Без права на подвиг (СИ) - Респов Андрей

— Нравится мне твой оптимизм, политрук! — улыбнулся я Краснову, уцепившись за поданную мне руку и кряхтя выбрался на дорогу. Грузовики, вразнобой взрыкивали моторами. Запах гари, бензина и горелой резины шибанул в ноздри с удвоенной силой. Освещённые с двух сторон догорающим остовом первой машины и разгорающимся ярким пламенем караульного помещения, они отбрасывали неясные длинные тени, терявшиеся где-то далеко за колючкой. Я в нетерпении оглянулся в сторону лагеря, бараки, ограждения и переходы которого сливались с тревожной темнотой ночи.

— Не задерживайтесь, товарищ Теличко. Не ровён час, охрана с казарм сунется или смена раньше времени на огонёк поспеет — патронов на всех не хватит, — дверь кабины впереди стоящего грузовика открылась и оттуда высунулась встревоженная физиономия Родина.

Надо же, уже в кабину залез. Я обернулся к Краснову.

— Трупы немцев туда стащили? — указал я на горящую караулку.

— Да, все, кого отыскали. Вроде бы никто не ушёл…

— Что ж, так или иначе, каждому своё. А немецким охранникам — по делам и вере: кому ад, а кому и Хельгард…

Отключился уже минут через пять, едва только наша небольшая колонна из двух грузовиков стала отдаляться от развороченного лагерного КПП. Звуки беспорядочной стрельбы со стороны железнодорожной станции слышались всё слабее.

Как бы ни тянулась душа помочь своим, разум понимал, что подобный демарш поставил бы жирный крест на задуманной миссии. Интуиция, прорываясь через всё быстрее уплывающее сознание, всё настойчивее нашёптывала о том, что сейчас к немцам спешит помощь из всех ближайших гарнизонов. Фрицы не идиоты. Начавшийся массовый побег должен был вскоре неизбежно превратиться в грандиозную охоту на беглецов. И оставшееся время следовало использовать, чтобы отъехать от Цайтхайна на максимальное расстояние.

В кабине головной машины я расположился между Родиным и сержантом Вергелес, чувствовавшим себя за баранкой Опель-Блица как рыба в воде. В тентованном кузове нашей машины мы везли спелёнатого по всем правилам абверовского водителя. До самого Зеештадта Курт как проводник был не особенно нужен. Дорогу, кроме меня, хорошо помнили ещё несколько человек из нашей группы. К тому же карты, которые я нарисовал для подпольщиков, были достаточно подробными, чтобы не заблудиться до самого угольного разреза.

Напряжённый взгляд сидящего слева от меня батальонного разведчика не отрывался от скудно освещённого дорожного полотна перед двигающимся грузовиком. Решено было не выключать фар до самого рассвета, чтобы не настораживать лишний раз транспортную полицию и жандармерию. Хотя, как мне помнилось, нашу арбайткоманду при транспортировке ни разу не останавливали. Да и серьёзных постов, как и больших мостов или населённых пунктов по дороге в Зеештадт не было. Наш путь по основным автобанам занимал лишь четверть от всего расстояния до старой границы с Чехией. И проходить должен был, на наше счастье, в основном в период до восхода солнца. Час волка… Не зря и я, и Родин торопили Краснова!

Что ж, второстепенные дороги мы и при дневном свете проскочим. А немцы, что будут определяться с направлением преследования, наверняка станут отрабатывать это направление в последнюю очередь. На это и была наша основная ставка ещё в самом начале подготовки к побегу.

Недавнее фиаско с невыявленной пулемётной точкой на КПП показало, что в любые выверенные расчёты может вкрасться непредсказуемый фактор. Поэтому было очень радостно услышать от Семёна, что он всё же позаботился о непредвиденной смене содержания путёвки в Зеештадт и держал при себе несколько незаполненных бланков с печатями канцелярии для арбайткоманды.

Не откладывая дело в долгий ящик, Семён вписал новые данные, отметив, что машины следуют в Зеештадт из Цайтхайна с отделением лагерной охраны для того чтобы забрать с угольных разработок группу военнопленных, подлежащих госпитализации в лазарет по состоянию здоровья. Да ещё лаконичной аббревиатурой Typh в уголке документа украсил. Чтобы уж совсем любопытство у полицейских отбить. Что такое сыпняк здесь даже дебилам объяснять не нужно. Всё верно, лучше перебдеть.

