Дикие карты - Говард Уолдроп

Как он и ожидал, поиски ни к чему не привели. В любом случае, он смог уделить Грабовски совсем немного времени, несмотря на все сострадание к судьбе этого человека. После трех недель помощи Грабовски и СКИВПТу он вернулся к себе в клинику. Пару месяцев спустя ему стало известно, что Грабовски исчез — вне всякого сомнения, чтобы продолжить поиски своей семьи. С тех пор никто больше не слышал ни о Войтеке Грабовски, ни о строителе.

Что же касается Радикала…

Ранним утром шестого мая тысяча девятьсот семидесятого года Марк Медоуз, шатаясь, брел по аллее Народного парка, одетый в одни только джинсы и с гудящей головой. Он не помнил, что с ним произошло, он вообще едва сознавал, где находится. Его окружили остатки празднующих, которые еле держались на ногах от усталости, но взахлеб рассказывали о фантастических событиях прошлых суток.

— Жаль, что тебя там не было, приятель, — твердили они.

Когда они принялись описывать все происшедшее прошлым утром, в сознании Марка начали всплывать странные обрывки воспоминаний, сюрреалистические и бессвязные. Возможно, он был там.

Вспоминал ли он то, что пережил сам? Или это не выветрившаяся до конца кислота породила этот калейдоскоп картинок, навеянных восторженными описаниями, которые десяток свидетелей вывалил на него разом? Марк знал лишь, что Радикал олицетворял собой воплощение его самой безумной мечты: Медоуз в образе героя.

И когда он увидел Кимберли, стоявшую неподалеку с растрепанными волосами и мечтательным взглядом, которая сказала ему: «Ах, Марк, я только что познакомилась с совершенно потрясным чуваком!» — то понял, что все его надежды стать ей чем-то большим, нежели просто друг, улетучились. Если только он на самом деле не был Радикалом.

Разумеется, он знал, что ему делать. За время своего уличного ученичества Марк узнал гораздо больше, чем ему казалось до этого. Вечером он сидел по-турецки на своем матрасе с печеньем и комиксами и сжимал в ладони пригоршню ЛСД, стоившую ему всех денег, на которые он должен был жить следующие две недели. К тому времени, когда он проглотил первую таблетку, им овладело такое возбуждение, что почти не требовалось наркотика, чтобы получить кайф.

Чем, собственно, все и ограничилось. Никаких превращений в Радикала. Ничего. Целую неделю он не выходил из квартиры, питаясь заплесневелыми крошками и закидываясь все большей дозой кислоты всякий раз, едва предыдущая прекращала свое действие. Ничего. Когда Марк наконец выполз на улицу за новой порцией наркотиков, перед глазами у него все расплывалось.

Так начался его поиск.

ИНТЕРЛЮДИЯ ТРИ

Из «Шика диких карт» Тома Вольфа

(Нью-Йорк, июнь 1971 года)

Мммм… Объедение. Крошечные яичные рулетики, начиненные крабовым мясом и креветками. Пальчики оближешь. Хотя жирноваты, конечно. Интересно, как тузы сводят жирные пятна с пальцев своих перчаток? Может, они предпочитают фаршированные грибы или малюсенькие ломтики рокфора, обвалянные в дробленых орехах, которые в этот самый миг подают им на серебряных подносах высокие улыбчивые официанты в униформе «Козырных тузов»? В дни, когда проводятся вечера «Шика диких карт», о таких вещах поневоле задумаешься. Например, вон тот черный мужчина у окна, что за руку здоровается с самим Хирамом Уорчестером, в черной шелковой рубахе и черном же кожаном пальто, от которого за милю отдает тузом… собирается ли он взять крошечный яичный рулетик, начиненный креветками и крабовым мясом, когда официант проплывет мимо него, и вот так отправить его в рот, не упустив при этом ни слова из радушной речи Хирама, или ему больше по вкусу фаршированные грибы?

