Дневник самоходчика - Электрон Приклонский

Вечером, как всегда, если ничего не мешает, с жадностью слушаем сообщение о делах других фронтов. Наши войска углубились в Болгарию на 30—60 километров по всему фронту! Одновременным ударом с суши и моря взята Варна. Это сразу подействовало на блудливое болгарское правительство, и оно объявило Германии войну. Ну а наши союзнички лихо обошли линию Мажино (она же назад не стреляет!) и медленно поспешают к германской границе.

Сидим по машинам и ждем, но немцы не проявляют вчерашней активности, даже стреляют реже. А вечером (было еще достаточно светло) он вздумал бросать агитснаряды, для убедительности чередуя их с фугасными 210-миллиметровыми. Снаряды с бумажной начинкой разрывались в воздухе, но белые тучи листовок относило ветром назад, к лесу: немецкие артиллеристы не учли направление ветра. Когда артобстрел прекратился, нам привезли ужин. Мы вчетвером (Григорий Перескоков остался в машине вести наблюдение) уселись позади кормы, у спуска в капонир, и принялись за еду. Вдруг над нашими головами что-то громко прошелестело, от глухого сильного толчка вздрогнула под нами земля — вся наша компания с изумительной ловкостью «спикировала» под днище. Подождав минуты две и поняв, что взрыв не состоялся, вылезаем, чтобы продолжить прерванный ужин, весело подтрунивая друг над другом. Подкрепившись, Нил отошел немного от капонира под уклон посмотреть, как он выразился, на природу и обнаружил в земле свежую дыру. От нее до наших котелков насчитал двенадцать шагов.

Перед сном (спим мы по трое, а двое слушают и смотрят поле) узнали из сводки о революционном перевороте в Болгарии. Молодцы болгары!

Утром фриц-дурак опять принялся швырять агитки. На этот раз листочки засыпали окраину города и поле возле нее. Из любопытства мы подобрали бумажонку, опустившуюся на наш бруствер. За кого же принимают нас битые, прочно севшие в лужу прохвосты и на что они еще рассчитывают, пуская пузыри? А как похабно какая-то продажная сволочь переиначила наш гимн!

Посмотрим, что вы скоро запоете вместо своего «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес!».

Днем было относительно тихо, если не считать назойливого голоса «скрипача» на левом фланге.

Ведем с Дмитрием наблюдение за опушкой. Остальные дремлют после обеда на своих местах. Снарядов у нас достаточно. Сзади кто-то окликает нас. Оглядываюсь: у кормы стоит незнакомый офицер. Он невысокого роста, строен и хорошо сложен, в пилотке и без комбинезона, но эмблемы на полевых погонах говорят о том, что он наш брат танкист. Щурясь на солнце, он приветливо здоровается с нами и вежливо осведомляется, кто механик этой машины. Услышав фамилию Цибин, просит позвать Нила. Митя присел на своем сиденье на корточки, тормошит водителя за плечо. Тот недовольно поворчал, прежде чем подняться на ноги, потом вполголоса помянул черта и высунулся из квадратного люка, помаргивая светлыми ресницами, но, разглядев сдержанно улыбающегося офицера, обрадовался:

— А-а, Леха, друг любезный! Давненько что-то тебя не видно.

Живо спрыгнув с брони на землю, Нил заключил гостя в крепкие объятия, приподнял и закружил вокруг себя. Друзья расцеловались и уселись на солнечном припеке недалеко от капонира.

— Командир, слезай к нам! Шиян за тебя посмотрит. Знакомьтесь. Алексей Петрович Ходосько — мой самый старый друг. Звание сам видишь: маленький инженер-майор. Должность — водитель. А это, Леха, мой новый командир, тоже из водителей. Закончил, несмотря на свой юный возраст, ЧТТУ на год раньше нас с тобой.

Мы с Алексеем Петровичем пожали друг другу руки. Друзья разговорились. Им было что вспомнить, а мне послушать. Познакомились они еще в 1938 году на Дальнем Востоке, в Уссурийском крае, куда приехал на работу сначала Нил, а тремя годами позже — Ходосько. Потом уже вместе они подались на Крайний Север, где на Колыме и застала их война. У Алексея Петровича вся семья, кроме замужней сестры-москвички, попала в оккупацию на Витебщине. Он белорус, родом из местечка Копысь Оршанского района. Такая же участь постигла и родителей Нила, живущих в Калининской области, на станции Оленине.

