Виа Долороза - Сергей Парфёнов

– Аркаш, ты ж знаешь, как я хотел сниматься в кино… – сказал Игорь грустно.

Но Аркадий, не дослушав, вдруг взвился в нетерпеливом и яростном крике:

– Игорь! Ты что, не понимаешь? Ты же меня подставил! Опять! Понимаешь? Сначала спонсор с мэром! Теперь режиссер… Я ведь к ним уже никогда не смогу обратиться! И не только к ним… Это же, цепная реакция…

У Игоря обескуражено вскинулась бровь.

– Ты только про одну мелочь забыл, Аркаша… – сказал он сухим и упрямым голосом. – Что этот твой спонсор – мерзавец и подлец…

Аркадий зло осклабился в ответ, – лицо у него судорожно передернулось, а на губах запрыгала саркастическая усмешка.

– Да? А кто здесь праведник? Ты праведник? Или я? Да даже, если предположить, что то, что ты тогда там в Белом доме услышал – правда…. И там, действительно, был Сосновский… Только предположить, заметь… Кому от этого стало хуже? Сосновскому? Нет! Это мне стало хуже! Понимаешь? Мне! Это мне теперь надо искать другого спонсора для твоей новой программы…

Игорь недовольно мотнул головой, стараясь стряхнуть упорно подкатывающееся к горлу раздражение.

– Аркаш… Ты знаешь откуда пошло выражение "деньги не пахнут"? – и его взгляд, устремленный на Аркадия неприязненно уперся товарищу прямо между темных бровей. – Нет? Это сказал император Веспасиан, когда решил в Древнем Риме обложить налогами общественные туалеты…

Аркадий капризно дернул ртом.

– При чем здесь это?

– Притом… Нельзя деньги делать из говна, а иначе у нас самыми уважаемыми людьми станут браток-рэкетир и чиновник-ворюга… – рот у Таликова неприятно сжался, вытянулся прямой и тонкой щелкой.

– Да? – язвительно скривился Аркадий. – А ты на это посмотри! Ты посмотри на эту нищету! – и дерганым жестом он обвел пространство вокруг. В комнате, где они находились, действительно, обстановка была неказистой. У стены стояла кровать с никелированными шарами, в углу на обшарпанной тумбочке громоздился старый телевизор. Были ещё сервант с мутной фарфоровой посудой, круглый стол на толстых ножках, несколько стульев, да подслеповатое зеркало над стареньким комодом, – вот и все… Из угла на скромное убранство комнаты большими, печальными глазами смотрел скорбный лик Богородицы.

– И так живет пол страны! – перекошенное лицо Аркадия неожиданно пошло большими красными пятнами. – А теперь ответь мне, мы что – войну проиграли? Нет! А раз нет, я лучше буду жить с ворами, чем в нашем гребаном идейном Совке… Понятно?

И подойдя к окну, он грузно уперся ладонями в холодный подоконник. В наступившей тишине стало слышно, как под оранжевым, матерчатым абажуром противно жужжит большая черная муха. Игорь угрюмо поскребыхал ногтем темную вышитую скатерть и произнес:

– Знаешь, Аркаша… Мне мой отец в своё время говорил… Запомни сынок: вор никогда не будет помогать тому, кого он обворовал, это закон вора… Подачку может бросить, коркой хлеба подкормить – чтоб не сдох… Но помогать не будет никогда… А мой отец, Аркаша, знал, что говорил… Он по сталинским лагерям пятнадцать лет вместе с ворами отсидел…

Аркадий молча стоял у окна и потеряно разглядывал густые заросли ирги в палисаднике.

– Я-то думал, что приеду к тебе, порадуюсь, – вдруг сказал он тусклым голосом. – Ну, нечего сказать… Порадовался… Ладно… – он обернулся. – Поеду я… Не провожай…

Пройдя на кухню, он сделал над собой усилие и все же улыбнулся гостеприимной хозяйке. Затем открыл дверь в сени и неожиданно наткнулся на дородную даму, которая торопилась протиснуться в комнату. Очутившись в горнице дама низким грудным голосом вопросила:

– Игорь Таликов здесь?

– Здесь, здесь… – усмехнулся Аркадий и, обогнув даму, вышел в коридор. Дама заметив Игоря за занавеской, произнесла глубинным, гулким голосом:

– Игорь! Режиссер просит вас срочно сдать костюмный реквизит!

Игорь не шелохнулся – смотрел, как за окном Аркадий садится в свою девятку.

– Сдам! – бросил безразлично.

– Если можно, побыстрее…

Игорь промолчал. Дама поняла, что ответа не дождется и, презрительно фыркнув, поторопилась исчезнуть, напоследок вороватым движением сдернув соболью шапку с крючка в прихожей. Отодвинув занавеску в комнату заглянула хозяйка.

