помимо своей воли, нашим именем и любовью. У меня не хватит духу отречься теперь от ребенка, который в минуту смерти назвал меня отцом и из любви ко мне старался утешить дивным словом прощения: «Папа, ты ведь не нарочно это сделал». Но я хочу иметь объяснение с его недостойным отцом, отвергнувшим своего сына, спросить о цели его гнусного поступка и показать ему результаты. Отец фон-Роте, будьте добры, напишите ему тотчас же и попросите приехать сюда безотлагательно, но не говоря о причинах этого приглашения.

– Хорошо, сын мой, я напишу. Но так как, по моему мнению, это посещение в подобный день, естественно, возбудило бы удивление, то я назначу ему прийти в садовую калитку и сам буду ждать его прихода.

Тяжелое предчувствие и смутный страх охватили сердце Гуго, когда он прочел лаконичную записку отца Мартина.

– Что означает это странное приглашение в неурочный час и тайным путем? – До него не дошли еще слухи о случившемся у князя, банкир только что приехал из Рюденгорфа.

Взяв шляпу и пальто, он отправился пешком в дом князя Орохай. Дойдя до садовой калитки, выходящей в переулок, он прислонился к стене и отер выступивший на лбу пот. Он вспомнил, как этой самой дорогой приходил в злополучный день обмена детей, и все подробности его преступного поступка воскресли в его памяти. Калитка не была заперта, и банкир нерешительным шагом пошел тенистой и безлюдной, казалось, аллеей, но вдруг кто-то вышел из-за куста, и Гуго с удивлением увидел перед собой Рудольфа.

– Идите за мной, – сухо сказал граф и пошел сам вперед, а Гуго молча следовал за ним. Он не сомневался, что настал момент искупления.

Не обменявшись ни одним словом, они вошли в дом, поднялись по лестнице и прошли целую анфиладу слабо освещенных комнат. Наконец, граф остановился перед опущенной портьерой, приподнял ее и рукой пригласил своего спутника войти. Бледный и взволнованный вошел банкир, тревожным взглядом окинул просторную комнату.

В глубине ее стояла кровать под балдахином, два канделябра освещали большое серебряное распятие и продолговатую фигуру, лежавшую на постели и прикрытую покровом. В изголовье, опершись на спинку кресла, стоял Рауль, а позади него отец фон-Роте и подошедший к ним Рудольф.

Сделав несколько шагов к князю, Вельден остановился, и взоры их встретились. Вдруг Рауль отдернул покров и, указывая на тело Амедея, сказал:

– Взгляните на вашего сына и скажите, довольны ли вы результатом вашего безумного мщения, бесчеловечный отец?

Пораженный изумлением, Гуго наклонился и с ужасом увидел ребенка: полураскрытый ворот рубашки обнажил раненую грудь. Невыразимое чувство ужаса охватило его, и по телу пробежала дрожь. Бледное лицо его отвергнутого ребенка было отражением его собственного лица. Вдруг подымутся эти веки, опушенные длинными ресницами, и глаза взглянут на него с упреком, а безжизненная рука оттолкнет его?.. У него закружилась голова и потемнело в глазах. С глухим стоном упал он на колени у кроватки усопшего и приник головой к остывшей руке ребенка.

С чувством презрения, но и жалости смотрел на преступника Рауль, стоявший близ своей невинной жертвы, и по лицу его прошел целый ад угрызений совести. Еще раз убедился он, что грозная рука Господня настигает в надлежащую минуту самого гордого грешника и повергает его в прах…

«И как хотите, чтобы с вами поступили люди, так и вы поступайте с ними!» – сказал Мессия, хорошо знавший сердце человека и включивший в эти простые слова весь закон Господень. Рауль вспомнил в эту минуту весь разговор с Гуго перед бюстом Аллана Кардена. И теперь он понял слова, сказанные им тогда. И действительно, разве этот момент не служил доказательством, что не были тщетны труды великого философа и что, по крайней мере, двое его учеников победили свои страсти, дабы поступить согласно его учению.

Это изречение почти невольно сорвалось с его уст.

Дошли ли до слуха банкира эти слова или его железная воля уже превозмогла охватившую его неожиданно нравственную бурю, но он встал и, подойдя к Раулю, сказал:

– Я не заслуживаю и не желаю вашей милости, князь, а вашему великодушию, сдобренному презрением, предпочитаю тюрьму и бесчестье. Впрочем, я не обманываюсь насчет этого снисхождения: не великодушие заставит вас молчать, а страх огласки, позор раскрытия перед пошлой толпой подноготной аристократической семьи. Предавайте меня суду, а то я сам донесу на себя и покорно снесу наказание за мое преступление, так как вера в загробное существование не позволяет мне самовольно положить конец моей неудачной, разбитой жизни. Вы назвали мой поступок безумным мщением и считаете его непонятным? В таком случае я обязан дать объяснение моего поступка, побудившего меня совершить именно это преступление.