Оба друга начиная с июля 1941 года безуспешно обращались в свой военкомат с просьбой направить их на фронт, но на специалистов (Цибин — топограф, а Ходосько — техник-дорожник) в тех широтах наложена броня, и они каждый раз получали категорический отказ. Нетрудно себе представить их тогдашнее душевное состояние. После почти двухлетних бесплодных попыток друзья, которых еще более сблизило общее несчастье, решили с отчаяния сдать в фонд обороны 30 тысяч рублей — все свои деньги, заработанные за несколько лет, и одновременно обратились к Сталину за разрешением отправиться воевать против фашистов на собственном танке. Их примеру тотчас последовали еще одиннадцать человек.

Ответ из Москвы пришел скоро и положительный. Каждому из колымчан от имени Сталина прислана была телеграмма (Ходосько и Цыбину — общая), в которой выражалась благодарность от имени Красной Армии и всего советского народа и сообщалось о том, что просьба патриотов удовлетворена и они будут направлены в танковое училище. Нил дал мне почитать хранившийся у него в бумажнике исторический документ — заветную телеграмму за подписью самого Верховного главнокомандующего. Предоставив Нилу витать в воспоминаниях, Алексей Петрович, полуприкрыв веки, о чем-то задумался, подставляя мягкому сентябрьскому солнышку свое худощавое лицо с простыми, мужественными чертами, и только молча кивал, изредка вставляя слово.

Начальство Колымпроекта, рыча от досады, вынуждено было расстаться с ценными специалистами, которых заполучить в военное время — дело почти невозможное. Мудро предвидя подъем патриотической волны на Колыме, руководство послало в столицу срочную депешу. В той «челобитной» содержалась слезная жалоба на бегущих на фронт работников и просьба остановить этот поток. Начальство забило тревогу вовремя: еще добрых три десятка магаданцев сдали государству свои сбережения ради того, чтобы разбронироваться, и уже собрали свои походные чемоданы, но в ответ получили только, увы, благодарность (тут Нил довольно усмехнулся).

Но первые тринадцать (хотя и «чертова дюжина») работников Крайнего Севера осенью 1943-го очутилась в ЧТТУ, где составили маленький отдельный взвод, на редкость сплоченный, занимавшийся не за страх, а за совесть. Их выпустили, как и нас, в мае, и они, все тринадцать, были направлены, по их просьбе, в один полк.

Воспоминания друзей прервала команда приготовиться к маршу. Они простились, и Ходосько поспешил вниз, к своей машине. Провожаю взглядом его подтянутую, ладную фигуру гимнаста и радуюсь знакомству с прекрасным человеком. Шкурнику и стяжателю, охотнику за «длинным рублем» ничего не помешало бы отсидеться вдали от войны за законной бронью, а вот Алексей Петрович и его товарищи по своей доброй воле подвергают себя смертельной опасности. Да иначе они и не могут.

День этот стал последним днем обороны Тарту нашим полком. В 21.00, в сумерках, скрытно покинув свои позиции, пересекаем город в обратном направлении, выходим на шоссе и устремляемся на юг, кажется, снова на Валгу. В пути включаю рацию, чтобы всем экипажем послушать сообщение Совинформбюро. В Болгарии военные действия прекращены. Из-под шатающегося черно-коричневого рейха выбита третья подпорка.

С утра приводим в порядок машины: приказано произвести текущий техосмотр. В 15.15 начинаем продвигаться к Валге (это уже точно). На одной из остановок у моей машины при заводке отказал стартер. После разгрузки на станции Чихачево эта ИСУ прошла по чертовски скверным дорогам уже 741 километр. Заводимся с буксира. С 19 часов полк медленно движется вперед, осторожно сближаясь с противником, о котором нет никаких сведений, но через 22 километра у нас на машине полетел левый бортредуктор. Вот досада! И возни теперь под завязку.

Со вчерашнего рассвета работаем все пятеро и к утру снимаем бортредуктор без помощи ремонтников. А толку-то что? Все равно ставить взамен нечего. У меня 235 часов вождения. Сегодня с Румынией заключено важное для нее и для СССР соглашение о взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве. Какое чудесное слово — «послевоенный»!

Два месяца, как мы на 3-м Прибалтийском.

Ночью машина ремвзвода привезла бортредуктор, и в 14.00 мы смогли наконец начать погоню за своими самоходками, но через 40 минут движения вышел из строя второй правый опорный каток. Да что ж это за напасть такая?!

Пока возились с катком, нас обогнали три ИСУ-122. Каток мы выбросили, подтянули гусеницу и поехали, «прихрамывая», дальше. Так как ночью спали всего часа два, даю Нилу подремать, сменив его за рычагами. Усталый и злой, не уступаю ни сантиметра узкой дороги автомашине с литерой «Е», которая быстро неслась нам навстречу. Нахальный шофер остался без левого борта. Не будет лихачествовать, болван. А мы уже ученые.