– Игорь, а что это ваш друг такой обиженный ушел? Поссорились, что ль? – спросила она тревожно. Игорь, тяжело ссутулившись, ответил:

– Да нет… Так… Поспорили чуток…

Осень, как известно, переменчива…

Она подобно жеманной кокетке стремительно меняет свои наряды. Ещё вчера ее яркое солнце нежно ласкало теплыми лучами разомлевшую землю, а сегодня она-плутовка, уже оделась в вызывающе яркий наряд и окатила землю серым и холодным дождем. Промозглый ветер гнал по асфальту опавшие листья и бросал их под колеса автомобилей. Длинная кавалькада черных машин катила по загородному подмосковному шоссе. В окружении привычного кортежа сопровождения в Москву возвращался Михайлов – в подмосковном Огарево только что закончилась его встреча с президентами союзных республик.

Михайлов сегодня был доволен собою. В окружении лидеров республик он снова почувствовал себя президентом великой державы. Союзный договор, та последняя козырная карта, которая у него ещё оставалась и на которую он поставил все, на самом деле оказалась не такой уж слабой мастью.

"Против общесоюзного референдума так просто не попрешь! Этот козырь перебить трудно! – довольно думал он, развалясь на мягких креслах просторного лимузина, несшего его в Кремль. – Вот одно только плохо… Денег в союзном бюджете совсем нет… А на пороге зима, – у Советского Союза две трети территории Сибирь, без тепла никак… Поэтому очень, очень нужны деньги на отопительный сезон… Но только где их взять? Пока нет союзного договора требовать с республик нельзя – заартачатся и не станут подписывать союзный договор… Нельзя! Надо покамест выкрутиться без них… Как? Придется опять идти на поклон к дядюшке Сэму, клянчить – подайте на демократические преобразования… Неприятно, унизительно, но, видно, придется… Америка-то, правда, давать уже не хочет… Жмется… Забыли уже, как он им от Тихого океана кусок лакомый отрезал! Последний раз, когда были с Мжевадзе в Вашингтоне, Мжевадзе сделал "шаг доброй воли" – подошел к карте и резанул новую линию границы, отсек от союзной акватории ломоть размером чуть ли не в три Польши – нате, господа, пользуйтесь! А взамен, кстати, ничего тогда не попросил! Забыли уже, забыли! А ведь он не так уж много и просит… Да куда там! Вместо денег предлагают прислать советников… Да только на хрена ему советники? Советники! От своих отбою нет, хоть на экспорт отправляй! Ему деньги нужны! Деньги, вот что! Хорошо ещё хоть Германия несколько миллиардов марок на днях подкинула… Дружище Толь – молодец, не забывает сломанной берлинской стены… Вот только, все равно – маловато… Маловато будет! Надо ещё ко Всемирному банку обратиться или даже к валютному фонду – там ещё попросить… Брать кредиты, в конце концов, не так уж и плохо! Запад будет его поддерживать, хотя бы потому, что пока существует Союз есть и тот, кто будет эти кредиты возвращать… А нет Союза – нет заемщика… Так, что получается, что Западу Союз нужен… Кстати, и республикам тоже без Союза не обойтись… Потому, как не крути – нефть, газ, золото цветные металлы, все ж российское! Даже икра черная и та из России! Вот только есть тут одна закавыка… Республики ведь никогда не согласятся признать Россию главной среди них… По крайней мере никогда не сделают это публично, во всеуслышание. Время не то! Теперь ведь все хотят быть самостоятельными, суверенными! Хотя и понимают, что без России никак… Для них развал Союза – катастрофа, почище Хиросимы! Вот и получается, что он, Михайлов, ещё многим нужен – и рано, ой как рано, списывать его со счетов… Единственно, кто ему сейчас поперек горла, так это Бельцин! Но ведь и Бельцин не семи пядей во лбу – самодовольный, ограниченный выскочка! Сегодня на саммите, например, выставил себя перед всеми круглым идиотом!"

И Михайлов, вспомнив про сегодняшние события, довольно ухмыльнулся.

Бельцин начал артачиться с самого начала.

– Центр не нужен! – заявил он, сразу после того, как опоздал к началу саммита на двадцать минут… Михайлов пристально посмотрел на опоздавшего и, поправив, словно рыцарское забрало, очки на носу, произнес вкрадчивым голосом:

– Владимир Николаевич, надеюсь вы не хотите сказать, что вы против итогов общенародного референдума?

Бельцин смерил его презрительным взглядом, и отчеканил:

– Центр давно себя изжил… И морально, и идеологически! Нужен другой механизм взаимодействия между республиками… Без идейно-партийной подкладки, основанный на демократии, равноправии и взаимной выгоде!