Хирам блистателен. Крупный мужчина, внушительный, шести футов двух дюймов росту, при слабом освещении он легко может сойти за Орсона Уэллса. Его черная окладистая борода подстрижена волосок к волоску, а когда он улыбается, его зубы кажутся неправдоподобно белыми. А улыбается он часто. Он сердечный человек, щедрый, и тузов встречает тем же быстрым и крепким рукопожатием, тем же хлопком по плечу, тем же знакомым возгласом, которым приветствует Лилиан, Фелицию и Ленни, и мэра Хартманна, и Джейсона, и Джона и Диди.

«Как вы думаете, сколько я вешу? — жизнерадостно вопрошает он их и, не дожидаясь ответа, подсказывает: — Триста фунтов, триста пятьдесят, четыреста?» И тут же хохочет над их догадками, зычно хохочет, раскатисто, потому что этот здоровяк весит всего-то тридцать фунтов. Он даже установил весы, прямо здесь, посередине «Козырных тузов», своего нового роскошного ресторана на последнем этаже Эмпайр-стейт-билдинг, в окружении хрусталя, серебра и хрустящих белых скатертей — самые обыкновенные весы, из тех, что можно увидеть в любом спортзале, — просто для того, чтобы доказывать свою правоту. Он легко вскакивает на них и соскакивает обратно всякий раз, когда его слова подвергают сомнению. Тридцать фунтов, и Хирам от души наслаждается своей маленькой шуткой. Только не зовите его больше Фэтменом. Этот туз уже выпал из колоды, теперь он один из новых тузов, знакомый с нужными людьми и знающий толк в винах, такой безупречный в своем смокинге, владелец самого лучшего, самого шикарного ресторана во всем городе.

Что за прием! Повсюду расставлены столики, поблескивает серебро, крохотные трепещущие огоньки свечей отражаются в окнах, в бездонной черноте, что мерцает тысячей звезд, и именно этот миг больше всего по вкусу Хираму. Тысяча звезд смотрит с неба на тысячу звезд, собравшихся внутри, на манхэттенском небоскребе, самом высоком и величественном из всех, и самые удивительные люди вознесены сегодня в ночное небо: Джейсон Робардс, Джон и Диди Райан, Майк Николс, Вилли Джо Намат, Джон Линдси, Ричард Аведон, Вуди Аллен, Аарон Копленд, Лилиан Хеллман, Стив Сондхайм, Джош Дэвидсон, Леонард Бернстайн, Отто Премигер, Джулия Белафонт, Барбара Уолтерс, Пенны, Грины и О'Нилы… а теперь, в пору «Шика диких карт», еще и тузы.

Все это сборище очарованных, преклоняющихся, возбужденных людей с высокими и тонкими бокалами для шампанского в руках окружает маленького рыжего длинноволосого человечка в смокинге из оранжевого жатого бархата, в лимонно-желтой рубахе с кружевными манжетами. Тисианн брант Тс' аа сек Халима сек Рагнар сек Омиан вновь в центре всеобщего внимания, как, наверное, было на Такисе, и некоторые из этих замечательных людей вокруг него даже называют его «принц» или «принц Тисианн», хотя чаще всего безбожно коверкают его имя, и для большинства из них он навеки останется доктором Тахионом. Он настоящий, этот принц с другой планеты, как и самый его образ — изгнанника, героя, плененного армией и преследуемого КРААД, мужчины, который прожил вдвое больше, чем длится человеческая жизнь, и видел такое, чего ни один из них и представить себе не может, который самоотверженно трудится среди несчастных обитателей Джокертауна… И возбуждение бурлит в «Козырных тузах», словно взбесившиеся гормоны, и Тахион тоже кажется возбужденным, это видно по тому, как его сиреневые глаза то и дело украдкой устремляются на стройную женщину восточного вида, которая пришла с тем, другим тузом — опасным Фортунато.