Кабина Блица позволяла без особых неудобств разместиться всем троим. Форму пришлось приводить в надлежащий вид уже на ходу. Несмотря на мои тарзанные приключения, китель Шольца, как, впрочем, и бриджи с сапогами не претерпели серьёзного ущерба. Вода из фляжки и пара тряпок превратили нас троих во вполне приличных служак из охраны.

Я в роли всё того же обер-лейтенанта, Родин стал гефрайтером и унтер-офицер за рулём (Вергелес настоял на этом мундире, чтобы иметь возможность вместе с пистолетом-пулемётом носить ещё и кобуру с пистолетом на поясе. Разведчик произвёл впечатление чрезвычайно основательного человека, скрупулёзного в мелочах. Его сосредоточенный взгляд не упускал ни одной детали.

Именно Вергелес, растолкав меня через четверть часа после отправления, настоял на том, чтобы мы с Семёном тщательнее протёрли свои чумазые лица и привели в порядок сапоги. И не отставал от нас, пока результат его не удовлетворил.

— С этого момента будем говорить только по-немецки, товарищ Теличко. Сёма, тебя особенно касается.

— Чего это?

— Молодо-зелено! — ухмыльнулся Вергелес. Будучи старше Родина всего лет на пять, сержант сошёл бы Семёну за отца. Помотало мужика знатно. Похоже, ему каждый год лагеря пошёл как за десять лет.

Со второго захода уснуть удалось не так быстро, как хотелось. Я почти не заметил перехода от бодрствования сначала к удушливой дрёме, затем к глубокому омуту без сновидений.

Но омут вскоре сменился совсем иными ощущениями. Вместо спасительной темноты, меня вдруг окутал молочный туман, казавшийся вполне осязаемым, и такой яркий, что стало больно глазам.

Поначалу мне показалось, что я проморгал рассвет и мы въехали в зону настоящего густого утреннего тумана, но довольно скоро понял, что ошибся.

Я почему-то двигался пешком, с каждым шагом ощущая упругое сопротивление субстанции, первично принятой мной за туман. Идя по ровной шершавой поверхности, я чувствовал, что на мне нет ни обуви, ни одежды. Но при этом не испытывал и тени дискомфорта от своего состояния. Разве что неясное предчувствие новых событий. Опыт общения во сне у меня уже был немалый, поэтому волноваться не было причин.

Странно, Смотрящий обещал, что появится теперь лишь в точке конечного рандеву с клевретами Хранителей. Да и то, ничего не гарантировал. Лишь высказал пожелания.

Теперь же я, похоже, снова впал в состояние медитативного транса. Лишь с тем принципиальным отличием, что инициатива исходила не от меня. Что это? Неужели решил показаться на свет тот самый невидимый кукловод, что настойчиво шарил ручонками в моём нейротроне, введя изменения, которым так удивился Лукреций?

Мысль интригующая, если, конечно, всё что я сейчас вижу, не является бредом переутомлённого нагрузками нейротрона. Кстати, а туман-то не везде равномерно упругий. Я попытался сменить вектор движения и упёрся в непроходимую стену, мягкую, податливую ровно на несколько сантиметров. Стоило вернуться на прежний путь — и вновь никакого сопротивления. Что ж, дело ясное. Таким образом меня направляют и недвусмысленно намекают: иди по пути наименьшего сопротивления, Гавр. Вот только, почему я всё же голый? Психологический приём? Индуцируют незащищённость, уязвимость?

Ответы не заставили себя долго ждать. Удивительно было наблюдать за медленно, но неотвратимо изменяющимся вокруг пространством. Туман начал редеть, сохраняя первоначальную структуру лишь в метре вокруг меня, заключая, таким образом, мою движущуюся фигуру в молочно-белую сферу, словно комок сладкой ваты вокруг деревянной ручки.

Продуктово-пищевые ассоциации ненавязчиво напомнили мне о так никуда не исчезнувшем чувстве голода. Истаявший туман открыл передо мной величественное зрелище необычного леса. Да, да. Не джунглей, не соснового бора или низкорослой балки, заваленной прошлогодними буреломами. Я бы сказал, Древнего Леса.